Путешествие в самое сердце родины племени Асмат в Новой Гвинее проливает новый свет на тайну исчезновения наследника там в 1961 году.
В глазах Рокфеллера долина Балием была «великолепной необъятностью», а ее жители были «эмоционально выразительны». Но Асмат оказалась «более отдаленной страной, чем та, которую я когда-либо видел».
Асмат в своем роде идеальное место. Здесь есть все, что вам может понадобиться. Он кишит креветками, крабами, рыбой и моллюсками. В джунглях обитают дикая свинья, пушистый кускус, похожий на опоссума, и казуар, похожий на страуса. И саговая пальма, сердцевину которой можно растолочь в белый крахмал и в которой обитают личинки жука-козерога, оба являются ключевыми источниками питания. Реки являются судоходными магистралями. По берегам бродят крокодилы длиной 15 футов, а угольно-черные игуаны загорают на вырванных с корнем деревьях. Есть стаи блестящих красно-зеленых попугаев. Птицы-носороги с пятидюймовыми клювами и синей шеей.
И тайны, духи, законы и обычаи, рожденные мужчинами и женщинами, которые были отгорожены океаном, горами, грязью и джунглями дольше, чем кто-либо знает.
Еще 50 лет назад здесь не было колес. Ни стали, ни железа, ни даже бумаги. Там до сих пор нет ни одной дороги или автомобиля. На территории площадью 10 000 квадратных миль есть только одна взлетно-посадочная полоса, а за пределами главного «города» Агаца нет ни одной вышки сотовой связи. Здесь трудно понять, где начинается вода и заканчивается суша, поскольку 15-футовые приливы Арафурского моря затопляют побережье юго-западной Новой Гвинеи, невидимая опухоль, которая ежедневно скатывается в это плоское болото и сильно давит на огромные вытекающие реки. Это мир атласной грязи по колено и мангровых болот, простирающихся вглубь суши, великолепный гидропонный террариум.
Мы пересекали устье реки Бец, бурное место приливов и выплескивания воды, когда волны захлестнули и наш 30-футовый баркас перевернулся. Я прополз вперед, залез под пластиковый брезент и вслепую нащупал в своей спортивной сумке сумку с застежкой-молнией, в которой был спутниковый телефон, и сунул ее в карман. Я не хотел брать с собой телефон, но в последнюю минуту подумал, как глупо было бы умереть из-за отсутствия звонка. Если бы у Майкла Рокфеллера было радио, когда его катамаран перевернулся именно в этом месте в 1961 году, он бы никогда не исчез.
Семья Рокфеллеров (вверху: Майкл стоит справа).
Ему было 23 года, он был привилегированным сыном губернатора Нью-Йорка Нельсона Рокфеллера. Через семь месяцев он отправился в приключение всей своей жизни, которое превратило его из чистоплотного студента в бородатого фотографа и коллекционера произведений искусства. В какой-то момент его лодку, как и нашу, швыряло волнами, а в следующий момент он и его голландский спутник цеплялись за перевернутый корпус. А потом Рокфеллер доплыл до берега и исчез. Никаких его следов так и не было обнаружено, несмотря на двухнедельные поиски с участием кораблей, самолетов, вертолетов и тысяч местных жителей, бродящих по побережью и болотам в джунглях. Тот факт, что с ним произошла такая простая, банальная вещь, делал то, что происходило с нами, еще более реальным. Не было бы предчувствия музыки. Одна плохая волна, и я бы цеплялся за лодку посреди пустыни.
Официальной причиной смерти Майкла было утопление, но слухов уже давно ходило множество. Его похитили и держали в плену. Он вернулся домой и скрывался в джунглях. Его съели акулы. Он добрался до берега только для того, чтобы быть убитым и съеденным местными охотниками за головами из Асмата. История разрослась, стала мифической. О нем была поставлена внебродвейская пьеса, роман, рок-песня и даже телешоу в 1980-х годах, которое вел Леонард Нимой.
