Неизвестная война известных людей. Часть 9. Сапер-подрывник

Здравствуйте, уважаемые читатели!

Продолжаем серию публикаций об известных людях – участниках Великой Отечественной войны. Сегодняшний материал посвящен Зиновию Ефимовичу Гердту.

До войны

Залман Афроимович Храпинович – такое имя получил при рождении гений эпизода отечественного кино, родившийся в 1916 году в городе Себеже, входящем в то время в состав Витебской губернии (сегодня это районный центр Псковской области).

В 1932 году он переехал к брату в Москву и поступил в фабрично-заводское училище Московского электрозавода имени В. Куйбышева. В училище начал играть в театре рабочей молодежи (ТРАМ) электриков, организованном В. Плучеком. По окончании ФЗУ в 1934 году год работал на строительстве Московского метрополитена электромонтажником, продолжая играть в театре. В 1935 году становится профессиональным актером театра.

Доброволец

7 июля 1941 года, будучи актером Московской государственной театральной студии под руководством А. Арбузова и В. Плучека, Зиновий Гердт добровольцем отправился на фронт.

«Мог не идти, — вспоминал позже Зиновий Ефимович, – я был актером фронтового театра, но много моих друзей погибло в финскую войну, и я считал своим долгом стать солдатом. Правда, пробыл им недолго, очень скоро меня направили в военно-инженерное училище в Болшево, и через полгода я уже командовал ротой. Специальность у меня была сапер-подрывник».

О своей военной специальности Зиновий Ефимович вспоминал:

«Я был пехотинцем, и так же, как все, шел в атаку, и так же, как все, кричал… Удивительная вещь — атака. Бегущий с разверстым ртом человек, обязательно орущий… Говорят, такое же чувство и у тех, кто первый раз прыгает с парашютом. Когда купол парашюта раскрывается, человек начинает петь, кричать. Но я еще был командиром саперного взвода, и у нас была двойная нагрузка: заминировать, разминировать, а мне еще надо было и отметить все поставленные мины на специальных листочках, чтобы потом, когда эта земля вновь станет нашей, можно было бы разминировать. Мучительная это была работа — найти ориентир, отсчитать шаги, ничего не забыть».

В конце 1941 года училище из подмосковного Болшева было эвакуировано в город Мензелинск, в Татарскую АССР. В январе 1942 года Зиновий Ефимович пишет своей супруге:

«Девочка моя, дорогая! Я здесь пробуду еще с месяц, затем туда… Я здесь во всю мощь развернул актерскую деятельность. Очень часто выступаю в концертах с куклами и гитарой. Теперь, когда я знаю, что ты в Москве, я буду писать тебе письмо за письмом. И в каждом буду вставлять стихи, хорошие они или плохие — но искренние. И написаны только для тебя. Жду писем. Наикрепчайше целую тебя в мизинец! Твой старик Зямка».

Боевое крещение

Новоиспеченного младшего лейтенанта направили, как он рассказывал Эльдару Рязанову,

«под Воронеж, на Дон, между Старым и Новым Осколом. И я приехал и увидел первых убитых»…

Убитых Зиновий Ефимович будет видеть постоянно, многие из его однополчан не смогут подняться после сражений, а иных и вовсе разнесет взрывами на мелкие кусочки. Об этом Гердт будет рассказывать в письмах своей жене и после войны в своих воспоминаниях.

А пока он был назначен командиром сапёрного взвода 81-го гвардейского стрелкового полка 25-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора Шафаренко.

Первый бой Зиновий Ефимович принял на правом берегу Дона у села Сторожевое в августе 1942 года. 4 августа года соединение получило приказ выдвинуться в район села Давыдовка для форсирования Дона и создания плацдарма на вражеском берегу.

В ночь с 5 на 6 августа под пулеметным огнем противника началась переправа. Огневые точки противника подавлялись артиллерией. Утром на южной окраине Сторожевого завязался бой, продолжавшийся до ночи, когда на помощь подоспело подкрепление. Совместными усилиями удалось овладеть Сторожевым.

На грани

Началось «сидение» гвардии на Дону, продолжавшееся до 12 января 1943 года. В это время саперы готовили проходы для танков и пехоты в своих минных полях на всем участке обороны дивизии. Опасность подстерегала бойцов всегда и везде.

