Света проснулась в своей крошечной квартирке в центре города, где улицы, как и всегда, были окутаны туманом. Он не был таким, как обычный, вонючий и холодный, а скорее — густым, мертвым, словно сам воздух пытался задушить все вокруг. Темное небо нависало, как огромный вес, а город дышал тишиной, что на самом деле никогда не бывает тихой.
Света потянулась, чувствуя, как хрустят суставы, и первым делом нащупала пустую бутылку на прикроватном столике. Еще одна пустая бутылка. Когда же она успела забыть, что вообще пьет? Вчерашний вечер снова размазался в голове, как плохая картина, а спиртное — тот единственный друг, что помогает держаться на плаву.
Она взглянула в окно. Улица была пустой, но это не было нормой. За последние несколько недель тут все чаще не появлялись даже бомжи. Туман будто вытягивал из города жизнь. Света оделась, пробуя игнорировать дрожь в теле, и вышла на улицу. Там было темно. Очень темно. Город был знакомым, но теперь что-то было не так. Стены зданий изгибались не по своим законам, как если бы архитекторы забыли, как строить. Окна казались чуждыми, а углы домов — пугающими. Воздух пропитывался едким запахом, напоминающим гниль, старую бумагу и какой-то прогорклый металл. Не было ни звуков, ни людей, ни даже машин.
Света ускорила шаг, чувствуя, как сердце бьется в груди, а холод проникает в кожу. Каждый ее шаг эхом отзывался в пустоте.
И вот тогда она услышала их. Шаги. Тихие, будто кто-то пытался двигаться за ней с излишней осторожностью, но Света знала, что это не просто ветер. Она резко обернулась — и никого не увидела. Только туман, скользящий по асфальту. Но шаги не стихали.
Она пошла дальше, чувствуя, как в животе начинает скручивать. Вот он — тот момент, когда город начинает меняться, когда ты чувствуешь, что твоя привычная реальность начинает давать трещины.
Шаги стали громче. Тогда Света остановилась и резко обернулась.
Он стоял там. Высокий, в длинном черном пальто, с капюшоном, скрывающим лицо. Его фигура казалась вырезанной из темноты, контуры не были четкими, как если бы он не должен был существовать. Он стоял, не двигаясь, и из-под капюшона как будто исходило какое-то туманное излучение, будто его присутствие было... неестественным.
Он сделал шаг вперед, протянул руку, и сказал:
— Ты ведь знаешь, что ты не одна здесь. Мы все здесь. Мы видим тебя.
Света сделала шаг назад, но тут же поняла: ноги стали ватными, будто кто-то выдернул из них сухожилия. Город, казалось, начал меняться у неё на глазах — улицы закручивались в нелогичные спирали, дома вытягивались вверх, как будто были сделаны из воска, и начинали таять под невидимым солнцем.
Она попыталась побежать, но с каждым шагом будто вязла — в воздухе, в себе, в страхе. Асфальт под ногами становился липким, словно от крови, смешанной с мазутом, а небо, если это всё ещё было небо, раскалывалось трещинами.
Мужчина — или то, что пыталось им быть — не шел за ней. Он всё ещё стоял там, как тень, но с каждым ее движением ощущение его присутствия становилось всё сильнее. Он больше не говорил, но она слышала его голос. Не ушами, а внутри черепа — низкий, вязкий, глухой:
— Ухода нет, Света. Город тебя не отпустит. Ты пришла, и теперь ты — часть нас.
Она вскрикнула, схватилась за виски — отголоски его слов пульсировали, как мигрень, только хуже. В этот момент улица перед ней резко "сломалась", как строчка на экране, и пошла волнами. Из расселины, прямо в тротуаре, начал подниматься слабый, багровый свет.
Она запнулась, упала на колени, руки в чем-то липком. Запах был резкий, как уксус, перемешанный с чем-то гниющим. Из трещины что-то шевельнулось. Не было ясно — рука ли это, хвост или язык.
И тогда голос сказал:
— Выбирай.
Света вскочила, не обращая внимания на липкую дрянь, облепившую ей руки и колени. В голове гудело, сердце билось так, будто хотело вырваться наружу. Она знала, если есть хоть какой-то шанс выбраться — он там, на вокзале. Странным образом это место оставалось неизменным. Город вокруг искривлялся, растворялся, сходил с ума, а старая железнодорожная станция стояла, как будто плевала на законы этого нового, вывернутого мира.