Я был очарован этой историей с тех пор, как впервые увидел фотографию Майкла во время его первой поездки в страну, которая тогда называлась Нидерландами — Новой Гвинеей. На нем он стоит на коленях, держа под пристальным взглядом туземцев свою 35-миллиметровую камеру. Он работал над документальным фильмом в высокогорье долины Грейт-Балием. Этот фильм « Мертвые птицы » стал новаторским этнографическим исследованием культуры каменного века, с которой почти не контактировали, и которая участвовала в постоянных ритуальных войнах. Горы, туман, кричащие и кричащие обнаженные люди, нападающие друг на друга с копьями, луками и стрелами, очаровали и заворожили меня, как и сама идея контакта между людьми из совершенно разных миров. Когда мне было 20, я пытался туда попасть, но это было слишком дорого для моего молодого бюджета, поэтому вместо этого я ненадолго оказался на Борнео.
Я часами смотрел на эту фотографию, гадая, что видел и чувствовал Майкл, гадая, что на самом деле с ним произошло, гадая, смогу ли я разгадать эту тайну. То, что его похитили или он сбежал, не имело смысла. Если бы он утонул, ну, вот и все. За исключением того, что он был привязан к средствам плавучести. Что касается акул, то они редко нападали на человека в этих водах и никаких его следов обнаружено не было. А это означало, что, если он не погиб во время плавания, должно быть, было что-то еще.
Должно быть, произошло какое-то столкновение, какое-то колоссальное недоразумение. Народ Асмат был воинами, залитыми кровью, но к моменту исчезновения Майкла голландские колониальные власти и миссионеры уже находились в этом районе почти десять лет, и Асмат никогда не убивал белого. Если бы он был убит, это ударило бы в самую суть столкновения между жителями Запада и Другими, которое продолжалось с тех пор, как Колумб впервые отплыл в Новый Свет. Я нашел убедительным то, что в этом отдаленном уголке мира Рокфеллеры, их власть и деньги были бессильны и ничего не придумали. Как это вообще возможно?
Я начал рыться в голландских колониальных архивах и записях голландских миссионеров и нашел больше, чем мог себе представить. После того как корабли, самолеты и вертолеты разошлись по домам, была проведена серия новых расследований. Были страницы и страницы отчетов, телеграмм и писем, в которых обсуждался этот случай, присланных правительством Нидерландов, миссионерами, говорящими на асматском языке, и властями католической церкви, и большая часть из них никогда не была обнародована. Люди, которые были ключевыми участниками этих расследований, хранили молчание в течение 50 лет, но они все еще были живы и, наконец, захотели поговорить.
20 февраля 1957 года в городе из бетона и стали, в 6000 раз превышающем самую большую деревню Асмат, Нельсон Рокфеллер представил миру новый вид видения. Ему было 49 лет, он был амбициозным человеком с квадратной челюстью и был внуком основателя Standard Oil Джона Д. Рокфеллера. На момент рождения Нельсона, о котором было объявлено на первой полосе « Нью-Йорк Таймс» , Джон Д. был самым богатым человеком на земле, его состояние оценивалось в 900 миллионов долларов. Через два года Нельсон станет губернатором Нью-Йорка. В 1960 году он будет баллотироваться на пост президента. В 1974 году он станет вице-президентом США.
В семейный четырехэтажный таунхаус с элегантно изогнутыми эркерами на 15 Западной 54-й улице — прямо за углом от Музея современного искусства, который помогла его мать, Эбби Олдрич Рокфеллер, — гости начали прибывать в 8: В 15:00 на частный прием, посвященный открытию первой выставки Музея первобытного искусства, которая откроется для публики на следующий день. То, что они праздновали, пришло из другого мира. Резное весло с острова Пасхи. Вытянутое, преувеличенное лицо деревянной маски из Нигерии. Каменные фигурки доколумбовых ацтеков и майя из Мексики. Вокруг этих предметов не было ни этнографических диорам, ни изображений африканских хижин, каноэ и рыболовных сетей. Они покоились на совершенно белых цилиндрах и кубах, освещенные трековыми светильниками на фоне белых стен. Их нужно было рассматривать как произведения искусства.
