Об авторе и его записках
Астольф Луи Леонор де Кюстин (18 марта 1790 г.р., г. Нидервиллер, Франция – 25 сентября 1857 г., г. Париж, Франция) – французский монархист, писатель и путешественник, приобретший мировую известность изданием своих записок о России - «La Russie en 1839» («Ля Рюсси»), которую он посетил в 1839 году. Будучи горячим сторонником абсолютной монархии, он приехал в Россию в поисках идеала самодержавия, но глубоко в нём разочаровался. По его собственному признанию, он «ехал в Россию искать доводов против республики», а вернулся, если не республиканцем, то уже во всяком случае убеждённым противником абсолютизма, который довёл до катастрофы Францию и ещё мог в будущем погубить Россию.
В конце 1830-х годов вышла в свет книга Алексиса де Токвиля «О демократии в Америке», в последней главе которой содержится намёк на то, что будущее принадлежит России и США. После этого Кюстин сделал вывод, что Россия представляет не меньший интерес, чем Америка, и станет его следующим пунктом назначения, заслуживающим пристального внимания, – некоторые историки в силу этих причин окрестили маркиза «Токвилем России». Астольф де Кюстин посетил Россию, побывав в Москве, Ярославле и некоторых других городах, большую часть своего времени провёл в Санкт-Петербурге. Будучи консерватором и реакционером в своей стране, и опасаясь, что демократия неизбежно приведёт к власти толпу во Франции, в России Кюстин надеялся найти аргументы против демократической формы правления. Но в результате путешествия он, напротив, был потрясён русской формой самодержавия и, в равной степени, рабством русского народа и его очевидным согласием на собственное угнетение.
Записки о России Астольфа де Кюстина увидели свет в Париже в 1842 году. Рассказы маркиза о нравах высшего русского общества вызвали в России противоречивую, в основном отрицательную реакцию. Поэт В.А. Жуковский назвал Кюстина собакой, тем не менее, был вынужден признать, что большая часть написанного соответствует действительности. Также книга Кюстина вызвала поток официозных опровержений. Так как она вызвала в Европе и в России большой общественный резонанс, в ответ российские власти развернули кампанию контрпропаганды: по поручению жандармского ведомства несколько современных Кюстину русских авторов (К. Лабенского, Н. Греча) опубликовали во Франции критические отзывы на его книгу. И, как говорится в одной из статей, изданных российским литературным сообществом, «Вся сочинительствующая Россия возмутилась: от эпиграммиста Вяземского до Ф.И. Тютчева».
В России при Николае I книга сразу же попала под запрет, хотя и контрабандно провезённые экземпляры читались российской аристократией в оригинале на французском языке. А.И. Герцен назвал её «самой занимательной и умной книгой, написанной о России иностранцем». Только в 1891 году читатель получил возможность прочесть на русском языке отдельные отрывки из запрещённой книги, опубликованные в журнале «Русская старина», но в целом – и в царской России, и в СССР с полным текстом книги маркиза де Кюстина русский читатель мог ознакомиться только по французским оригиналам, нелегально ввезённым в страну. И только в 1996 году широкая общественность получила доступ к переведённой на русский язык издательством им. Сабашниковых книге под авторским названием «Россия в 1839 году», с обширными комментариями В. Мильчиной и А. Осповата, разъясняющими культурно-исторические, литературные и политические реалии.
Сравнение книги маркиза де Кюстина «La Russie en 1839» в оригинале с её выпуском в СССР в 1930 году под названием «Николаевская Россия» (издательство политкаторжан) показывает, что из оригинального текста были выброшены все приводимые автором иллюстрации генерального тезиса его книги – о пагубности режима единоличной власти и чрезмерной централизации бюрократического аппарата для управления столь обширной территорией, как Россия. Не вошли в издание политкаторжан и прогнозы Кюстина о неизбежности грядущей революции и о её движущих силах. Не нашлось места и его соображениям о геополитической роли России, которую она, по мнению автора, могла бы играть в будущем, не входя в конфликты с мировыми державами. Также были пропущены почти все наблюдения автора о рабском положении и нищенском существовании большинства народа России, и все его многочисленные возмущения по поводу варварских, по мнению автора, планов Николая I о сносе исторических памятников и, на их месте – новому уродливому строительству в Санкт-Петербурге и в Москве.