Она бежала, спотыкаясь, вдыхая вонючий туман, который теперь проникал и внутрь — в рот, в легкие, в душу. Знакомые улицы были теперь лабиринтом: вывески висели вверх ногами, окна домов наблюдали за ней, словно живые. Один балкон хихикнул, когда она пробежала мимо.
Наконец — ворота вокзала. Ржавые, перекошенные, но они были реальны. Она вбежала внутрь, задыхаясь, и… вдруг стало тихо.
Мертвая тишина. Никакого эха. Даже собственные шаги не отзывались.
Внутри пахло пылью, железом и давно погасшим костром. Света остановилась посреди зала. Высокие своды, разбитые часы на стене. Всё было на месте. Слишком на месте. Ни одной пылинки не двигалось. Будто время в этой точке застряло и решило не идти дальше.
И вдруг — голос. За спиной.
— Ты слишком поздно.
Она обернулась.
Перед ней стояла женщина. Высокая, худая, с чертами лица, которые казались... знакомыми. Только кожа была слишком гладкой, без пор. Глаза — совершенно черные, без белков. И улыбка — кривая, как у куклы, забывшей, как изображать радость.
Света не сразу поняла, что сказанное было не вопросом, а предупреждением. Женщина, если это можно было назвать женщиной, стояла неподвижно, указывая рукой на платформу за потрескавшимися дверями. На пальцах у нее не было ногтей. Лишь тонкие, полупрозрачные костяные кончики.
— Поезд придёт, — повторила она, чуть наклоняя голову. — Но не каждый уезжает живым.
Света с трудом сглотнула. Слова застревали в горле, мысли крутились в затуманенном, подвыпившем сознании, но одно она понимала точно: ей надо попасть на этот поезд. Потому что всё остальное… хуже. Гораздо хуже.
Она пошла к двери, чувствуя на себе взгляд этой "женщины". Ступила на платформу. Было тихо. Неестественно. Ни ветра, ни звуков — будто весь мир сдерживал дыхание. Только серая мертвая рельса тянулась вдаль, куда-то за туман.
Прошло… десять секунд? Минута? Вечность?
И тогда — звон. Высокий, как будто кто-то провел когтем по стеклу внутри мозга. За ним — грохот металла. Из тумана на рельсах начал появляться поезд.
Он был не как обычные составы. Его силуэт был искривлён, вагоны не соединялись, а сращивались, как кости и сухожилия. Стекла были мутные, в некоторых мелькали силуэты. В одном из окон Света увидела собственное лицо, но оно не отражало испуг — оно улыбалось.
Поезд остановился. Двери открылись с протяжным шипением, пахнущим озоном и кровью.
Женщина снова заговорила, уже изнутри вокзала:
— Один билет. Одна возможность. Но место выбираешь не ты.
Двери открылись с глухим стоном, как будто поезд сам был против того, чтобы кто-то входил. Света шагнула внутрь, инстинктивно прижимая плечи. Воздух внутри был тяжелый, влажный, будто она вошла не в вагон, а в огромный, забытый подвал.
И всё же... здесь было странно нормально.
Обитые бархатом кресла, пожелтевшие, но мягкие. Свет ламп тусклый, как у фонарей в старом советском подъезде. Пол устлан ковром, давно вытертым, но чистым. Даже слышался легкий гул — как будто поезд действительно ехал, хотя за окном всё еще был один сплошной серый туман.
Света сделала шаг вперёд. Кресла были заняты. Люди — если это были люди — сидели в идеальной тишине, все, без исключения, повернутые лицом к окну. Никто не двигался. Ни одного шороха, ни кашля, ни поворота головы. Их силуэты были замершими, как воск.
Она почувствовала, как по спине пробежал холодок. Не страх — отторжение, как будто вся её сущность кричала: "Ты не должна быть здесь."
На противоположной стороне вагона сидел проводник. Он смотрел прямо на неё. Единственный, кто смотрел. Его лицо было обвисшим, как старая маска, глаза — глубоко посажены, черные, как масляные пятна.
Он не встал. Только сказал:
— У нас нет нужного билета. Но поезд уже идет. Присаживайтесь.
