Братья девушки мне пообещали, что будут стрелять только в воздух, когда погонятся за нами, отбивать украденную сестру… И меня с друзьями преследовать долго не станут.
Магомед поджал губы:
-Правда, за это родственники невесты хотят осенью умыкнуть себе девушку из нашего аула… Женить своего молодца. Если у меня всё пройдёт удачно и старшие двух тейпов опять договорятся - мы их джигитов тоже убивать не будем! И позволим уйти с похищенной девушкой.
Рыжебородый горец вдруг спохватился и произнёс озабоченным тоном:
-Будь осторожен, Ильяс… Твои товарищи сразу убьют тебя, если узнают, что ты помогаешь врагу.
-А я никого не предавал, - взглянул на Магомеда исподлобья казак. – И не собираюсь… Я спасаю своего брата.
Глава четырнадцатая. Хождение по краю
Март - апрель, 1774 года. Окрестности Калалы – Урочище Мез-догу.
Из-за целого букета заразных и опасных болезней - от смертельной бубонной чумы и вспышки болотной лихорадки у людей, до непонятных судорог и массового падежа у крупного и мелкого скота - с августа 1773 по январь 1774 года, жители крепости Моздок и станицы Луковской были уже готовы впасть в отчаяние. Казалось, что сама природа ополчилась на колонистов, вздумавших обосноваться в урочище. И гнала их отсюда прочь, на десятом году обустройства.
Но эпидемия болезней сошла на нет так же внезапно, как и появилась. Заставив местных врачевателей и религиозных служителей разных конфессий долго гадать потом, что же это было за Божье наказание моздокцам? И за какие грехи?
Для сохранения вверенной ему армии в боеспособном состоянии генерал-майор фон Медем, ещё в первых числах сентября 1773 года, принял решение обосноваться самому и разместить основные силы своего войска на более здоровой территории. За пределами урочища Мез-догу... И подальше от любых человеческих жилищ, пропитавшихся заразными болезненными миазмами, одинаково губительными, как для солдат, так и для армейских животных.
И теперь, с наступлением зимы, граф располагал свой штаб и значительную часть боевых подразделений посреди голой, продуваемой всеми ветрами, степи. Именно здесь генерал-майор фон Медем и приказал разбить утеплённый палаточный лагерь.
Однако зараза, непостижимым образом, нет-нет да и проникала в армейские ряды. При первых же признаках заболевания солдат лихорадкой, горячкой, или любой другой малопонятной лекарям хворью, а также при внезапном падеже скота и птицы в обозе, командующий распоряжался срочно сворачивать палаточный городок. И перемещал походный армейский лагерь на новое место… Ещё более удалённое и пустынное.
Солдаты с подозрением на заразную болезнь немедленно изолировались ото всех и отправлялись в Моздок, на излечение. А павшая и квёлая животина, от куриц, овец и до лошадей – сжигалась на месте.
Подобные меры, надо признать, себя вполне оправдали. Хотя генерал-майору фон Медему и пришлось так несколько раз в течение полугода менять дислокацию, зато всеобщая эпидемия в урочище Мез-догу почти не затронула боевые подразделения армии.
А что касается отсутствия элементарных бытовых удобств для рядовых и офицеров, вынужденных проживать осень и холодную зиму в палатках, на просторах заледенелой степи… Ну, что ж – русскому солдату не привыкать к лишениям!
***
А противник, меж тем, скопив новые силы, жаждал реванша. И в середине марта 1774 года, турецкий ставленник в Крыму хан Девлет Четвёртый Гирей, усилив свою многочисленную армию еще пятнадцатитысячным сборным войском наёмников-адыгов и представителями некоторых других кавказских племён, вышел из Тамани. Готовый к отчаянной битве с русскими в регионе, который и вожди Османской Порты, и татарская знать Причерноморья издавна привыкли считать собственной вотчиной.
Соперничество двух великих крымских ханов, правящих одновременно, нарастало… Они ненавидели друг друга и всеми методами боролись за влияние на единоверцев.
На самом полуострове фактически хозяйничал Сахиб Второй Гирей. Его поддерживала Россия, подписавшая с этим великим ханом официальный мирный договор.
