«Мы хотели муки жалящей…»(Ахматова и Модильяни: диагноз – fеbris erotica)

Вдруг озарится мгла

В каком-то странном плане.

Ахматова была

Моделью Модильяни.

До первой мировой,

Среди возможных сотен,

Рисунок перовой

Изящен и свободен.

Но вы узнали — чей,

И тут вас поразило

Скрещенье двух лучей,

Двойная эта сила…

К.Ваншенкин, 1974

…Меня интересует человеческое лицо. Лицо есть высочайшее созданье природы. Я обращаюсь к нему постоянно.

Амедео Модильяни

1. «Пусть мы встречаемся случайно…»

Едва ли о ком-то сказано и написано больше, чем об Анне Ахматовой. А вот А.Модильяни до эпохи Интернета был известен, пожалуй, только по книжке В.Виленкина (довольно занудной, кстати) и старому фильму «Монпарнас, 19».

Амедео Клементе Модильяни родился 12 июля 1884 г. в итальянском Ливорно, в еврейской семье Фламинио Модильяни и Эжени, урожденной Гарсен. Семья претендовала на высокое родство – по линии отца с еврейским банкиром Эммануэле Модильяни, по линии матери – с самим Барухом (Бенедиктом) Спинозой! Амедео в детстве был очень болезненным и едва дотянул до окончания лицея в Ливорно, после чего начал учиться живописи у местного (посредственного!) художника Микели. В семнадцать лет Амедео заболел туберкулезом легких. Вот интересно: М.Горький в Италию ездил туберкулез лечить, а тут и своего было хоть отбавляй! Модильяни лечился, но от поездок по Италии (Рим ,Неаполь, Капри, в-частности) не отказывался. Он не вылезал из флорентийских музеев, а потом поступил в тамошнюю школу изящных искусств. Писал стихи, говорят, что неплохие. Знал наизусть Данте, но предпочитал Габриэлле Д,Аннуцио. После Флоренции Амедео переехал в Венецию, учился и там. Там и пристрастился к вину и гашишу. В 1906 г. Модильяни приезжает в Париж, где поражает богему широтой латинской культуры, томиком Данте или Бодлера, дорогим красным шарфом на шее, бархатными куртками, неизменной и безудержной щедростью…А еще – его золотистыми глазами, неотразимым шармом, любовью к философии и поэзии, к Сезанну и Энгру, своей способностью не пропускать ни одной хорошенькой девчонки! Здоровья он был не крепкого – едва ли в то время туберкулез можно было «залечить»! Нервы тоже шалили: многие упоминали о его внезапных переходах от застенчивой сдержанности к припадкам безудержной ярости. Но главным было другое: наличие у Модильяни решимости открыть свое, новое, сказать собственное слово в искусстве, стать любой ценой настоящим художником! Он увлекался всем: Сезанном и кубизмом, фовизмом и скульптурой Африки, негритянским искусством и Средневековьем, искусством Египта и Индии. Особенно он любил рисовать портреты, поскольку его интересовала душа в оболочке тела. Он был гениально безалаберный – постоянно ютился в настоящих трущобах. При этом он частенько прибегал к давно известному, недорогому и простому способу отключиться от мучительных, разъедающих душу поисков – вину. Кто знает, отчего он пил, этот интеллектуал-итальянец? И еще одно: пьяный или трезвый, Модильяни постоянно испытывал потребность в слушателях, потому что он без конца читал стихи, пристроившись в какой-нибудь каморке: « пьяное, горестное бормотанье обреченного тосканца»… Он читал стихи по несколько стихов кряду, пока не выбивался из сил…В 1909-10 гг. Модильяни занялся скульптурой. Эта зима была для него очень нелегкой, а весной в Париж приехали молодожены – муж и жена Гумилевы…

2. «Мы запретное вкусили знанье…»

«Она была очень красива,- пишет современник об Ахматовой,- все на улице заглядывались на нее. Она была высокая, стройная и гибкая». Однажды Гумилев и Ахматова зашли в кафе «Ротонда», любимое место русских парижан. Сразу, как вошли, вспоминала полвека спустя Ахматова, она сразу заметила Модильяни, «этого красивого человека в красном шарфе, который был совсем непохож ни на кого на свете. Все божественное в нем только искрилось через какой-то мрак. Думаю, какой интересный еврей».