Здесь как краткий экскурс излагается вариант книги маркиза де Кюстина в отдельных эпизодах его путешествия и с главными выдержками из суждений автора о состоянии России и нравах высшего света страны на момент 1839 года.
«La Russie en 1839 par le marquis de Custine»:
В начале путешествия
***
Из Эмса путь мой лежал через Любек. Едва я успел расположиться в одной из лучших любекских гостиниц, как в комнату ко мне вошел хозяин гостиницы, узнавший, что я отправляюсь в Россию. С чисто немецким добродушием он стал уговаривать меня отказаться от моего намерения.
— Разве Вы так хорошо знаете Россию? – спросил я.
— Нет, но я знаю русских. Их много проезжает через Любек, и по физиономиям этих путешественников я сужу об их стране.
— Что же именно Вы находите в выражении их лиц, долженствующего удержать меня от желания посетить их родину?
— Видите ли, у них два разных лица, когда они прибывают сюда, чтобы отправиться дальше в Европу, и когда они возвращаются оттуда, чтобы вернуться на свою родину. Приезжая из России, они веселы, радостны, довольны. Это – птицы, вырвавшиеся из клетки на свободу. Мужчины, женщины, старые и молодые счастливы, как школьники на каникулах. И те же люди, возвращаясь в Россию, становятся мрачными, лица их вытянуты, разговор резок и отрывист, во всем видна озабоченность и тревога. Из этой-то разницы я и вывел заключение, что страна, которую с такой радостью покидают и в которую с такой неохотой возвращаются, не может быть приятной страной.
В 1844 году А.О. Смирнова, известная приятельница Пушкина и Гоголя, из Парижа писала Жуковскому: "Отсюда еду на днях в Брюссель, посмотрю Бельгито и Голландию, а в Роттердаме сяду на пароход до Гамбурга, и так далее до благословенного Петрограда. Меня туда ничто не влечет: напротив, тоска забирает, когда подумаешь, что точно надобно вернуться. Никто более меня в сию минуту не оправдывает слов Кюстина" ("Русск. Архив". 1902. No 5. С. 104.
***
На следующий день карета моя и весь багаж были уже на борту «Николая I», русского парохода, "лучшего во всем мире", как хвастливо уверяют русские. Это самое судно в прошлом году на пути из Петербурга в Травемюнде наполовину сгорело; было затем заново реставрировано и теперь совершало лишь второй свой рейс. Узнав о пожаре на "Николае I", царь сместил его капитана, старого русского моряка, и назначил нового – голландца. Последний, как говорили, не пользовался авторитетом среди экипажа: иностранцы всегда сбывают России лишь тех, кого не хотят иметь у себя. Все это не предвещало ничего утешительного, но я решил ехать и положился во всем на волю божью.
Пожар, уничтоживший пароход "Николай I", произошел в мае 1838 г. На борту его находился девятнадцатилетний И.С. Тургенев, который через много лет, в 1883 г., описал эту трагедию в очерке "Пожар на море". Из его рассказа следует, что большая часть экипажа и пассажиров спаслась благодаря распорядительности капитана.
Уже перед самым отходом парохода я увидел на палубе пожилого, очень полного, с трудом державшегося на своих колоссально распухших ногах, господина, напоминавшего лицом, фигурой, всем своим обликом Людовика XVI. Это был русский вельможа, князь К. (Козловский), происходивший от потомков Рюрика, принадлежавший к старинному дворянскому роду.