Нельсон был одет в лучших нарядах нью-йоркского племени: черный галстук. Пока гости грызли канапе и потягивали вино, он рассказал им, что его новый музей «первый... такого рода в мире» и посвящен исключительно примитивному искусству. «Мы не хотим выделять первобытное искусство в отдельную категорию, — говорил он, — а скорее интегрировать его со всем недостающим разнообразием в то, что уже известно искусству человека. Нашей целью всегда будет отбирать предметы выдающейся красоты, редкое качество которых не уступает произведениям, представленным в других музеях искусства по всему миру, и выставлять их так, чтобы каждый мог насладиться ими в полной мере».
В ту ночь Майклу Рокфеллеру было всего 18 лет, и легко представить, какую силу имело для него это событие. Гордость его отца за новый музей, экзотическую красоту и притягательность экспонатов, сливки нью-йоркской элиты, восхищающиеся ими. Майкл был высоким и стройным, чисто выбритым, с квадратной челюстью, как и его отец, и носил толстые очки в черной оправе. Он вырос со своими двумя сестрами и двумя братьями в семейном таунхаусе на Манхэттене и в поместье Рокфеллеров в округе Вестчестер. Как Эбби Рокфеллер поступила с Нельсоном, так и Нельсон поступил с Майклом, обучая его искусству, как других мальчиков обучают бейсболу, водя его по субботам после обеда к арт-дилерам. Его сестра-близнец Мэри вспоминала, как они любили смотреть, как их отец переделывает свои произведения искусства.
К концу четырех лет обучения в Гарварде Майкл, по словам его друга, обладал «тихой творческой душой». И он был порван. Его отец ожидал, что его сын будет похож на него — продолжит карьеру в одном из семейных предприятий, банковском или финансовом деле, и параллельно будет удовлетворять свои творческие страсти. Майкл с отличием окончил Гарвард со степенью бакалавра истории и экономики, но ему хотелось чего-то другого. Он много путешествовал, летом работал на ранчо своего отца в Венесуэле, посетил Японию в 1957 году и был окружен не только искусством, но и примитивным искусством. И как он мог заставить своего отца-коллекционера «примитивного искусства» гордиться больше, чем тем, что отправился к его истоку и погрузился глубже, чем когда-либо мечтал сильный губернатор и кандидат в президенты?
В Гарварде он познакомился с режиссером Робертом Гарднером, который начинал работу над «Мертвыми птицами» , и нанял его звукорежиссером. «Майк был очень тихим и очень скромным», — сказал Карл Хайдер, который, будучи аспирантом Гарварда по антропологии, делил с ним палатку во время киноэкспедиции 1961 года. По вечерам Хайдер с изумлением увидел, как самый богатый член команды штопает носки.
Но Майкл был еще и амбициозен. «Отец Майкла включил его в состав правления своего музея, — рассказал мне Хайдер, — и Майкл сказал, что хочет сделать что-то, чего раньше не делалось, и привезти большую коллекцию в Нью-Йорк». Он уже переписывался с Адрианом Гербрандсом, заместителем директора Голландского национального музея этнологии, который недавно начал полевые исследования в Асмате. Этот регион был домом для людей, которые жили охотниками-собирателями и при этом создавали резные изделия поразительной красоты. «Асмат, — сказал Хайдер, — был очевидным выбором».
Майкл совершил туда разведывательную поездку во время перерыва в съемках в середине мая. Лишь в середине 1950-х годов несколько голландских миссионеров и правительственных чиновников начали усмирять Асмат, но даже к 1961 году многие из них никогда не видели жителя Запада, а междеревенские войны и охота за головами оставались обычным явлением. «Теперь это дикая и как-то более отдаленная страна, чем та, которую я когда-либо видел», — написал Майкл. Во многих отношениях мир Асматов того времени был зеркальным отражением всех табу Запада. В некоторых районах мужчины занимались сексом друг с другом. Иногда у них были общие жены. Во время ритуалов сближения они иногда пили мочу друг друга. Они убивали своих соседей, охотились за человеческими головами и ели человеческое мясо.
