Сталинисты страшно любят рассказывать, что генеральный секретарь Коммунистической Партии Иосиф Сталин с начала нэпа и до 1935 года зарабатывал лишь 225 рублей в месяц и платил с них партвзносы в размере 6 рублей 75 копеек. Вот, мол, какой скромняга! Но жил "скромняга" на всем готовом, готовила, стирала, убирала для всей сталинской семейки специальная прислуга, и на рынке или в магазинах в очередях за хлебом "Наденька" Аллилуева тоже замечена не была. Продукты семейке доставлялись на дом, из специальных экологически чистых мест. Жилье-300-метровую квартиру в Кремле и многочисленные дачи-вождю и его семье выделило родное Советское Государство, и он за него не платил ни копейки. Также как и за свет и воду. Зачем ему была нужна зарплата? Только для того, чтобы показать, какой он "скромняга". Но этого ему было мало! После утверждения своей единоличной власти Сталин начал увеличивать свое содержание. Первый раз оклад "отца народов" был повышен в 1935 году - до 500 рублей. В феврале 1936 года месячный оклад Сталина составил 1200 рублей (партвзнос - 36 рублей). Чтобы было понятно: средняя зарплата на производстве в СССР тогда была примерно в пять раз меньше. И рабочие еду из спецраспределителей даром не получали. Но и этого Сталину было недостаточно! К концу войны Сталин получал две тысячи рублей в месяц, а в конце 1947 года зарплата «вождя всех народов» была пятикратно увеличена и составила 10 тысяч рублей. Теперь сталинская получка без учета подоходного налога в условиях отмены карточной системы отличалась от средней по стране в девять раз. И это были чисто "карманные деньги"; Сталин жил на всем готовом, и деньги ему, как и его семейке, были вообще не нужны. И так жил не только Сталин. В ходе внутрипартийный борьбы с оппозицией Сталин стал чисто по-кавказски подкупать советскую бюрократию. Противники резких разрывов в заработной плате были официально объявлены «сообщниками классового врага»-и очень быстро противников не осталось.
Декрет от 23 июня 1921 г. установил, что зарплата ответственных работников не должна выходить за рамки “вилки” в 100-150% от уровня средней зарплаты в их учреждениях и на предприятиях. Называлось это ограничение "партмаксимум". Дальше начались чудеса. Большинство директоров предприятий были коммунистами и попадали под действие «партмаксимума» .В результате сплошь и рядом директора и управляющие крупнейших предприятий получали меньше, чем инженерно-технический персонал: в середине 20-х гг. главный инженер Черембасстреста получал 400 руб. в месяц, начальник технического отдела треста - 300, остальной инженерно-технический персонал - от 100 до 250 руб. ... А Управляющий этого треста получал партмаксимум в 144 руб. В «Ураласбесте» главный инженер получал 800 руб., а управляющий трестом получал партмаксимум в 192 руб. Естественно, управляющие и директора начали воровать: торговля государственными фондами-совсем не изобретение эпохи Брежнева. И сдача в аренду производственных площадей и мощностей кооператорам и цеховикам-тоже. А тут еще и НЭП подоспел... Короче, воровство обрело масштабы стихийного бедствия, и с этим надо было срочно что-то делать. В конце 20-х годов, партмаксимум был отменен. Фактическая отмена партмаксимума произошла в конце 1929 года, а официально он был ликвидирован секретным постановлением Политбюро от 8 февраля 1932 года. Как писал Действительный член Академии наук СССР, академик Академии наук Украинской ССР, лауреат всяческих премий академик Евгеений Самуилович Варга, после отмены партмаксимума в 30-е годы «началось радикальное расслоение советского общества, в зависимости от окладов. Один за другим - в соответствии с их значением для режима Сталина - выделялись привилегированные слои». В результате уже в 1937 г. зарплата неквалифицированного рабочего составляла 110-115 руб., квалифицированный рабочий получал 200-300 рублей в месяц, заводской инженер получал 1500 руб. в месяц, а директор - 2000 рублей в месяц. Разница составляла 15-20 раз. Но бывали случаи и похлеще. В "Правде" за 1935 год сообщалось о директоре фабрики, который получал в месяц 10 тыс. руб., или зарплату 100 рабочих. Однако помимо официальной базовой зарплаты (оклада), существовали многочисленные доплаты. Высокопоставленные чиновники ежемесячно в тайне от общественности получали в запечатанных пакетах дополнительные суммы. Размер этих сумм колебался в пределах 50-100% от официальной зарплаты. Помимо основной зарплаты, руководители получали премии за выполнение и перевыполнение плана. Так, директор завода, выполнившего план на 110%, получал премию в 70% от оклада, на 120% - 110% оклада, на 150% - 230% оклада. Кроме того, в 1936 г. был учрежден директорский фонд, куда поступало 4% плановой прибыли и 50% - сверхплановой. По 5 наркоматам директорский фонд составлял в среднем 6,3% от среднегодовой зарплаты. Но в ряде отраслей он поднимался до 20 и даже до 55%. Как он распределялся - неизвестно. Однако в советской прессе промелькнула информация об одном харьковском предприятии, на котором из 66 тыс. руб., составивших директорский фонд, 22 тыс. получил сам директор, 10 тыс. - секретарь парткома, начальник производственного отдела - 8 тыс., главный бухгалтер - 6 тыс., председатель профкома - 4 тыс., начальник цеха - 5 тыс.