А вот турецкий ставленник Девлет Четвёртый Гирей мечтал подмять под себя, если не всю, то значительную часть Северного Кавказа… Чтобы потом, опираясь на помощь османов и местные племена, враждебные России, захватить и Крым, расправившись со знатным соперником.
С начала 1774 года Девлет Четвёртый Гирей, через своих людей, вёл активную подрывную деятельность среди северокавказских народов, подбивая их подниматься на вооружённую борьбу против гяуров. И приглашая джигитов вступать в его армию истинных защитников ислама.
Но и российская агентурная сеть в пограничных селениях не дремала. Во многом благодаря майору Таганову и его подчинённым, граф фон Медем всегда оставался в курсе главных событий, происходящих рядом.
Так, командующий кавказской армией на Тереке с нескрываемой тревогой доносил в эти дни Её Императорскому Величеству секретной почтой, что «…обнаружились неприязненные покушения Крымского хана Девлет-Гирея, который содержал беспрерывно переписку с владельцами Большой Кабарды, отклоняя их, в противность заключенного трактата, от Российского подданства… А напоследок прислал туда секретаря своего Агу Хасбулата с уверениями, что Кабардинцы принадлежат Крыму, а не России.
И хотя ваш покорный слуга употребил все способы к опровержению таковых коварных и ложных слухов чрез майора Таганова, но Кабардинцы пришли в колебание и оказывали вообще больше расположения к Крыму, нежели к России, по причине той, что отдаление мест представляло им подданство их Крыму неопасным, а избавляясь таковым образом от власти Российской, они полагали, что останутся по прежнему независимыми».
Граф фон Медем честно докладывал государыне об отсутствии у него теперь должных сил и возможностей привести узденей Большой Кабарды к повиновению. Малое число армейских подразделений, состоящих к тому времени всего из одного пехотного батальона, двух эскадрон гусар и двух казачьих полков, не позволяло генерал-майору отважиться на решительную войсковую операцию. И поэтому иначе, как только сторожить моздокскую пограничную линию и охранять всё ещё недостроенную окончательно новую крепость, он в подобных условиях не рискует.
…В начале апреля 1774 года хан Девлет Четвёртый Гирей двинул свои многочисленные, собранные из разных народов силы к русской территории. Верный османский вассал всё ещё раздумывал – направиться ли ему с войском на Дон? Поджигая ненавистную империю гяуров с двух сторон, на пару с успешным, неожиданно объявившемся в тылу врага помощником - царём Петром Третьим…
Хану доносили сведущие единоверцы из Казанских татар, что этот, вроде бы, давно умерший русский самодержец, оказывается, жив! И так своевременно для воинов Аллаха затеял на Урале и в среднем Поволжье развал собственной страны.
А может быть, пройтись лучше огнём и мечом по левобережью Терека? До самого Каспия?
Освободить от гнёта ненавистных христиан братьев-мусульман, пограбить вволю многочисленные и слабые пока селения гяуров и кафиров… Там его ждёт много рабов!
Хорошо бы стереть с кавказской земли и новую цитадель Моздок… Которую, говорят, русские всё ещё строят и укрепляют. Об этом его так настоятельно просили союзники - кабардинские владельцы Мисост Баматов и Хамурза Асланбеков!
Оба плана были заманчивы. Да и армия для подобных походов собралась у Девлет Четвёртого Гирея самая подходящая! Кого только не было в числе двадцати пяти тысяч с лишним обученных, испытанных в разных боях воинов! Турецкие янычары, крымские и закубанские татары, некрасовские казаки, черкесы…
Однако, прежде чем окончательно выбрать маршрут для своей армии, великий хан поставил перед подчинёнными военачальниками маленькую, но политически важную задачу. Так сказать, разминку перед большим походом.
Девлет Четвёртый Гирей приказал демонстративно уничтожить и разорить мурзу Джан-Мамбет-бея, главного идейного вдохновителя и предводителя ногайских племен... А заодно - и жестоко покарать всех родственников и единомышленников подлого изменника.