Племянник Зиновия Ефимовича Владимир Скворцов позже писал:

«Во второй половине 1942 года, уже на фронте, Зяма обезвреживал мину, и она не взорвалась в его руках только потому, что он отращивал пижонские артистические ногти. Как Саша Пушкин. Ими-то он и отвинтил в мине нужные винтики».

Сам Гердт так вспоминал этот эпизод:

«…мы с моим другом Женей Вакориным разминировали нами же поставленные мины, которые были теперь у нас в тылу. И когда вся работа была сделана, я вдруг вспомнил, что в овражке еще две мины остались… Начал разминировать. Чека выскользнула из моих рук, упала в глину, и шток десятикилограммовым усилием пружины заскользил между пальцами. В какую-то долю секунды я ногтем большого пальца попал в крошечную щербинку — это предотвратило взрыв. Я удерживал десять килограмм ногтем пальца и готов был делать это вечно. Я уже представил, как буду здесь сидеть и держать этот треклятый шток, чтобы мина не взорвалась, как мне будут носить еду, а над головой натянут брезент… Но надо было что-то предпринимать. Я поднял чеку из глины — вставлялась она в крошечное отверстие в полтора миллиметра. Я оттянул штоки, вставил чеку на место с первого же раза. И вот тут-то, когда смерть выпустила меня, я почувствовал дикий страх, побелел и лег на мокрую траву. Что-то странное случилось со мной. Волна теплой крови медленно поднялась снизу вверх по всему телу, увлажнила глаза, пошевелила волосы на голове, а во рту я почувствовал железистый вкус крови. На следующий день я ехал по лесу на лошади, хрустнула ветка — и снова эта волна теплой крови… Это странное физическое состояние надолго оставалось у меня — своеобразная реакция организма на любое неожиданное сообщение, событие — хорошее ли, плохое ли. Такая вот память войны».

Между Воронежем и Старым Осколом

В полдень 12 января 1943 года началась артподготовка, а уже к вечеру оборона противника была прорвана.

В письме жене от 18 января 1943 года Гердт писал:

«Э-гей, дорогая! Ну-с, вот и минута. Веришь ли, вот уже около 10 дней, как буквально её, этой минуты, не было. Началась изящная жизнь. Мы за несколько дней продвинулись на запад на 40 километров. Мадьяр бежит некрасиво. Бог ты мой, до чего ж сопливые!»

Это было начало Острогожско-Россошанской наступательной операции, длившейся две недели. За это время войска Воронежского фронта продвинулись на 140 км, окружили и уничтожили крупную неприятельскую группировку между Воронежем и Кантемировкой.

С 25 по 28 января гвардейцы обороняли станцию Горшечное, и лишь к утру этого дня 81-й полк взял Быково и Берёзовку, пленив 670 венгров и захватив до 100 машин. Затем части дивизии временно перешли к обороне, чтобы не позволить противнику прорваться через Горшечное к Старому Осколу.

30 января 81-й полк получает приказ занять пять населённых пунктов: Николаевку, Жерновец, Алексеевку, Никольское и Верхнюю Гайвронку — и прочно их удерживать. Задача была выполнена, завершив окружение Воронежской группировки противника. Но теперь необходимо было не дать врагу разорвать кольцо.

В период с 30 января по 5 февраля 1943 года продолжались бои.

К рассвету 1 февраля немецко-венгерская группировка пробила брешь и начала вывод войск. Атаки советской танковой бригады были отбиты, одной пехоте, без подкрепления, было не сладить врагом.

В это же время 81-й и 78-й полки двинулись в обход с целью отрезать противнику пути отступления. 3 февраля дивизионная артиллерия, успевшая занять позиции, стала расстреливать вражеские обозы, пехоту, артиллерию и самоходки. Утром 5 февраля солдаты 81-го полка взяли в плен 1200 немецких солдат и офицеров.

Ранение

После событий в районе Старого Оскола 25-я дивизия выдвинулись в район Белгорода, прибыв туда 10 февраля. Белгород уже был освобожден, и части 40-й армии начали движение в направлении Харькова.

25-я дивизия подключилась к наступлению 12 февраля. Гвардейские полки прошли Новую Деревню, заняли Микояновку и поздно вечером вошли в Казачью Лопань.

На следующий день советские войска выбили врага из города Дергачи. После боя наши танки двинулись атаковать Харьков с северо-западного направления.

