Спасибо,воин,за мир!Быль.

Павел Бардин ушел на фронт в первые дни Великой Отечественной войны. Было ему на тот момент девятнадцать лет. Попал в пехотные войска. Иногда в полный рост, иногда ползком передвигался по родной земле, освобождая от немецких захватчиков город за городом, деревню за деревней. Домой вернулся в апреле 1945 года с перебитой рукой и душой, опаленной огнем войны.

Ни ростом, ни физической силой Павел не был обделен, а на серьезную работу устроиться не мог. Увечная рука служила тому преградой. Помыкавшись, Павел приткнулся охранником на оборонном заводе. Получил комнату в доме барачного типа, привел жену. Через год у него родился сын-Гриша.

Все бы ничего, да только пил Павел по-черному. Правда тихо, без бузы. Жена его не ругала.

-Он смерть видел,-объясняла она соседям,-не мне его укорять.

Соседи согласно кивали головами.

Павел никогда и ничего не рассказывал о войне. Даже будучи изрядно пьяным. Сколько раз к нему с расспросами подступали мужики, что получили в свое время "бронь" от завода. Он отмахивался от них широкой ладонью здоровой руки:

-Это вам не байки на ночь травить.

И отходил в сторону.

Шел 1963 год. Страна стремительно поднималась из руин, а люди ценили каждый прожитый день без войны.

Грише Бардину исполнилось семнадцать лет. Высокий, крепкий не по годам, он давно уже поглядывал на девушек. Особенно ему нравилась соседская дочка Маша. Маленькая, хрупкая, чем-то похожая на его мать, она вызывала в нем чувство такого священного трепета, что он,робея, не смел к ней приблизиться. Гриша злился на себя за это.

А еще Гришу злило, что отец его каждый день напивается.

-Зачем ты пьешь,-выговаривал он отцу,-война давно закончилась.

Павел вскидывал на сына мутные глаза и отвечал:

-Балбес ты,Гришка. Для тебя война не начиналась, а для меня не заканчивалась.

-Отстань от отца,-вступала в разговор мать,-молод еще, чтобы указывать отцу, как ему жить! Поешь лучше!

Не переча матери, Гриша хмуро садился за стол, а Павел заваливался на скрипучую кровать и почти сразу начинал храпеть. Так и жили.

Однажды Гриша все-таки решился подойти к Маше и пригласить ее на свидание.

-Куда пойдем?-полюбопытствовала Маша.

-Сначала сходим в клуб, посмотрим кино, а потом я тебя до дома провожу.

-Так мы же в одном доме живем.-усмехнулась Маша и кокетливо опустила ресницы.

-Значит, пойдем домой одной дорогой.-твердо ответил Гриша и покраснел.

Грише никак не удавалось вникнуть в содержание фильма. Он все время чувствовал тепло Машиного тела и украдкой рассматривал ее точеный профиль.

-Красивая?-выходя из клуба, спросила Маша.

-Кто?-непонимающе уставился на нее Гриша.

-Ну,ты же глаз с меня не сводил до конца фильма,-насмешливо сказала Маша,-или мне показалось?

Гриша замялся, а Маша, победно вскинув голову, зашагала впереди него. До дома они шли в полном молчании.

Возле дома на лавочке, свесив голову на грудь, сидел Павел. Пустая бутылка валялась на земле. Грише стало мучительно стыдно за отца.

-Ступай домой, Маша, а мне надо с отцом управиться.

-Ты,Гришенька, не командуй мною,-обиделась Маша,-лучше отцу помоги. Силенок-то хватит?

-Хватит.-сквозь зубы процедил Гриша и толкнул отца в бок.-Сам идти можешь?

Павел поднял голову, пьяно взглянул на сына, проморгался и перевел взгляд на Машу. В глазах засветился интерес.

-Неужто невесту подыскал?

-Поживем - увидим! - отрезал Гриша, сдвигая брови.

Павел скупо улыбнулся и здоровой рукой приглашающе похлопал по лавочке.

-Что-то совсем не хочется домой сегодня. Вы посидите со мной. Дотемна еще далеко.

Маша осторожно, чтобы не помять платье, присела на краешек лавочки, а Гриша опустился на корточки перед отцом.

-И чего ты,батя, упрямишься? Мать тебя уже заждалась. Мало выпил, что ли?

Павел вздохнул:

-Достаточно, чтобы спать без снов, недостаточно, чтобы все забыть.

-Ты о чем, батя? Не о войне ли?,-Гриша вопросительно вскинул брови.