…Вероятно, и Модильяни вдруг замер изумленно…Лицо…И какое лицо…Молодая женщина…Откуда? Женщины тут вообще редки, но такие и вовсе…Она ощутила этот взгляд, подошла, села напротив. Они заговорили. Она взглянула на его стакан, и он кивнул, сказал с вызовом: «Алкоголь отгораживает от всего…Уводит вглубь самого себя…Я пью не для веселья. Это тоже для работы». Вернувшийся Гумилев все понял и пришел в ярость – он ждал подобного и все время его опасался. Ахматова говорила, что у Гумилева и Модильяни была ссора (Гумилев якобы что-то насчет нетрезвого Модильяни сказал). В то время Ахматова и Модильяни виделись несколько раз. Где они встречались, что между ними было, когда он рисовал обнаженную Ахматову, неизвестно. Наверное, к счастью! Всю зиму он писал ей безумные письма, из которых она запомнила всего несколько фраз, но гласности придала всего две в очерке «Амедео Модильяни»…

3. «То ли я с тобой осталась, то ли ты ушел со мной…»

Гумилевы вернулись в Россию, а Модильяни начинает работать со скульптурой как исступленный. Бившийся в поисках своего пути о жизненную стену, Модильяни все чаще прибегает к вину и гашишу. Известняковая пыль, алкоголь и каннабис его подорванному здоровью совсем не шли на пользу. В это трудное время он, вероятно, часто вспоминал об удивительной русской «ясновидящей, русалке, ворожее, ведунье, колдунье» и писал ей отчаянные, несдержанно нежные письма. Мы никогда не узнаем, что она писала в ответ, но известно, что она сделала…

Между Ахматовой и Гумилевой уже давно не было мира: она несколько раз уезжала в Киев к матери. Гумилев спасает свое мужское «эго» известным способом: победами над женщинами, которых не скрывает от нее. «Ахматова страдала глубоко…»,- пишет современник. После побед на родине, Гумилев решил бежать в Африку(он вообще любил разные маски и роли!) А Модильяни продолжает писать ей «влюбленные, осатанелые письма («Вы во мне как наваждение»). Она откликается в стихах:

Жгу до зари на окне свечу

И ни о ком не тоскую,

Но не хочу, не хочу, не хочу

Знать, как целуют другую.

Но этого мало, вскоре после возвращения Гумилева из Африки, на самом пике своего поэтического успеха, Ахматова уезжает в Париж…Уезжает одна…Уезжает к Амедео Модильяни…

4. «Мне с тобою пьяным весело…»

Ахматова появилась в Париже в конце весны 1911 года и поселилась в самом центре. Квартиру, вероятно, ей подыскал Модильяни. Их встреча, наверное, была радостной. Это было бы удивительно: о тяжелом нраве художника пишут буквально все биографы. Ахматова, однако, много лет спустя написала: «Я могла знать только какую-то одну сторону его существа (сияющую)…» Об этой стрече у нее были и стихи:

Мне с тобою пьяным весело —

Смысла нет в твоих рассказах.

Осень ранняя развесила

Флаги желтые на вязах.

Оба мы в страну обманную

Забрели и горько каемся,

Но зачем улыбкой странною

И застывшей улыбаемся?

Мы хотели муки жалящей

Вместо счастья безмятежного…

Не покину я товарища

И беспутного и нежного.

Они встречались в Люксембургском саду, сидели, тесно прижавшись, на садовой скамейке, в два голоса читали Верлена, которого помнили наизусть и радовались, что помнят одни и те же вещи:

Небо над городом плачет,

Плачет и сердце мое.

Что оно, что оно значит,

Это унынье мое?