Однако они не были дикарями, а биологически современными людьми, обладающими всеми умственными способностями и ловкостью рук, необходимыми для управления Боингом 747, с языком настолько сложным, что в нем было 17 времен, чья изолированная вселенная деревьев, океана, рек и болот составляла весь их опыт. . Они были охотниками-собирателями, которые жили в мире духов — духов в ротанге, мангровых деревьях и саговых деревьях, в водоворотах, в собственных пальцах и носах. Каждый житель деревни мог их увидеть, поговорить с ними. Был их мир, и было царство предков за морями, известное как Сафан, и промежуточный мир, и все они были одинаково реальны. Никакой смерти просто не произошло; даже болезнь пришла от духов, потому что духи умершего человека завидовали живым и хотели задержаться и причинить вред. Асмат жили в двойственном мире крайностей, жизни и смерти, где одно уравновешивало другое. Только с помощью тщательно продуманных священных праздников и церемоний, а также взаимного насилия можно было держать под контролем болезни и смерть, умиротворяя и преследуя этих предков обратно в Сафан, обратно в землю за морем.
Опытные резчики по дереву в стране без камня, Асмат создавали богато украшенные щиты, весла, барабаны, каноэ и шесты предков, называемые бисж, олицетворяющие дух предков. Шесты бисж представляли собой шедевры высотой 20 футов, изображавшие сложенных людей, переплетенных с крокодилами, богомолами и другими символами охоты за головами. Полюса были запоминающимися, выразительными, живыми, и каждый носил имя предка. Резные изображения были памятными знаками мертвым и живым, что их смерть не забыта, что ответственность отомстить за них все еще жива.
Асматы увидели себя в деревьях — как у человека были ступни, ноги, руки и голова, так было и у саго, у которого были корни, ветви и плод — семя на верхушке. Как плоды сагового дерева питали новые деревья, так и плоды людей, их головы, питали молодых людей. Все они знали какую-то версию истории о первых братьях на свете, один из мифов о сотворении Асмата, в котором старший брат уговаривает младшего убить его и приложить голову к паху юноши. Череп питает рост посвященного, даже когда он берет имя жертвы и становится ею. Именно благодаря этой истории люди научились охотиться за головами, разделывать человеческое тело и использовать этот череп, чтобы создавать из мальчиков новых людей и поддерживать течение жизни в мире.
Завершение строительства бисдж-поля обычно вызывало новый раунд набегов; была отомщена и равновесие восстановлено, получены новые головы – новые семена, необходимые для роста мальчиков в мужчин – и кровь жертв втерлась в шест. Дух в шесте стал целостным. Затем жители деревни занимались сексом, а шесты оставляли гнить на полях саго, оплодотворяя саго и завершая цикл.
Все, что выходит за рамки осязаемой непосредственности того, что могли видеть Асматы, должно было исходить из того духовного мира — это было единственное понятное объяснение. Самолет назывался опндеттаджи — каноэ духов. Белые люди пришли из земли за морем, там же, где жили духи, и поэтому должны быть сверхсуществами.
Майкл не погрузился в это царство как одинокий искатель приключений; он был Рокфеллером, не говоря уже о попечителе Музея первобытного искусства. В его путешествующую группу входили, среди прочих, Гербрандс и Рене Вассинг, правительственный антрополог, назначенный ему из Департамента по делам коренного населения Нидерландов и Новой Гвинеи.
Полевые заметки Майкла о его первой поездке в Асмат и написанные им письма свидетельствуют о растущей серьезности его коллекционирования. Перед своей второй экспедицией он изложил «цели; темы расследования; критерий стилистической вариации». Он хотел выпускать книги и организовать крупнейшую выставку искусства Асмат в истории.
Майкл вернулся в Асмат в октябре 1961 года. Вассинг снова присоединился к нему, и в Агатсе он уговорил голландского патрульного офицера продать ему его самодельный катамаран, в который Майкл запихал множество бартерных товаров — стальные топоры, рыболовные крючки и лески, ткань и табак, к которому пристрастились Асматы. Он и Вассинг в сопровождении двух подростков Асмат за три недели посетили 13 деревень.