В это время к Дергачам подошел 81-й полк. Расположившись на юго-восточной окраине, бойцы первыми попали под удар танков, при поддержке мотопехоты атаковавших советские позиции. Противник просто смял гвардейцев.

Этот бой стал последним для Зиновия Гердта.

«Не могу забыть день, когда меня ранило. Стоял солнечный февраль 1943-го, белоснежные поля под Белгородом… И я вижу, как из жерла пушки танка вырывается огонь. Ранило меня осколком снаряда, во время атаки. Я даже сначала не понял, в чем дело, было ощущение, что кто-то оглоблей ударил по ноге. Ощущение боли, неимоверного страдания физического пришло не сразу, а первым чувством было отчаянье. Я упал. И вижу, как моя левая нога сама собой ходит, как хвост дракона какого-то. И тут я понял, что ее у меня нету».

В результате ранения было выбито около 8 сантиметров живой кости в подколенной части.

Первую помощь ему оказала Вера Павловна Веденина:

«Первую помощь я оказывала Зиновию Ефимовичу, я ему накладывала шину, перевязывала и тащила его до повозки, у него был перелом».

А вот что об этом вспоминает Гердт:

«В шикарное февральское утро сорок третьего года под Белгородом, когда наша рота отражала очередную танковую атаку, меня ударило осколками снаряда в ногу. Здесь, быть может, мне и лежать бы вечно — и день был несчастливый, 13-е, — если б не молоденький санинструктор Верочка Веденина. Эта божественная женщина, не задумываясь о своей жизни, 13 февраля 1943 года спасла мою жизнь, пронеся меня, раненого, с километр на своих руках».

Лечение

Три месяца после ранения Гердт добирался до госпиталя.

«Белгород был совершенно отрезан от континента, от Большой земли. Меня несли из деревни в деревню, на станцию Ржаво. Сто километров несли целый месяц восемь баб. По четыре человека на носилки».

В Белгородском госпитале не было гипса, никаких лекарств, кроме красного стрептоцида, никаких перевязочных средств. Шина, которую наложили Зиновию Ефимовичу, была металлическая, проволочная, и она выгибалась по форме сломанной ноги.

«Вздохнуть или там чихнуть, не дай бог, и я терял сознание от боли. Я не спал, потому что знал, что умру, если усну. Днем я иногда засыпал».

В Курске ему сделали первую операцию. Зиновий Ефимович был счастлив, поскольку у него ничего не болело, он лежал весь в гипсе почти до шеи, кроме пальцев левой ноги. Конечно, после перенесенных мучений, о которых говорится выше, и в самом деле облегчение для бойца огромное.

З.Е. Гердт — справа во втором ряду

А после был Новосибирск и три операции. То время Зиновий Ефимович вспоминал с ужасом:

«В Новосибирске был такой жестокий военный хирург, который говорил, что чем больше раненый кричит на столе, тем меньше он страдает в койке. Без наркоза, под местной анестезией долбил он мне эту кость. Три раза! Негодяй, жуткий негодяй! Как я боялся! Боль жуткая. Но действительно, через час было уже не так больно, как после наркоза».

Из Новосибирска Гердта отправили в Москву. Здесь его оперировали еще шесть раз. В общей сложности было одиннадцать (!) операций.

Сначала врачи хотели ампутировать ногу, ибо рана была очень тяжелой. Но хирург полевого госпиталя Ксения Максимилиановна Винцентини решила вылечить его во что бы то ни стало. Нога Гердта была спасена, а вот хромота стала спутником великого актера до конца жизни. Ксения Максимилиановна в одном из разговоров сказала, что муж ее сидит в лагере как «враг народа». Правда, имя мужа она не назвала. Им был Сергей Павлович Королев.

В общей сложности Гердт пролежал в госпиталях четыре года. Несколько раз сросшиеся кости вновь ломались. Окончательно актер освободился из лечебных учреждений в 1947-м, будучи инвалидом III группы.

«На костылях я был просто виртуоз, танцевать мог что угодно — шимми, буги-вуги».

Тогда же, в мае 1947 года Зиновий Ефимович получил заслуженную награду. За разминирование минных полей противника, обеспечение прохода советских танков в ходе наступательных боев под Харьковом в феврале 1943 года старший лейтенант начальник инженерной службы полка был награжден орденом Красной звезды.

Позже он признавался:

«Я ненавижу войну, как может ненавидеть ее человек, любящий все живое на земле».