Он, наверное, снова рисовал ее, она надевала африканские бусы, заламывала руки над головой, поправляя прическу и принимала позу «женщины-змеи»… Она была настоящим поэтом, причем поэтом русским, поэтому все, что с нею (с ними) происходило, было обречено вылиться в стихи: «Модильяни любил ночами бродить по Парижу, и часто, заслышав его шаги в сонной тишине улицы, я подходила к кону и сквозь жалюзи следила за его тенью, медлившей за моими окнами…» Иногда беспутный художник не приходил вовсе, и это тоже ложилось в стихи:

И нет греха в его вине,

Ушел, глядит в глаза другие,

Но ничего не снится мне

В моей предсмертной летаргии…

Не выдерживая одиночества, она тоже бродила по Парижу и однажды, в каком-то ресторане, познакомилась со знаменитым летчиком Блерио, но без Модильяни уже не могла… «Он шалел от ее линий - от удлиненности ее тела, от длинной ее шеи. И она снова демонстрировала свою гибкость…Он называл ее то циркачкой, то канатной плясуньей…»Они снова гуляли по Парижу, говорили без конца,читали стихи, заходили в кафе, ездили в Булонский лес…

Потом было прощание, последняя их прогулка, последнее кафе, последний парк, последняя ночь… А потом были слезы, и был, как предполагает биограф, «тяжкий разговор на вокзале – она замучила его и он ушел. Она сама сказала, чтобы он уходил,-она вдруг поняла, что это конец…,

5. «когда умрем, темней не станет…»

Она вернулась домой, где «плакала и каялась, и Гумилев, как-будто, простил ее….Но примирения, вернее, смирения, не произошло…Была ревность к Амедео, который или «забыл написать или уехал». Во многих стихах Ахматовой того времени тоска или ревность:

Для тебя я долю хмурую,

Долю-муку приняла,

Или любишь белокурую,

Или рыжая мила.

Биограф пишет, что Ахматова пыталась скрыть от Гумилева все, что было с ней в Париже. Она уничтожила главный подарок Модильяни – его рисунки. Их, по словам Ахматовой, было шестнадцать. Улики были уничтожены, но не подозрения, хотя Ахматова уверяла, что объяснение по этому поводу у них с Гумилевым было только одно, в 1918 г., уже после развода.

Амедео продолжал сжигать свою жизнь. Он без устали продолжает работать над скульптурами, у которых, по словам искусствоведов: « ахматовское лицо, ахматовская челка, ахматовские глаза…» К лету 1912 года он до предела изможден работай и «допингом». Его отправляют в Италию для поправки здоровья, но какое там… Вернувшись в Париж, он пишет портреты и занимается эзотерикой, Каббалой, древнееврейской и католической символикой. В его жизнь вошла новая женщина –Беатрис Хастингс (Эмили Алис Хейг), красивая, богатая, эксцентричная. Талантливая журналистка, поэтесса, медиум (покончила с собой в 1943 году). Именно в это время Модильяни вдруг находит себя, свой стиль и свой цвет. При этом его то и дело достают мусорщики из ящиков для отбросов, куда он вечером падал мертвецки пьяным. Он пытался уйти на войну, в 1916 году расстается с Беатрис, вновь скитается, а в 1917 году знакомится с прелестной девятнадцатилетней Жанной Эбютерн, студенткой и талантливой художницей. В ноябре 1917 года у них родилась дочка, Жанна, будущий биограф отца. Известно много портретов Ж.Эбютерн работы Модильяни. На Рождество 1919 года Модильяни был в ужасном состоянии – вино и туберкулез съели его дотла. В конце января 1919 года Модильяни пьяным уснул на уличной скамейке, а утром его отвезли в больницу, в которой он не прожил и суток…Говорят, что перед смертью он звал с собой в рай Жанну, чтобы у него и там была натурщица. Через несколько дней Жанна выбросилась с шестого этажа…

Ахматова прожила долгую, полную страданий, страха, успеха и опалы жизнь, написала множество талантливейших стихов, была любимой и любящей, но, кажется, о Модильяни помнила до конца…Н.Гумилев был расстрелян в 1921 году. С ним Ахматова простилась стихами:

Не бывать тебе в живых,

Со снегу не встать.

Двадцать восемь штыковых,

Огнестрельных пять.

Горькую обновушку

Другу шила я.

Любит, любит кровушку

Русская земля...

Кстати, Модильяни мог творить вполне реалистично - вот его автопортрет в подростковом возрасте!

А это Ахматова...

Модильяни...