Ещё и года не прошло, как пожилой едисанский мурза готовился лично штурмовать со своими лучшими воинами Моздокскую крепость на Тереке… Желая помочь правоверным кабардинцам вызволить из русских застенков двенадцать пленённых гяурами узденей. Но политика – вещь непредсказуемая и парадоксальная…
Заключив в течении осени 1773 года выгодные для своего народа соглашения с русскими, мурза Джан-Мамбет-бей в один миг сделался преданным союзником Санкт-Петербурга на Северном Кавказе. И тут же, естественно, превратился в вероломного предателя в глазах разозлённых турок… Кроме этого, отвернувшегося от Порты Джан-Мамбет-бея осудила и часть проосмански ориентированных соплеменников.
И вот теперь изменника-вассала, со всеми пошедшими за мурзой ногайцами, возмущённый великий хан намеривался показательно покарать... Чтобы больше ни у кого из предводителей северокавказских народов не возникало желания договариваться о чём-либо с гяурами без дозволения Порты и крымского владыки Девлет Четвёртого Гирея.
По счастью, при мурзе Джан-Мамбет-бее находился в то время небольшой отряд русских войск, возглавляемый подполковником Иваном Бухвостовым. Малое подразделение числилось в составе многотысячного Кавказского корпуса, состоявшего из нескольких армий. Оперативное командование южными силами империи осуществлял князь Василий Михайлович Долгорукий.
Этот военачальник находился в ту пору на Крымском полуострове. И решал там важные политические и боевые задачи, поставленные перед ним государыней. Посланному же на Северный Кавказ малому отряду Ивана Бухвостова поручалась командованием корпуса отдельная, особая миссия…
Боевое подразделение подполковника должно было защищать союзников-ногайцев, во главе со старым мурзой, от любых вражеских нападок. Русский отряд недавно прибыл на татарские земли и встал здесь походным лагерем. Великий хан Девлет Четвёртый Гирей об этом ещё даже не знал.
Состояли же все силы, возглавляемые Иваном Бухвостовым, из одного егерского батальона и малой артиллерийской батареи... Это армейское подразделение, совместно с ногайскими воинами, сплотившимися вокруг мурзы Джан-Мамбет-бея, и встретило авангард многотысячного войска хана Девлет Четвёртого Гирея.
Передовые силы карателей, самонадеянно отдалившись от основной орды на полтора дня пути, особо не заморачиваясь разведкой, вторглись в закубанские земли. Серьёзного противника в ногайцах они не видели. И надеялись на скорую, лёгкую победу.
В реальности же случилась засада… И быстрый, сокрушительный разгром всего авангарда.
Прежде чем основная армия хана Девлет Четвёртого Гирея успела приблизиться к месту сражения, всё уже закончилось. Объединённое войско подполковника Ивана Бухвостова и авторитетного татарского мурзы, со взявшимися за оружие соплеменниками Джан-Мамбет-бея, разбило передовой отряд врага наголову.
Ногайцы, уже было совсем упавшие духом, из-за вестей о приближающейся к ним огромной армии противника, необычайно воодушевились этой малой победой… И вместе с русскими ещё несколько часов преследовали верхом и истребляли разбегавшегося в панике врага.
Сам уважаемый мурза Джан-Мамбет-бей, несмотря на свой почтенный возраст, участвовал в заключительной фазе этого безжалостного побоища. Суровый предводитель татар рубил саблей в гневе и тех своих соплеменников, кто отказывался из религиозных соображений лишать жизни поверженных мусульман. Пришедших, между прочим, на ногайские земли резать единоверцев!
Тем временем, хан Девлет Четвёртый Гирей, находившийся в тот час всего в одном дне пути от места разгрома авангарда своей армии, прознав про состоявшееся неудачное сражение впереди, приказал войску остановиться. Хитрый и осторожный предводитель, не торопясь бросать главные силы в бой, предпочёл сперва досконально выведать, что это за русские подразделения неожиданно встали у него на пути? Объединившись с людьми мурзы Джан-Мамбет-бея…
Войсковой атаман помолчал. А потом с досадой высказался по поводу сложившейся ситуации:
-Вот что, Илья… Нам далее гнаться за отрядом этого Исмаил-бека столь малыми силами небезопасно. Да и день уже клонится к вечеру. Пожалуй, пора, сотник возвращаться на линию! Вокруг - враждебная и незнакомая местность. Как бы нам здесь ещё и в засаду не угодить!
