«В 1946 в вагонах с углем нас привезли в Актюбинск. Мы полураздетые, на ногах хольцшуге – деревяные колодки, которые давали в лагере, а тут снега по колено. Родителей отправили работать на свиноферму. А мы думали, нас освободили и едем домой, в Украину», – рассказывает бывший узник концлагеря.
Альберта Зерафина в 4 годика из деревни в Украине угнали в Германию. Ребёнок прошёл четыре концлагеря и остался жив. После войны его семью сослали в Казахстан, и ещё 10 лет они были под особым контролем. «Нас обзывали фашистами, и я дрался. То, что видели мы, не видел никто», – говорит 79-летний Альберт Зерафин.
Полчаса на сборы
О пережитом он не может вспоминать без слез.
– Мы жили в Хмельницкой области в Изяславском районе, в селе Север [по данным исторических источников, во время войны оккупанты в ходе карательных операций уничтожили там 28 населенных пунктов. – Ред.]. В 43-м в деревню вошли немцы. Нам дали полчаса на сборы, сказали, ничего с собой не брать. Мать успела прихватить сало и яйца, так и поехали, – вспоминает Альберт Зерафин. – Всю деревню погрузили в телячьи вагоны и повезли в Польшу. По пути эшелон бомбили. Нас гнали в лес, оттуда сажали на подводу, везли дальше. Из лагеря в Польше нас отправили в Чехословакию, оттуда в Германию, в концлагерь в Ратеборе. В семье у нас было 4 детей. Старшему брату Бертольду 9 лет, сестре Зине 7, мне 4 и Эле 2 года. Из лагерей родителей угоняли на работу у хозяев, а мы оставались. Из детей работал только старший брат. В один из дней его забрали. Сказали, что заболел. Потом забрали младшую сестру. Они не вернулись. Сообщили, что дети умерли.
Детей – в газовую камеру
Иногда детей забирали в газовую камеру. Мать нас прятала. Когда переводили из лагеря в лагерь, нам устраивали баню, а мама всегда плакала. Говорила, дай бог нам живыми отсюда выйти. В бане стояли душевые с рассекателями, в углу печка. Всех раздевали, вещи кидали туда, заставляли мыться. Мы боялись, что это конец. Но нам давали другую одежду и размещали в новом лагере. Я до сих пор не могу смотреть фильмы про войну, плачу. В лагере я заболел отитом, поэтому плохо слышу. С детства проблема с бронхами, сейчас еще сердце болит. В лагере стояли двухъярусные кровати из досок. Дети спали внизу, взрослые наверху. Кормили плохо. Давали только суп из брюквы, который невозможно есть. У нас как-то брюква на даче выросла. Сама по себе. Мы попробовали сварить суп, так его даже свиньи не стали есть. А мы ели. Больше нечего было.
Мы попрошайничали у солдат сухари и сахар
В 45-м, после Победы, лагерем руководил советский капитан. К брюкве добавились лебеда и шелуха. Мы с детьми нашли лаз, выходили попрошайничать. До этого нас не выпускали. Если видели на станции русских солдат, просили по-русски, если немецких – по-немецки. Мы оба языка знали, еще и украинский. Солдаты давали сухари, сахар. Мы все несли в лагерь, делили на всю семью. В семье сохранили фартук матери Иды, в котором она была в лагере. Женщина работала там, куда пошлют. Стирала, прибирала, готовила у хозяев.
Уехали мы из Германии только в 46-м. Однажды капитан объявил: в 12 км стоят американцы. Можете идти к ним, будете жить хорошо. Хотите – возвращайтесь домой. Родители решили ехать домой, отец перед войной дом большой построил. А нас довезли до Самары, оттуда погрузили в вагоны с углем и отправили в Казахстан. Мы раздетые, на ногах деревянные колодки, а здесь снега по колено. Эти колодки называли хольцшуге. Досточки с полосками кожи в лагере выдавали всем заключенным. Когда ходишь, они стучали по асфальту. До сих пор удивляюсь, как мы выжили.
Всех на свиноферму
Здесь всех бывших узников отправили на Опытную станцию, на свиноферму. В земле выкопали ямы, там мы и жили. До 1956 года мы были «под комендатурой». Не могли из поселка никуда выезжать без разрешения коменданта. Даже к врачу. Нас называли фашистами, хотя мы пострадали больше, чем кто-либо. Было очень обидно, и я дрался.
Коза – кормилица
Со временем на много-много семей дали барак. Помню, там была печь – контрамарка. В ней по очереди мы пекли картошку, если найдем. Выжить помогали местные жители. Молоко давали, другие продукты, хотя сами бедно жили. Отец работал поваром, точильщиком, клепальщиком. Позже мы обосновались в Пригородном. Первым делом купили козу. Молока она давала мало, зато каждый год приносила 4 ягненка, и мы были с мясом. Здесь у нас родились еще 4 брата и сестры, но отец вскоре умер. Я выучился в МТС на тракториста, стал работать. Надо было матери помогать поднимать младших, поэтому я поздно женился. В 1971 году я уехал в город и 30 лет проработал в «Гордорстрое». Клал асфальт и щебень.
…А деревня наша в Украине сохранилась. Наш дом отдали под сельсовет. Соседка рассказывала. Она ездила туда за сыном. Когда нас угнали, он пошел скот пасти и остался. В Германии в лагере нам всем дали право на немецкое гражданство, но я живу здесь и никуда уезжать не хочу. В Германию уехали мой брат, сын, сноха. А моя родина здесь. В Германию ездил 4 раза и всегда болел. Климат не подходит.
В 94-м году Альберту Зерафину дали статус узника концлагеря. Помогла справка из Берлина, которую брат получил в Германии. К пенсии за концлагерное детство Зерафин теперь получает 13 тысяч тенге в месяц. Из тех, кого в 46-м из Ратебора сослали в Актобе, в живых остался он один. Всего в городе проживают 4 узника фашистских лагерей и гетто. Самой старшей 87 лет.