-Выходит, что о ней,-Павел помрачнел, выдержал недолгую паузу и продолжил говорить:

-Я ведь по первости немцев старался не убивать. Людей в них видел. Жалел. С тем настроем и шел из боя в бой.

Зимой 1941 в наш батальон из полевого госпиталя, расположенного неподалеку, стала приходить женщина-военврач 2 ранга. Было ей навскидку лет пятьдесят или около того. Нам,в основном 19-20-летним бойцам, она представлялась воплощением материнской доброты, несмотря на то,что курила без передыху и крепким словцом не брезговала."Мамка" - так называли мы ее между собой.

В один из дней "мамка" подошла ко мне и предложила закурить. Я отказался. Не курил тогда еще. На что она пожала плечами, закурила и сказала:

-Все равно закуришь. Война научит.

Я молчал.

-Скоро в бой пойдете,-продолжала она,-не страшно?

-Страшно, страшно людей убивать!-выпалил я

-А ты убивай. Не бойся греха. Бог не осудит за праведное убийство. Знаешь, сколько твоих ровесников умерло у меня на руках? Нецелованных, красивых... Бессчетное количество.

Она посмотрела на меня, и я увидел в ее суровых глазах не осуждение, а понимание.

Перед началом боя она снова появилась в батальоне.

-Здесь вас дождусь!-отсекла вопросы и поманила меня пальцем.

-Помни мой наказ. Врага не щади.

Она огляделась по сторонам и неожиданно по-быстрому перекрестила меня.

Я от удивления рот открыл.

-Рот-то не разевай, боец! Я не только врач, но и женщина! Считай это моим материнским благословением.

А дальше был бой. В том бою я снова больше оборонялся, чем нападал. И не я один. Но немцы отступили.

По обратной дороге я помогал идти раненому бойцу.

-Потерпи чуток,-говорил я ему,-доберемся до блиндажа, а там мамка тебя перебинтует.

Раненый боец хрипло постанывал.

Не понимая, почему замедлились бойцы, которые шли впереди, я стал обходить их.Вдруг я уперся взглядом в лежавшее на снегу голое тело. Отпустив раненого бойца, я подошел поближе и замер. Это была "мамка".Руки и ноги ее были вывернуты неестественным образом, а обе груди отрезаны.

-Немцы подековались,-раздался голос раненого бойца,-дождались, когда в бой уйдем и...

Больше я не услышал ни слова, потому что неожиданно для себя закричал.

Дикими глазами смотрел я на то,как уносят изувеченное тело, завернув его в шинель. Кто-то сунул мне в зубы подкуренную цигарку. Я курил, кашлял, ревел.

После того случая я бил немцев остервенело. Глаза штыком выкалывал. Голыми руками в клочья рвал. Сам при этом оставался целым и невредимым. Только в самом конце войны меня осколком зацепило. До сих пор верю, что от гибели на фронте меня спасла "мамка" своим благословением. Легкая рука у нее была...

Павел тяжело поднялся с лавочки и шатко заковылял к подъезду. Гриша вскочил и бросился за ним.

-Батя, погоди, я помогу!

-Помогать надо женщинам,-возразил Павел, отодвигая его в сторону.

Гриша обернулся к Маше. Она беззвучно плакала, тонкие плечи мелко вздрагивали. Не зная, что делать, Гриша подошел к ней вплотную и крепко обнял. Оба замерли.

-Я хочу тебе кое в чем признаться,-проговорил Гриша, продолжая крепко обнимать Машу.-Я был несправедлив к отцу. Ужасно несправедлив. Я его не знал. Совсем не знал. Не понимал, за что его так любит мать. Теперь понял.

-И за что она его любит?-шепотом спросила Маша.

-За то,что мир добыл для нее. И для меня. И для тебя. Он его для всех нас добыл.

Маша наконец отстранилась от Гриши.

-Мы должны сказать ему спасибо. Завтра же.

-И скажем. Обязательно скажем.

Ночью Павел умер. Умер тихо, как это случается с безгрешными людьми.

-Пил много, вот сердце и не выдержало.-заявил врач, неодобрительно морщась.

-Не успел...-понурившись, покаянно пробормотал Гриша, но тут же вскинулся и подскочил к врачу,-Пил, говорите? Да,пил! Но вы ничего не знаете о моем отце!

Врач отшатнулся, а мать разрыдалась.

Прошли годы. Мария и Григорий Бардины вырастили пятерых детей, стали бабушкой и дедушкой для восьмерых внуков и двенадцати правнуков. У них большая и счастливая семья.

А на могиле у Павла они установили белый обелиск с надписью:"Спасибо за мир, воин!"