Казачий предводитель махнул зажатой в кулаке нагайкой:
-Ладно… Пошли к нашим пленникам. У меня ещё есть, о чём их порасспросить.
-Тут такое дело, - замялся вдруг Илья Сорока, едва они с войсковым атаманом отошли в сторону от казаков. Виновато уставив взгляд в землю, сотник тихо произнёс:
-Один из пятерых пленников – мой кунак и названный брат... Рыжебородый чеченец с синяком под глазом. Магомедом его кличут.
-Чёрт! – Иван Дмитриевич споткнулся на ходу и замер. Словно перед ним выросла невидимая стена. А Илья Сорока продолжил отрешённым голосом:
-Это старая история… Я же сам – выходец из гребенцов, как вам известно. Мой дед здесь жил и прадед.
Гребенцами были сгинувшие много лет назад отец с матушкой. Я их уже почти не помню… Родиться мне довелось в чеченских горах, в старинной казачьей станице. Батюшка мой с отцом Магомеда с молодости в побратимах и кунаках состояли. Вместе озоровали против соседних селений… В набеги на врагов ходили и добычу всегда делили поровну.
Сотник сглотнул слюну:
-Мне едва исполнилось девять лет, когда на нашу гребенскую станицу Вознесенскую случилось ночное нападение. То ли местные абреки налетели большими силами, то ли турки с крымской татарвой подкрались незаметно к спящему селению...
Илья Сорока с сожалением проговорил:
-Я и не ведаю толком, что произошло. Совсем мал был тогда!
Спасая от гибели своё старшее чадо, уже способное неплохо держаться в седле, отец отправил меня, верхом на лошади в непроглядную ночь, к кунаку Джабраилу… Дорогу-то я, в аул батюшкиного дружка, примерно, знал. Бывал у чеченца в гостях с отцом.
Сказал на прощание батя, что обязательно приедет за мной… Когда с врагами расправится. И в подарок привезёт ножик турецкий.
Голос у сотника сделался хриплым… За всю свою жизнь Илья Сорока никогда не позволял себе ни с кем так откровенничать. Он, обычно, больше отмалчивался или отшучивался в разговорах с соратниками, когда речь заходила о детстве станичников и родителях… За что имел репутацию у товарищей человека хоть и уважаемого, отчаянного храбреца, но казака скрытного и малообщительного.
Илья Сорока совладал, наконец, с душевным волнением. И дальше продолжил говорить ровно и спокойно:
-Больше я ни отца, ни матушку, ни своих двух младших сестёр и только что народившегося на свет Божий братишку-младенца, никогда не видел. А нашу станицу налётчики разграбили и сожгли дотла. Теперь там, вместо хат и православных могил - один бурьян!
Сотник усмехнулся горько:
-Казаки там больше не селятся. А вот мне тогда повезло… Я в ночи чудом ускользнул от напавших на станицу и благополучно добрался, через три дня, прячась от людей по лесам, голодный и грязный, до малого чеченского аула. В котором и проживал с семьёй дядя Джабраил.
Этот горец, отец Магамеда, со своей женой и детьми заботился потом обо мне четыре года… Как о собственном сыне.
Илья Сорока вздохнул:
-А после, когда я достаточно подрос и окреп, дядя Джабраил подарил мне кинжал, ружьё и отвёз на отцовском коне за Терек, к равнинным казакам. В станицу Червлённую.
Сказал, прощаясь, что каждый мужчина должен жить по законам своего тукхума. Ну, племенного братства значит, если по-русски… Не забывать язык и веру предков, своё происхождение.
Ещё дядя Джабраил сказал мне, чтобы я всегда помнил: его семья – и моя теперь тоже... Гуноевские нохчи всегда предоставят мне кров и защиту, если потребуется. А все его семеро детей, мне, отныне и навсегда, - названные братья и сёстры.