Света стояла, не зная, двигаться ли. Один из "пассажиров" вдруг чуть повернул голову, не до конца — но этого хватило, чтобы Света увидела: у него нет лица. Только гладкая, мятая кожа, как плотная плёнка.
Проводник продолжал говорить, как ни в чём не бывало:
— В этом вагоне не больно. Здесь просто... вечно.
Она глубоко вдохнула. Воздух был тяжелый, с привкусом железа и чего-то прогорклого, как будто внутри этого поезда давно никто не дышал, но всё же… что-то дышало вместо всех. Света медленно опустилась на свободное сиденье у окна. Кресло было мягким, чуть влажным, но не от воды — от чего-то, что лучше не знать.
Она почувствовала, как ткань будто бы поглотила её. Спина мгновенно онемела. Руки — тоже. Ноги дрожали, но тело отказывалось вставать. Это место тянуло в себя.
Вагон вздрогнул. Поезд тронулся. Или казалось? Окна всё ещё показывали лишь густой, серый туман, но теперь он двигался. Или это был сам мир, который ехал мимо поезда?
Света перевела взгляд на пассажиров. Они всё ещё сидели, отвернувшись. Неподвижные. Но теперь она слышала шёпот. Тонкий, как шелест страниц, но исходящий отовсюду сразу. Он заполнял пространство между креслами, пролезал в уши, под кожу, в язык.
"...осталась..."
"...не должна была..."
"...Света... ты..."
Она вжалась в спинку кресла. Кто-то рядом начал медленно поворачиваться. Очень медленно. Проводник стоял в конце вагона, не подходя, просто наблюдая. Лицо его теперь будто расплавилось, но улыбка стала отчетливой — слишком живой.
И тут кресло под Светой вздрогнуло. Оно начало дышать.
Она вскочила. Рядом с ее ногами что-то промокло — ткань кресла треснула, и из-под неё медленно сочилась густая чёрная жидкость, как нефть. Кто-то в соседнем ряду начал хихикать. Не детски, не нервно. А как будто понял шутку, которую Света еще только начинает осознавать.
И голос — не голос, а мысль — пронёсся в голове:
— Ты сделала выбор. А теперь поезд сделает свой.
Света замерла, тяжело дыша, чувствуя, как бешено стучит сердце. Мозг кричал: «Беги!», но внутри уже не осталось сил. Ни на страх, ни на бег. Она смотрела, как из кресла под ней сочится чёрная жижа, как пассажиры едва заметно дышат… но не шевелятся. Она решила остаться. Значит, надо дождаться конца.
Она закрыла глаза. Прислушалась.
Шёпот стих. Осталась только тишина и гул, будто поезд мчится не по рельсам, а сквозь саму ткань реальности. Туман за окном начал редеть. Света приоткрыла глаза. И впервые увидела — пейзаж.
Но он был... неправильным.
За окном простирались поля, но вместо травы — серые нитевидные корни, прорастающие в небо. Небо было чёрным, без звёзд, только с единственным багровым пятном, похожим на разлагающееся солнце. Где-то на горизонте шевелились силуэты — высокие, тонкие, человекообразные, но слишком вытянутые, как будто кто-то растянул их во сне.
А вагон всё ехал. И становился живее.
Теперь Света чувствовала, как пульсирует пол под ногами. Как если бы поезд сам был живым организмом, дышащим, глотавшим её вместе с остальными. И всё-таки... она была здесь. Целая.
Проводник подошёл. Его лицо стало более определённым. Он выглядел как обычный старик — морщинистый, с выгоревшими глазами, но в голосе теперь не было злобы.
— До конца пути осталось немного, — сказал он. — Иногда хуже не ехать, а выйти раньше.
Он протянул ей билет. На нём не было слов. Только символ — круг, перечёркнутый изнутри, и дата. Сегодняшняя.
И тут раздался голос по межвагонной связи — сухой, механический, с металлическим лязгом:
— Следующая станция: Зеркальный Вход. Только для готовых.
Поезд замедлился. Неестественно плавно, будто кто-то схватил его не за колёса, а за саму реальность. Окна погасли. Внутри стало темно, как в утробе. Только один слабый свет исходил от открывающихся дверей.
Света подошла к ним, и её ноги дрожали. От усталости? От страха? Нет — от чего-то глубже. Она чувствовала: здесь всё изменится. Либо ты входишь в это до конца, либо остаёшься навсегда в… этом.