Михаил собирал везде и в больших количествах, загружая барабаны, чаши, бамбуковые рога, копья, весла, щиты. Больше всего его впечатлили шесты. Без всякой иронии он писал: «Это был один из объектов, который казался мне неприкосновенным для посягательства западного коммерциализма на искусство Асмата». В южной деревне Омадесеп в свою первую поездку он купил комплект из четырех штук; сейчас они стоят в крыле Майкла К. Рокфеллера Метрополитен-музея, которое поглотило коллекции Музея примитивного искусства после его закрытия в 1976 году.
В середине ноября Михаил и его спутники вернулись в Агац, чтобы запастись припасами еще на месяц. 17 ноября они снова отправились в путь, намереваясь проехать на автомобиле по побережью Арафурского моря к южному Асмату, местности, которая оставалась дикой, некультурной и хорошо известной одному священнику Корнелиусу ван Кесселю, с которым Майкл планировал встретиться. Когда они начали пересекать устье реки Бец, противоречивые приливы и ветры вызвали волны и встречные течения. Вода, которая в одну минуту была мягкой, в следующую поднималась. Волна затопила их подвесной двигатель, и катамаран начал дрейфовать; затем волны опрокинули его.
Двое подростков, родившихся на реках, прыгнули в воду и поплыли к ближайшему берегу. Давно скрывшись из поля зрения Майкла и Вассинга, они сделали это; после нескольких часов блуждания по грязи, вечером того же дня они вызвали помощь в Агаце.
Пока голландское колониальное правительство поднимало корабли, самолеты и вертолеты на их поиски, Майкл и Вассинг провели долгую ночь, цепляясь за перевернутый корпус. После рассвета 19 ноября Майкл сказал Вассингу, что боится, что их унесет в открытое море. Около 8 часов утра он разделся до трусов, привязал к поясу две пустые канистры для плавучести и отправился в плавание, которое, по его оценкам, должно было пройти от трех до десяти миль до темной береговой линии.
Это было последнее, что кто-либо знал о Майкле Рокфеллере. В тот же день Вассинга заметили с воздуха и спасли на следующее утро.
Когда поиски Майкла набрали обороты, Нельсон и Мэри Рокфеллер арендовали Боинг 707 и наполнили его репортерами, число которых выросло, когда они приземлились в Мерауке, в 150 милях к юго-востоку от Асмата. Но они были далеко от самого Асмата; они были там, но не там, они мало что могли сделать, кроме как беспомощно ждать и проводить пресс-конференции без новостей. 24 ноября министр внутренних дел Нидерландов сообщил газете New York Times :
«Больше нет никакой надежды найти Майкла Рокфеллера живым».
Рокфеллеры цеплялись за идею, что он, возможно, добрался до берега, и голландский чиновник в Новой Гвинее поддержал эту надежду: «Если Майкл достигнет берега, у него есть хорошие шансы выжить», — сказал он. «Туземцы, хоть и нецивилизованы, но очень добры и всегда вам помогут».
28 ноября, через девять дней после того, как Майкл уплыл, его отец и сестра улетели домой. Еще через две недели голландцы прекратили поиски.
Нас пятеро: Вилем, мой лоцман; Аматес, мой переводчик; и их помощники, и я — пробирались вдоль побережья Асмата в течение пяти дней. Этот регион теперь номинально католический, охота за головами осталась в прошлом, и деревни, которые мы посетили, чувствовали себя так, как будто их чего-то лишили, как будто исчезла какая-то причина для существования. В селе Басим дети дико, разгульно, громко играли, лазили по пальмам, обмазывались грязью и прыгали в бурую реку. Но если взрослые не ловили рыбу или не собирали саго, они сидели без дела и вяло. Я нигде не видел резьбы. Игра Басима — ее церемониальный мужской дом, средоточие духовной жизни Асмат и воинской культуры, место, где сходились миры мертвых и живых, — была великолепна в том виде, в каком они все были, длинные и огромные, полностью связанные друг с другом ротангом. , без гвоздей. Но он был пуст и рушился.
71к
