С праздником Великой Победы, дорогие друзья!
У каждого в жизни своя высота.
Эх, как бы её добиться?!
У отца на груди ордена – неспроста,
Победы той слышится звон –
В жестоком бою взял он в полон
Больше двухсот «фрицев»…
В бою брода не ищут
«Вот выносливый, никакая усталость его не берет», — подумал старший лейтенант Алов, слыша приглушенную быструю речь рядового Лисняка. Себя Алов, честно говоря, чувствовал очень и очень неважно.
Всего полчаса назад по приказу командира полка он вывел роту из боя, что до сих пор громыхал на окраине небольшого украинского городка Сальницы. Гитлеровцы, создав плотную оборону, отбивались ожесточенно. Да и вид командира роты говорил сам за себя: из-под пропитанного кровью бинта выглядывали лишь один глаз да рот, левая рука покоилась на перевязи.
Разлепив спекшиеся губы, старший лейтенант крикнул в темноту:
— Лисняк! Ко мне!
Солдат появился тут же.
— Свети, — офицер показал здоровой рукой в угол развернутой карты. — Пойдешь на север, к речушке. Вот она. А по ней выберешься к этому лесу. Тут должны стоять наши тылы. Передашь старшине мой приказ: пищу для роты доставить сюда…
Лисняк исчез в ночи.
Некоторое время Алов стоял неподвижно, тяжело привалившись к прихваченной ночным морозцем стенке траншеи. Участившаяся канонада, всплески огня, высвечивающие заревом горизонт, заставили командира роты обернуться и заскрежетать зубами. То ли от досады, что не удалось с ходу очистить городок от фашистов, то ли от неутихающей боли — жгло пробитую пулей кисть, да и задетая осколком переносица давала о себе знать. Но от эвакуации в санбат Алов отказался, разрешил только себя перевязать.
Однако больше всего мучили старшего лейтенанта те потери, которые понесла рота в последние два дня. И сейчас погибшие стояли перед глазами.
«Каких людей теряем,— размышлял с горечью Алов. — Дегтяренко, Земцов, Крюков, Картыбаев, Головко, Степанов...» При мысли о командире взвода младшем лейтенанте Михаиле Степанове у ротного сжалось сердце. Будто родного брата лишился. Да так, собственно, и было. Они воевали вместе с первого дня войны. В каких только переделках ни довелось побывать! И вот оборвалась жизнь Мишки…
Стоял март 1944 года. Стрелковый полк, в составе которого воевала рота старшего лейтенанта Ивана Алова, освобождал от фашистов Винничину. Постоянные жестокие стычки с врагом были для бойцов делом привычным, как ни странно, доставало другое — ранняя весенняя распутица. Раскисли дороги, черноземную хлябь порой приходилось месить, утопая по голенища сапог… Овраги, степные балки наполнялись талой водой до краев… Тихие, мелководные в летние месяцы речушки превратились в бурные потоки…
Поспевая за откатывающимся врагом, пехотинцы шли, не выбирая удобных дорог. Водные преграды, как правило, брали с ходу, не ища бродов и обходных путей. Гимнастерки на бойцах не успевали просыхать. Вместе с мокрым обмундированием донимала и грязь. «Мы — пехота, не знаем брода, в воде не тонем, в огне не горим», — каламбурил на очередном привале Лисняк, стуча по задубелой от земляной корки шинели. Но хуже всего, что не всегда удавалось уберечь от грязи оружие. Нередко приходилось пускать на ветошь нижнее белье. А что делать? Война ждать не станет, когда подтянутся тылы.
От забытья старший лейтенант очнулся, когда забрезжил рассвет. Узнал у часового, что Лисняк еще не появлялся. Подумал: «Развиднеется еще чуток — и будем приводить себя в порядок. Возможно, что скоро снова в бой». Обычно туда, где не справлялась рота, ночью посылали батальон. Поэтому старший лейтенант Алов и предполагал, что вновь предстоит ночной штурм.
Кухню заметили еще издали. Соскочив с повозки, рядовой Лисняк подбежал к Алову.
— Товарищ старший лейтенант, ваше приказание выполнено.
Голос, как обычно, бодрый, но видно было, что бравая выправка дается солдату с трудом.
— Почему так долго? — недовольно бросил командир.
— Дозвольте доложить, товарищ старший лейтенант, — когда Лисняк был возбужден, он всегда сбивался на родную украинскую речь, — як и було приказано, добрався я до того ручья и звернув налево. Шел, шел, а леса всэ нэмае. Чую, щось нэ так: заплутав, видно, в ночи. Зибрався вертать, а попереду костер кто-то палыть. Подумав, можэ, наши. Вышел и бачу — ричка, а костер на тий сторони оказался. Прислушался — ни, чужие. Талдычать щось по-своему, спокойно балакають. Как будто и боя нэмае. Лошадь заржала, ей другая ответила. Так це их обозы, — здогадався я. Ну, як же от такого добра уйти? Пишов выше, переправился через ричку — и к обозам. Фрицев там усього восьмэро, а повозок багато. От бы захватить их, товарищ старший лейтенант?!
