Бард городских дорог

Сквозь паутину окраин, тоннели спальных районов и чопорную лаконичность центра бежит трамвай, последний романтик, бард городских дорог. Пританцовывая на стыках, отбивая ритм, связывает улицы, смеясь над временем и расстоянием.

— Я не прилипаю, я его оттаиваю.

Трамвай словно из царства Снежной Королевы, такой же ледяной и немного хрустящий. И мама, какая красивая мама в пушистой шапке в капельках, похожих на камешки в ее колечке. Мороз разрисовал стекла такими красивыми снежинками, у Наташи не получается вырезать из бумаги такие красивые. Они столько уже снежинок в детском садике вырезали, украсили ими и группу, и коридор, и даже зал, в котором был праздник. И сейчас они едут на сказочный новогодний балет. Мама говорила, что там обязательно будет большая елка на сцене, а еще какая-то кукла, которой раскалывают орешки. Как же можно колоть орехи куклой?

По-весеннему открытые окошки, игривый прохладный ветерок, солнце, рассыпающееся брызгами в мартовских лужах. Звенит, бежит трамвайчик, везет Наташу во Дворец пионеров. Она сегодня будет участвовать в концерте, играть Черни, Этюд № 14. Ей он очень нравится, торжественный, даже строгий. Преподавательница говорит, что получается хорошо, но все-равно Наташа волнуется.

— Дзинь, Дзинь, — утешает трамвайчик.

Как пахнет сирень, пушистые ветки касаются стекла вагона. Поздние майские сумерки, Наташа сидит, спрятав рдеющее лицо в пышный букет.

— Любит он меня, трамвайчик?

— Дзинь, дзинь, - отвечает тот, неожиданно взлетая на мост. Город взрывается миллионом огней, миллионом горящих глаз.

В июньском мареве не бежит, еле едет. Пропитанный клубничной сладостью, запахом сочной листвы, втягивает трамвай разогретое тело в тенистый тоннель разросшихся деревьев.

— Мама, хочу мороженое, — румяное личико дочки поворачивается к Наташе.

— Обязательно, Катенька. Сейчас доедем и купим.

— Я хочу шоколадное.

— Купим шоколадное. А еще лимонад и пирожное.

— «Картошку»!

Еще тепло, даже жарко, но осень уже дышит легкой прелостью. Деревья в золотистой проседи, деловые дворники, сгребающие палые листья. Уже виднее небо сквозь поредевшую листву. Старый трамвай подпрыгивает — лязг или стон? Ничего, она еще походит, вот сделает операцию и походит. А как иначе, надо Катюше помочь, внуков на ноги поставить, двое их, а Катюшка одна. Не везет им с мужчинами — Наташин муж ушел, когда дочка в первый класс пошла, теперь вот Катюша разошлась. А тут еще она, Наталья, разболелась. Ничего, все образуется.

— Дзинь, дзинь, — соглашается трамвай.

Стыло, сумрачно, как же рано смеркается. Наталья Александровна с трудом опустилась на холодное сидение.

— Ну что, трамвайчик, покатаешь меня, вернешь в детство?

— Дзинь… дзинь, — тихо, с паузами, словно задыхаясь.

— Поехали!

Здесь она впервые встретилась с Михаилом, он стоял такой смешной, держал подмышкой какой-то сверток, а в руках букет пышной сирени. В свертке оказался костюм, который он забрал их химчистки. Они так и гуляли по городу с этим свертком.

А здесь было кафе «Лакомка», теперь просто какой-то магазин, один из многих. Мишка положил дешевое колечко в креманку с мороженым, и смотрел так, что она не могла отказаться.

Мимо этой улицы она проедет с закрытыми глазами, до кирпичика знает серый дом, дом, куда он ушел к ней. Приходил через год, просил прощения, хотел вернуться, но гордая была. Если бы простила, кто знает, может и сложилось бы по-другому, может и жил бы до сих пор. Гуляли бы вечерами в парке, кормили голубей, в выходные брали правнука к себе. Правнук, она теперь прабабушка!

Наталья Александровна закрыла глаза.

— Вам плохо? – кто-то слегка коснулся ее плеча. Женщина подняла голову – над ней склонилась совсем юная девушка. «Кого же она мне напоминает, — силилась вспомнить Наталья, — так это же я — я, только молодая».

— Мне хорошо, милая.

Источник