По примерным подсчётам калги, быстро производимым в уме, по ходу разговора со старшими командирами орды, выходило, что его восьмитысячный отряд уже потерял под Наурской, только убитыми, около тысячи человек! А число раненых, по разным подразделениям, превышало эту цифру в три с лишним раза. И упрямые станичники продолжали сражаться с бесстрашием обречённых! Умирать сами и выводить из строя отборных воинов его армии.
Выслушав доклады всех старших офицеров, Шабаз-Гирей-Султан долго молчал, погружённый в свои мысли. Наконец, калга произнёс, торжественно и многозначительно:
-Аллах всемогущий, да будет благословенно имя его, послал мне знаки, что наш приход сюда ему неугоден. Как преданные слуги своего главного господина и истинно верующие, мы должны исполнять любую волю всевышнего. Не задумываясь, не сомневаясь и не задавая вопросов! Не друг другу, ни самим себе.
Наш ограниченный человеческий разум не способен понять всех замыслов Аллаха! Мы можем и обязаны им только беспрекословно подчиниться.
Шабаз-Гирей-Султан со вздохом постановил:
-И поэтому я принял нелёгкое для себя решение прекратить атаковать станицу... Мы немедленно уходим к нашим братьям, окружившим Моздокскую крепость.
Однако калга, оглашая подчинённым неожиданный для них приказ, совсем не собирался взваливать только на свои плечи ответственность за бесславное отступление от Наурской. Шабаз-Гирей-Султан должен был сейчас обязательно заручиться единодушной поддержкой всех старших командиров своего объединённого из разных народов отряда.
Хитрый и искусный в дворцовых интригах высокопоставленный слуга Великого хана не собирался оставаться в крайних у Девлет Четвёртого Гирея... Ведь именно с калги тот спросит и за Моздок, и за Наурскую по возвращению османской армии из этого военного похода на Терек.
И Шабаз-Гирей-Султану надо будет как-то оправдываться перед владыкой Крымского ханства за все потери, безуспешные атаки на казачье поселение. И отход войска от станицы. Так похожий со стороны на бегство!
А про то, что ожидает его и армию под хорошо укреплёнными стенами Моздокской цитадели, калге сейчас вообще думать не хотелось...
Старшие командиры от слов своего предводителя явно опешили. В шатре воцарилась растерянная, тягостная тишина.
Собравшиеся были неглупыми людьми и все прекрасно поняли замысел калги. Однако, разделять ответственность с Шабаз-Гирей-Султаном за неудачную осаду Наурской никто не спешил… Секунды проносились за секундами. И гробовое молчание командиров становилось уже просто вызывающим.
Калга, сузив блеснувшие холодной сталью глаза, полюбопытствовал у онемевших внезапно подчинённых, вкрадчивым и зловещим голосом:
-Или кто-то здесь считает схождение ангелов с небес к гвардейцам и невероятную гибель моего племянника не достаточно убедительными божественными знаками?
Все благоразумно помалкивали… И отводили взгляд от разгневанного лица Шабаз-Гирей-Султана. Опасаясь сейчас даже смотреть на него.
И калга, не дождавшись ответа от собравшихся, решив считать их покорное молчание за поддержку, подвёл итог совещанию:
-Ну, раз все старшие командиры поддерживают мои слова – не будем тогда медлить! Сворачивайте шатры и палатки… Аллах велик! Мы все подчиняемся его воле. Собирайте свои отряды в походные порядки. И не гасите костров! Мы должны уйти незаметно для осаждённых…
-А как же наши павшие? – несмело заикнулся кто-то из военачальников. – Их тела так и останутся лежать на поле боя, без погребения?
-Мы возьмём с собой только раненых, - жёстко ответил Шабаз-Гирей-Султан. – И тех убитых, кого можно сейчас вынести с поля боя без риска для живых. Если Аллах посылает красноречивые знаки своим верным слугам снять осаду станицы и немедленно уходить, то уж о мёртвых правоверных, остающихся здесь не похороненными, он позаботиться сам. Мы не должны об этом думать. Да будет всевышний милостив и милосерден ко всем послушным его воле!
***
Летние ночи на Тереке коротки. Не успеешь глазом моргнуть - уже и рассвет!
Но едва только начала бледнеть ночная мгла над Наурской, а зоркие взоры недремлющих казачьих дозорных на оборонительном валу стали различать мелкие детали окружающего пейзажа вдали, станичники просто не поверили собственным глазам... Хотя атак османов пока не было, оборонявшиеся уже не надеялись на спасение. Защитники пограничной заставы готовились достойно встретить свой последний день. Но вокруг Наурской, на сколько хватало глаз, не было видно ни одной палатки, ни единой живой души! Лишь слабо дымились по всему горизонту многие сотни прогоревших дотла костров.
Изумлённый таким поворотом не меньше остальных станичников, войсковой атаман Иван Дмитриевич Савельев поспешил вновь подняться на колокольню, чтобы оценить ситуацию. Но сколько он не разглядывал в свою подзорную трубу окрестности Наурской, в быстро рассеивавшемся утреннем сумраке, присутствия захватчиков нигде не наблюдалось. Везде царила тишина и имелись видимые опытному глазу следы поспешного, непонятного войсковому атаману, бегства противника.