Выслушав Лисняка, Алов склонился над картой. Как же это он не предупредил солдата, а тот ночью принял залитую талой водой балку за речушку. А балка, конечно, вывела его к реке. Значит, он вышел вот к этим садам, что с северо-запада окаймляют Сальницы. У гитлеровцев, оказывается, там обозы, и, видно, дела у них плохи, если на охрану оставили всего лишь восемь человек. А вдруг Лисняк ошибся?
— Точно, товарищ старший лейтенант, — горячился солдат. — Я там усэ навкругы на животе исползал. Нэмае там бильше фашыстив!
Под лучами не по-мартовски горячего солнца сушилось на кустах солдатское обмундирование. Бойцы, пристроившись на солнцепеке, дружно работали ложками. Покрякивал от удовольствия Лисняк, которому плескали па спину воду, от мокрого тела шел пар.
-Товарищ старший лейтенант, — промолвил Лисняк серьезно, — я думаю, якщо грязюку с себя не соскабливать, то к концу войны до размеров среднего танка дорасти можно.
Выждал паузу и заключил:
— Только вот не знаю, куда пушку надо будет пристраивать: спереди или сзади…
Бойцы гогочут. Улыбка вызвала у Алова боль, подумал: «Живуч наш солдат. Ночь адом была, а сейчас вот смеются. Сколько же их у меня осталось? Двадцать один... Вместе с ранеными. Гаврилова, Джунусова, Селезнева, Вальчука надо будет отправить сейчас со старшиной».
— Ну, как дела, Вальчук?— спросил командир роты, склонившись над солдатом.
— Нормально, товарищ старший лейтенант. Оклемаюсь немного и в бой пойду.
«Нормально, — думает Алов, — а плечо все разворочено. С меня, что ли, пример берет? Эх, Вальчук – крестьянская ты душа, хороший солдат из тебя получится».
Вальчука мобилизовали в роту с освобожденной территории. И это был первый для него бой. Во время атаки, когда фашисты ударили из крупнокалиберных пулеметов, вместо того, чтобы распластаться на земле, он присел на корточки — не захотел падать в грязь, марать новую шинель...
«И если все, о чем доложил Лисняк, верно, — вернулся к прежней мысли старший лейтенант, — значит, сил у них маловато. И те они стянули к переднему краю, обнажив тылы. Стоит атаковать во фланг… и мы выйдем к мосту, к которому полк никак не может прорваться». Алов понимал, что благоприятнее ситуации и желать не надо. А если это какая-то уловка?
«Разведку бы провести, — размышлял Алов. — Но днем туда не сунешься... Ждать ночи, так фашисты к тому моменту могут заделать брешь в обороне, и опять будем долбить их в лоб. Время сейчас дорого, время!..»
Иван Алов решал. «Мы - пехота, не знаем брода... — пришли на память слова рядового Лисняка. — Там же бой идет, люди гибнут... Мишка Степанов... Какое подкрепление! Ты — подкрепление! Нет для нас сейчас иных путей, как только в бой!».
Командир роты давил в себе сомнения.
— Соединяй меня с «третьим», — приказал телефонисту.
Командир полка внимательно выслушал его предложение, но ничего не ответил. Лишь легкая дробь, которую, по-видимому, выбивали на трубке пальцы подполковника, доносилась сюда.
— Сколько у вас человек? — спросил он.
— Тридцать пять, — не раздумывая, ответил Алов. Солгал сознательно, ибо понимал: назови он реальную цифру — командир может и не согласиться, а взять подкрепление неоткуда.
— Хорошо. Я направлю в твое распоряжение двенадцать человек четвертой роты — все, что осталось. У них выбило всех офицеров, командование бери на себя. В 19.00 начинайте форсировать...
Подкрепление пришло. Старший — высокий хмурый сержант — коротко доложил. Внимание Алова привлек молоденький боец, который все как-то удивлено-испугано поглядывал туда, где гремели взрывы, трещали пулеметные и автоматные очереди.
— Недавно воюете?
— Так точно. Рядовой Гуцик. — тихо ответил солдат.
Чтобы не вспугнуть обозников, переправляться через реку Алов решил несколько выше места, указанного Лисняком. И вот уже все вошли в холодную воду, при каждом – заранее заготовленные подручные плавсредства. Оглянувшись, Алов заметил мечущуюся по берегу фигуру.
— Рядовой Гуцик, ко мне! —скомандовал вполголоса.
— Я плавать не умею, — донеслось до командира роты.
— Ко мне!
Когда, что-то бормоча, солдат приблизился, приказал:
—Цепляйся за мое бревно.
И потом мягче добавил:
— Пехота, Гуцик, не знает брода, тем более в бою...
Лисняк оказался прав. С охраной обозов покончили быстро. Броском достигли окраины Сальниц. И когда навстречу ударили первые выстрелы, старший лейтенант Иван Алов, поднявшись в рост, с криком повел роту в атаку. И никакая сила не могла теперь заставить его ни залечь, ни повернуть вспять…
03.03.1973 г.