Как жили люди, не входившие в партийную номенклатуру и не являвшиеся инженерами, секретарями парткомов, директорами? Тем, которые сегодня скулят, как они бы хотели жить при "справедливом режиме Сталина", рекомендую почитать письма к семье Б. Козелева, работавшего в 1930 году на Магнитогорской стройке: "строители толпились у крыльца столовой для иностранных специалистов. Время от времени иностранцы выходили на крыльцо и кидали рабочим объедки. И тогда возникала свалка. Народ пытались отгонять, но получалось только хуже, позорнее». С неменьшим негодованием Козелев писал о том, что при средней зарплате рабочих комбината, составлявшей 79 руб., «бездельничающие паразиты, проедающие народные деньги» в управленческом аппарате, получали оклады в 400-500 руб. В 1931 году жена М. И. Калинина, в прошлом ткачиха, в письме мужу признавалась, что она испытывает чувство стыда по поводу привилегий того круга, «к которому я принадлежала из-за твоего положения… Но где же тут тот идеал, к чему мы стремились, когда партию делим на общества, чуть ли не на классы».
Сталин действовал очень просто: с одной стороны, он подкупал людей благами и привилегиями, и они, чтобы их не потерять, становились его послушными рабами. А с другой, любое проявление несогласия или даже просто неудовольствия действиями вождя каралось безжалостно. Первому Секретарю ЦК Компартии Узбекистана Акмалю Икрамову Сталин выделил дом. Вот как он выглядел, по рассказам сына Акмаля Икрамова: «Тяжёлые, медью окованные двери, из прихожей вверх три ступеньки, а над вторыми дверями - кариатиды. Столовая с двумя коринфскими колоннами, в кабинете гнутая мебель, обтянутая голубым шёлком, да с фарфоровыми медальонами". А в это время подавляющее большинство советских людей жило в бараках, вот таких:
Но Икрамову дом не понравился, и он об этом заявил управделами. Об этом, конечно же, доложили Сталину. Через год, Икрамова арестовали-и расстреляли. Его сын, К.Икрамов, пишет: «Стерев самую память о партмаксимуме, Сталин покупал, подкупал, разлагал своих сподвижников, коммунистов-руководителей в центре и на местах. Чем больше крови проливал он, тем важнее было ему создавать вокруг себя касту, живущую не так, как народ, а так, чтобы в эту касту рвались за всякими благами».
А вот воспоминания писателя Александра Авдеенко, которому властью был заказан роман о чекистах. Для ознакомления с материалом, ему организовали поездку на Беломорканал, который строился силами заключенных Белбалтлага.
«К перрону подан специальный состав из мягких вагонов, сверкающих лаком, краской и зеркальными окнами … С той минуты, как мы стали гостями чекистов, для нас начался полный коммунизм. Едим и пьем по потребностям, ни за что не платим. Копченые колбасы. Сыры. Икра. Фрукты. Шоколад. Вина. Коньяк. И это в голодный (1933) год!Ем, пью и с горечью вспоминаю поезд Магнитогорск-Москва. Одна за другой мелькали платформы, станции, полустанки, разъезды. И всюду вдоль полотна стояли оборванные, босоногие, истощённые дети, старики. Кожа да кости, живые мощи. И все тянут руки к проходящим мимо вагонам. И у всех на губах одно, легко угадываемое слово: хлеб, хлеб, хлеб»
А потом, уже в Ленинграде, было продолжение банкета:
«Чекисты приготовили в банкетном зале «Астории» немыслимо роскошное угощение … Ошалел от невиданного изобилия … Тем, что есть на столе, можно накормить всю нашу ораву, а лорды в черных пиджаках и белоснежных манишках разливают по тарелкам борщ, бульон, лапшу, кто чего желает. И это называют «первым», хотя до этого было не менее двадцати блюд».
В общем, страдал писатель Авдеенко, " за народ" душой изболелся... Но все съел. И выпил. И Сталина потом славил так, что даже как-то неудобно становится. В 1935 году, выступая на VII Всесоюзном съезде Советов с речью «За что я аплодировал товарищу Сталину», исстрадавшийся за народ писатель Авдеенко заявил:
Я пишу книги. Я — писатель, я мечтаю создать незабываемое произведение, — всё благодаря тебе, великий воспитатель Сталин… Когда моя любимая девушка родит мне ребёнка, первое слово, которому я его научу, будет — Сталин".
Правда, власть сочла, что писатель Авдеенко лижет корму товарища Сталина недостаточно рьяно, и в 1940 году Авдеенко был исключен из партии и Союза писателей, уволен из «Правды». Разгромную критику творчества Авдеенко озвучивали: секретари ЦК Жданов и Сталин, писатели Николай Асеев, Николай Погодин, Александр Фадеев.
Материальный подкуп служил в руках Сталина не менее эффективным средством удержания бюрократии в повиновении, чем страх перед жестокими репрессиями за малейшую оппозиционность. И "несгибаемые большевики" продавались за кремлевскую пайку легко и с энтузиазмом. И за приглашение на бал, устраиваемые то чекистами, то мидовцами, то Наркоматом тяжелой промышленности, где шампанское рекой лилось и партийные жены соревновались друг с другом в роскоши туалетов (из Франции заказывали, между прочим) любой "несгибаемый" был готов ковриком под ноги Сталину лечь. А теперь кучка каких-то странных личностей нам тут сказки рассказывает, как Сталин и его элита "за народ "беспокоились.
Вот уж точно: мажу утром бутерброд-сразу мысль: а как народ? И икра не лезет в горло, и компот не льется в рот.