Вокруг станицы лежали многие сотни брошенных врагом мёртвых тел… Поразительно! Только самые чрезвычайные обстоятельства могли заставить османов скрытно уйти из-под почти захваченной Наурской, позорно оставив своих погибших воинов на поле боя. Даже не сняв с мертвецов доспехи и оружие.
Но что случилось?! Иван Дмитриевич терялся в догадках...
Для смертельно уставших и обескровленных, не сомкнувших глаз всю ночь, уцелевших защитников Наурской это невероятное спасение стало настоящим чудом. Почти все выжившие станичники, от мала до велика, высыпав на кольцевой оборонительный вал истово молились, стоя на коленях.
Лица людей, обращённые к розовеющей полоске неба на востоке, светились благодатью и верой. Никто не сомневался, что православные удержали станицу и спаслись лишь благодаря особому божественному покровительству… Бабы и девки плакали навзрыд.
Иван Дмитриевич, всё ещё боясь радоваться, вместе со всеми, такому невероятному итогу неравного противостояния, осенил себя на колоколенке размашистым крестным знамением... И пробормотал с великим душевным облегчением, взирая сверху на это всеобщее ликование и слёзы:
-Слава тебе, Господи… Устояли!
Глава девятнадцатая. Победное лето
12 июня – конец августа, 1774 года. Моздокская крепость и её окрестности.
К вечеру следующего дня, 12 июня, авангард несколько поредевшего отряда, возглавляемого Шабаз-Гирей-Султаном, вернулся к осаждённой цитадели. И соединился здесь с остальной частью османской армии, старательно изображавшей всё это время подготовку к штурму крепости.
Следом за калгой подтянулись вскоре в урочище Мез-догу и другие подразделения ордынцев, принимавших участие в его карательном рейде по левобережным поселениям гяуров. За последующие два дня к цитадели прибыли и многочисленные повозки захватчиков с награбленным казачьим добром и ранеными под Наурской джигитами.
Следом с доверху нагруженными телегами ордынцы гнали к Моздоку крупный и мелкий скот станичников. Коней, быков, овец, гусей... А замыкал этот пёстрый караван большой табун ордынских лошадей под сёдлами и с различной поклажей на спинах, но без своих всадников. Которые погибли или были покалечены в боях за Наурскую.
Войско завоевателей теперь имело в своём обозе более двух тысяч раненых джигитов. Погибшие же под Наурской - те, чьи тела ордынцам удалось вынести с поля боя и увезти ночью с собой - были, по приказу калги, зарыты на обратной дороге к Моздокской крепости в притеречных камышах. Погребены наспех, в нескольких безымянных, общих могилах.
Где-то там, на пограничной линии, между непокорённым Науром и урочищем Мез-догу, велел Шабаз-Гирей-Султан тайно предать земле и тело своего любимого племянника. Ни число этих захоронений, ни их конкретное местонахождение, ни точное количество ордынцев, нашедших на Тереке своё последнее пристанище – историкам доподлинно неизвестно.
Почувствовав под стенами Моздокской крепости себя опять во главе многотысячной, готовой к новым сражениям армии, калга вновь серьёзно призадумался… А не предпринять ли ему, всё-таки, попытку захватить русскую цитадель?
Удачный штурм, пусть даже и с огромными потерями для разноплеменной орды, безусловно, сгладил бы досадное фиаско под станицей Наурской... И вне всякого сомнения, поднял бы авторитет Шабаз-Гирей-Султана в глазах Великого хана и среди командиров подразделений объединённого войска.
Калга, по-прежнему, считал свои шансы на захват Моздокской крепости вполне высокими. Хотя и риск потерять всё оставался тоже велик.
Сборная османская армия, несмотря ни на что, и сейчас более, чем вдвое превосходила по численности силы противника, засевшего внутри цитадели. Этот расклад предводитель ордынцев точно знал, по данным своей разведки…
Шабаз-Гирей-Султан, только что столкнувшийся с неожиданно яростным сопротивлением казаков в станице Наурской, сомневался, мучился, подсчитывал предполагаемые потери… И всё никак не решался начинать штурм крепости.
Эх, ему бы сюда сейчас ещё дальнобойную осадную артиллерию! А не привезённые с собой полтора десятка маломощных полевых пушек и фальконетов, не способных ни разрушить стены цитадели, ни даже приблизиться к гяурам на результативный орудийный залп.
Защитники крепости не дремали. Когда один из конных патрулей ордынцев, постоянно разъезжавших вокруг осаждённой цитадели, имел неосторожность приблизиться к частоколу на расстояние прицельного орудийного выстрела, из нескольких бойниц тут же грянул залп...
Беспечные джигиты потеряли двух воинов убитыми. И ещё трое – были серьёзно ранены.
Лишилась дозорная группа, в результате этого досадного происшествия и нескольких отличных лошадей... А суеверный калга, которому тут же донесли про новые потери, увидел в случившемся очередной нехороший знак.
После неудачной осады Наурской ему уже в каждом событии мерещилось сверхъестественное. Испытавший тяжёлую душевную травму после неожиданной и странной гибели любимого племянника, Шабаз-Гирей-Султан всё чаще теперь приходил к неприятной, пугающей мысли, что в этом военном походе Аллах на него отчего-то сильно прогневался...
Конец 71 части...
84.8к