П.А. Плетнев в 1845 г. вспоминал: "Князь Козловский служил при разных миссиях, знал прекрасно по-латыни, был, кажется, католик, всегда весел и остроумен, толстяк, гастроном, почти все лучшее на разных языках прочитал... О нем упомииист Кюстин в начале своего путешествия; к счастью, Козловский тогда уже был покойник, когда книга вышла, а то она повредила бы ему. Я несколько раз обедал с ним у Соболевского вместе с Виельгорским, Пушкиным, Жуковским и Вяземским. Все мы очень любили его ум, веселый и практический". Князь Пётр Борисович Козловский (1783-1840), выдающийся представитель своего времени, живший долгое время за границей. Он был посланником в Турине, потом в Штутгарте, после чего несколько лет служил в Англии. Восторженные отзывы о нем оставил Вяземский. Наряду с большим умом и разносторонними знаниями, Козловский был и остроумнейшим собеседником, так что "на него" созывали гостей.
Едва почтенный старец, продолжая разговор со своим собеседником, уселся в кресло, как он обратился ко мне, назвав меня по имени. Я был поражен, но князь К. поспешил объяснить, что он давно слышал обо мне.
— Вы объездили почти всю Европу, – добавил он, – и, наверное, будете одного мнения со мной.
— О чем именно?
— О том, что в Англии нет подлинной родовой аристократии: там существуют лишь титулы и чины.
Я согласился с ним, и наша беседа завязалась. Мы долго говорили о всех выдающихся событиях и людях нашего времени. Я узнал много новых политических анекдотов, услышал много тонких суждений, метких характеристик, и никогда, казалось мне, часы не протекали так быстро, как в беседе с князем. Хотя я более слушал, отвечая моему собеседнику довольно сдержанно, старый дипломат всё же сразу узнал мой образ мыслей.
— Нет, – сказал он, – Вы не являетесь сыном ни своей родины, ни своего времени. Вы презираете слово как орудие политики.
— Вы правы, всякое другое средство раскрыть сущность человека я предпочитаю публичному слову, особенно в такой стране, как моя родина, где процветает пустое честолюбие. Я не верю, чтобы во Франции нашлось много людей, которые не пожертвовали бы своими взглядами и убеждениями ради возможности произнести блестящую речь.
— И все же, – возразил русский либерал, – в слове заключается всё, весь человек и даже нечто высшее: слово божественно.
— Я того же мнения, и именно потому я не хочу видеть его проституированным.
— Но ведь людьми можно управлять только либо страхом, либо убеждением, – сказал князь.
— Я согласен, но действия гораздо сильнее убеждают, нежели слова. Вспомните Наполеона, под владычеством которого свершилось великое. Только вначале он управлял и силой и убеждением, да и то свое красноречие проявлял лишь перед немногими. С народом он говорил всегда языком своих дел. Публичная дискуссия о новом законе сразу лишает его того уважения масс, в котором только и заключается сила закона.
— Но Вы положительно тиран.
— Напротив, я лишь боюсь адвокатов и служащих для них эхом газет. Звонкие речи и слова звучат, правда, не долее суток, но они, действительно, являются тиранами, которые нам сегодня рожают.
— По приезде в Россию Вы научитесь бояться другого.
— Едва ли, князь, Вы, именно Вы, можете создать во мне дурное представление о России.
— Не судите о ней по мне или другим русским, которых Вы встречаете за границей, – возразил К. – С нашей гибкой натурой мы становимся космополитами, как только покидаем нашу родину, и это одно уже является сатирой на наш образ правления.
Несмотря на привычку говорить обо всём совершенно свободно, князь все же умолк, как бы опасаясь меня и, главным образом, других пассажиров, находившихся неподалеку от нас. Позднее, воспользовавшись моментом, когда мы были одни, князь снова вернулся к данному вопросу и подробнее развил свои взгляды на характер людей и учреждений своей родины.