За дверями — станция. Но она не была настоящей. Платформа казалась сотканной из стеклянных плит, которые отражали всё, кроме её самой. Вокруг не было ни вокзала, ни стен — только бесконечное пространство, как зеркало, бьющееся на грани мира.
И главное — арка. Высокая, метров в пять. Похожа на готический портал, но сделанная не из камня — из отражений. Внутри неё был мрак. В нём дрожало… её лицо.
Но не такое, как сейчас. Там Света выглядела... спокойно. Спокойно и пугающе уверенно.
Она сделала шаг. С платформы под ногой раздался хруст, но не от стекла — от плоти. И снова — шёпот:
— Только для готовых. Но кто решает, когда ты готова?
Света подошла к арке. В отражении внутри мелькали сцены: как она сидит в подъезде с бутылкой, как орёт на мать, как однажды чуть не шагнула с крыши. И вдруг — вспышка: её лицо, в огне, в крови, но живое. Сильное. Цепкое.
Голос проводника, последний раз, прямо в ухо:
— Если пройдёшь — назад не будет. Никогда.
Она шагнула.
Сначала было давление. Будто всё внутри неё сжалось в точку и прошло через игольное ушко. Глаза горели, уши звенели, мысли разбегались, как тараканы от света. А потом — тишина.
Она стояла посреди кухни.
Своей кухни.
Светлая плитка. Чистый стол. Чашка кофе. На стене — часы, и они идут. На холодильнике — магнитики из Крыма, которые она давно выбросила. На плите что-то тихо булькало. Из окна — обычный двор, солнце, детская площадка, голуби.
На табуретке — она сама.
Но… не такая.
Эта другая Света — с гладким лицом, без следов бессонницы, синяков, алкогольных запоев. Чистая футболка. Прямые плечи. Она читает книгу. Настоящую, бумажную, а не тупит в телефон. Живая. Трезвая. Сильная.
И тогда настоящая Света поняла: она вошла в жизнь, где сделала всё иначе.
И тут её заметили. Другая Света подняла глаза. Не удивилась. Не испугалась. Только посмотрела с сочувствием. Как на бродячую собаку, пришедшую под дождём — и севшую на порог.
— Я ждала, — сказала она. — Ты пришла вовремя.
Света попыталась что-то сказать, но рот не слушался.
— У тебя будет выбор, — продолжила её другая. — Я могу исчезнуть, и ты займёшь моё место. Всё это станет твоим. Дом, жизнь, шанс. Но ты не будешь помнить старую себя. Всё уйдёт. Или ты можешь уйти обратно. Помнить всё. Прожить дальше — с грузом, но со собой.
Она встала, подошла ближе. Они теперь стояли напротив, почти касаясь.
— Только ты решаешь. Я не судья. Я — твой другой шанс.
— Нет, — выдавила она.
Слово прозвучало неуверенно, хрипло, но звучало. Как первая искра в промокшем костре. Как кулак, сжатый в темноте, когда уже никто не ждёт сопротивления.
Другая Света замерла. Молча. Лицо её изменилось — исчезла мягкость, исчезло сочувствие. Осталась только… пустота. Не злоба, не разочарование. Просто холодное принятие, как у зеркала: ты не моя, и ладно.
— Значит, ты выбираешь груз, — сказала она. — Значит, выбираешь себя.
Света кивнула. Легко. Без пафоса. Просто кивнула — и сделала шаг назад. Пространство содрогнулось, будто ткань реальности натянули до предела.
Её выкинуло из зеркальной арки с шумом, как изнутри урагана. Она упала на ту же стеклянную платформу, в темноту, с хриплым вдохом. На мгновение показалось — она больше не дышит. А потом — удар сердца. Второй. Воздух в лёгких. Пульс.
Она жива.
Поезда уже не было. Ни рельсов, ни арки. Только чёрная равнина и туман. И… слабое свечение вдали.
Света поднялась. Внутри всё горело, но по-другому — живое пламя, а не пепел. Она чувствовала: боль осталась, и воспоминания, и усталость. Но они её. Не подделка. Не чья-то жизнь. Её.
И впервые за долгое время — она пошла вперёд. Не зная куда, но зная — зачем.
Потому что дьявол в деталях.
Но душа — в выборе.
КОНЕЦ.