-Вот так я из гребенцов превратился в терского казака, - скрипнул зубами сотник. - В тринадцать лет обрёл для себя новую крышу в Червлённой… Заботливых попечителей и воспитателей в лице станичного атамана и настоятеля общинной церкви.
По их слову, меня усыновила бездетная пожилая пара… Приёмные родители вспоминают, что я ещё целый год разговаривал с ними по-русски с акцентом, «ецкал» по-чеченски. Уже начал отвыкать от родного языка.
Но и с семьёй дяди Джабраила с тех пор связь у меня никогда не обрывалась… Я даже изредка бывал у них в ауле. А они - навещали меня в Червлённой. Всегда с гостинцами приезжали…
Илья Сорока встряхнул головой:
-В двадцать один год меня, как и положено терскому казаку, зачислили рядовым в Кизлярский полк от станицы Червлённой… Отличился в нескольких рисковых делах. И был избран товарищами на круге младшим командиром. А потом, постепенно, дослужился и до сотника.
В этом чине меня и перевели из Кизляра в урочище Мез-догу, для обеспечения безопасности строителей новой крепости… И охраны моздокской пограничной линии. Теперь я приписан к Луковской казачьей общине.
-Надо же, - пробормотал несколько ошеломлённый Иван Дмитриевич. – А я-то думал, грешным делом, что всё это байки пустые про тебя мне рассказывают. Сочинили, полагал, хлопцы со скуки сказку себе… Про отчаянного своего командира-оторву!
И многие нерусские наречия ты знаешь, и, якобы, не единожды шастал бесстрашно по враждебным горным аулам безо всякого сопровождения, и старой горянкой усыновлён по кавказкому обычаю… Придумали, балаболы, невероятную историю и передают теперь её друг дружке за хмельной чаркой!
А тут, оказывается, вон оно как на самом деле...
-Я не знаю, что мне теперь делать! – вскинул отчаянно голову Илья Сорока. И дерзко, с вызовом посмотрел прямо в глаза командиру.
В безумном взоре его была и неприкрытая душевная боль, и решимость, и злость на весь этот запутанный, неоднозначный человеческий мир... Ладонь сотника судорожно стиснула рукоять кремниевого пистолета на поясе под распахнувшейся буркой. Казак выдавил с тоской:
-Будет лучше, атаман, если и меня сейчас казаки покрепче свяжут! От греха подальше...
-Успокойся, малахольный! – Иван Дмитриевич заметил движение правой руки сотника. И сейчас же накрыл своей ладонью побелевшие пальцы Ильи Сороки, обхватившие гладкую деревянную рукоять пистоля.
-Не шали! – в голосе войскового атамана прорезался металл. - Поставил ты мне задачу... Этот твой Магомед - он участвовал в набеге на Мекенскую?
-Не знаю, - честно ответил сотник. – Может и участвовал… Только признаться теперь боится. Он же ещё молодой совсем! Вполне вероятно, что Исмаил-бек позвал его на дело, под своё зелёное знамя «чистого» ислама… А Магомед старшему, да ещё и имаму, отказать не посмел. Бороду себе отрастил, а мудрости отцовской и житейского опыта дяди Джабраила так пока и не приобрёл!
-Да… Жизнь - штука сложная, - покачал головой войсковой атаман. – Однако распутывать сей узел нам сейчас надо, хочешь не хочешь! Пошли-ка обратно к пленникам… Придумал я тут один план, пока тебя слушал.
***
…Пятеро связанных горцев молча сидели, привалившись спинами к обмазанной глиной стене, прямо на утоптанном земляном полу. И обречённо ожидали решения своей участи.
Пленников стерегли два казака, гревшиеся у очага, сложенного из камней посреди овчарни. При появлении на пороге полутёмного помещения, с единственным малым оконцем, войскового атамана и сотника, охранники тут же подскочили к джигитам… И бесцеремонно, тычками, заставили пленников подняться на ноги и вновь выстроиться у стенки.
Иван Дмитриевич ещё раз медленно прошёлся в наступившей тишине вдоль шеренги. Наконец, он остановился напротив молодого рыжебородого горца и несколько секунд пристально его рассматривал.
Конец 51 части...
56.2к