— В России со времени нашествия татар прошло едва четыре столетия, тогда как Западная Европа пережила этот кризис уже четырнадцать столетий назад. На тысячу лет старейшая цивилизация создает непроходимую пропасть между нравами и обычаями наций. Беспощадный деспотизм, царящий у нас, возник в то время, когда во всей остальной Европе крепостное право было уже уничтожено. Со времени монгольского нашествия славяне, бывшие прежде самым свободным народом в мире, сделались рабами сперва своих победителей, а затем своих князей. Крепостное право возникло тогда не только фактически, но в силу государственных законов. Оно настолько унизило человеческое слово, что последнее превратилось в ловушку. Правительство в России живет только ложью, ибо и тиран, и раб страшатся правды. Наши автократы познали когда-то силу тирании на своем собственном опыте. Русские князья, принуждённые для собирания подати угнетать свой народ, часто сами уводились в рабство татарами. Они властвовали только до тех пор, пока являлись ревностными орудиями татарских ханов для угнетения народа и выколачивания из него последних крох. Они хорошо изучили силу деспотизма путём собственного рабства. И всё это происходило, заметьте, в то время, когда в Западной Европе короли и их вассалы соперничали между собой в деле освобождения своих народов. Поляки и сейчас находятся по отношению к русским в том положении, в каком русские находились по отношению к монголам. Кто сам носил ярмо, не всегда склонен сделать его лёгким для тех, на кого он это ярмо налагает. Князья и народы часто срывают злобу за свои унижения и мстят неповинным. Они считают себя сильными, потому что могут других превращать в жертву...
— Князь, – возразил я, выслушав внимательно этот длинный ряд выводов и заключений, – я не верю Вам. Ваш блестящий ум ставит Вас выше национальных предрассудков и заставляет в такой форме оказывать внимание иностранцу у себя на родине. Но я так же мало доверяю Вашему самоунижению, как и чрезмерной хвастливости других.
— Через три месяца Вы вспомните, что я был прав. А до тех пор, и пока мы одни, я хочу обратить ваше внимание на самое главное. Я дам Вам ключ к разгадке страны, в которую Вы теперь направляетесь. Думайте о каждом шаге, когда будете среди этого азиатского народа. Помните, что русские лишены влияний рыцарства и католицизма.
— Вы заставляете меня, князь, гордиться моею проницательностью. Лишь недавно я писал моему другу, что религиозная нетерпимость является главным тайным рычагом русской политики.
— Вы точно предугадали то, что скоро Вам предстоит увидеть. Но все же Вы не сможете составить себе верного представления о глубокой нетерпимости русских, потому что те из них, которые обладают просвещённым умом и состоят в деловых сношениях с Западом, прилагают все усилия к тому, чтобы скрыть господствующую у них идею – торжество греческой ортодоксии, являющейся для них синонимом русской политики. Не думайте, например, что угнетение Польши является проявлением личного чувства императора. Это – результат глубокого и холодного расчёта. Все акты жестокости в отношении Польши являются в глазах истинно верующих великой заслугой русского монарха. Святой дух вдохновляет его, возвышая душу над всеми человеческими чувствами, и сам бог благословляет исполнителя своих высоких предначертаний. При подобных взглядах судьи и палачи тем святее, чем большими варварами они являются...
***
Я замечаю, что начинаю говорить языком парижских радикалов. Но хотя я в России демократ, я, тем не менее, во Франции остаюсь подлинным аристократом. Разве крестьянин из окрестностей Парижа, разве самый мелкий горожанин во Франции не во много раз свободнее, чем самый знатный вельможа в России? Нужно много путешествовать, для того чтобы постигнуть, в какой мере человеческое сердце подвержено оптическим обманам.
Источники:
1) Подробнее ➤
2) https://ru.wikipedia.org/wiki/Кюстин,_Астольф_де
3) https://ru.wikipedia.org/wiki/Россия_в_1839_году
