Однако основной ареной кустарной промышленности во Франции, Англии, Германии, Бельгии и т. д. в 16—18 вв. была деревня. Деревенское население, имея некоторое подспорье в сельском хозяйстве, довольствовалось крайне низкой заработной платой, которая оказывала давление на заработки и городских производителей. Для окончательного порабощения кустарей скупщики прибегали к разнообразным средствам, например, скупали все сырье (напр., шерсть) на местном рынке, так что производители принуждены были покорно соглашаться на все их условия; или широко давали кустарям ссуды, платили вперед деньги и предоставляли в кредит сырье, после чего кустари принуждались брать в возмещение долга сырье по повышенной цене, окончательно разорялись и закабалялись скупщиками; или, наконец, скупщики юридически закрепляли свою монополию на скупку и сбыт товаров путем организации своеобразных «цехов» — монопольных компаний, откупавших привилегии у государства и затем беспрепятственно принуждавших производителей подчиняться своим грабительским «уставам». Тем или иным путем кустари чем дальше, тем больше становились на деле простыми наемными рабочими. Кажущаяся «самостоятельность» подавляющего большинства кустарей — это только заимствованная от Средневековья форма, не соответствующая своему действительному содержанию: они самостоятельны, по словам Ленина, «только по виду, а на деле они… порабощены капиталу скупщиков» (Ленин, Соч., т. I, стр. 119); «масса кустарей занимает никак не самостоятельное, а совершенно зависимое, подчиненное положение в производстве, работает не из своего материала, а из материала купца, который платит кустарю только заработную плату» (Ленин, там же, стр. 118).
Иными словами, и этим путем происходила экспроприация производителей. Она заключалась в лишении их фактической собственности на средства производства и, следовательно, возможности распоряжаться своим трудом, при сохранении внешней независимости и отсутствии на первый взгляд прямого найма. Хотя превращение подмастерья в наемного рабочего и шло в этом отношении путем противоположным, но конечный результат был в обоих случаях настолько одинаков, что, например, в 17 в. в лионской шелковой промышленности скупщики добились и формального приравнения мастеров-кустарей к подмастерьям, себя же именовали мастерами. Эти две скрытые формы экспроприации средневековых производителей были основаны на сохранении прежней оболочки, пополняющейся новым содержанием. Эти формы господствовали при медленном, постепенном развитии капитализма.
Но в определенный момент капитализм скачкообразно, катастрофически разрывает феодальные отношения путем т. н. первоначального накопления (см.). Для того чтобы мануфактурное производство из второстепенного и подчиненного стало ведущим экономическим фактором, для того чтобы оно получило массовое распространение и развилось до своих высших форм, необходимо было образование огромных запасов капитала, с одной стороны, «свободных» рабочих рук, т. е. резервной армии потенциального пролетариата, — с другой. Высшей формой мануфактурного производства является «централизованная мануфактура», где рабочие работают на капиталиста в одном принадлежащем ему здании; при этой форме они уже открыто выступают как действительные наемные рабочие. Такая открытая продажа и купля рабочей силы частично сопутствует и начальным формам мануфактурной промышленности; более того, она существовала и при средневековом цеховом ремесле, в виде найма поденщиков, чернорабочих и т. д. Но только в централизованной мануфактуре наем рабочей силы стал всеобщим явлением.
Однако продажа рабочей силы вызывала презрение в Средние века, и, действительно, положение наемных работников было настолько бедственным даже в глазах деревенской и городской бедноты, что централизованные мануфактурные предприятия, предъявившие в 16—17 вв. большой спрос на рабочую силу, не могли найти ему удовлетворения. Жалобы на недостаток рабочих рук в те времена раздаются постоянно, причем отсутствовали не только обученные рабочие различных специальностей, но и неквалифицированные рабочие; ощущалась сильная нужда в прядильщиках, в то время как прясть шерсть и лен умела любая крестьянка; металлургия, предприятия часто останавливались из-за отсутствия рабочих или для добывания угля посылались солдаты. Вот эту проблему рабочих рук и разрешило «первоначальное накопление» путем открытой, насильственной экспроприации производителей, путем полного отнятия у них прежних источников существования. «Таким путем удалось… создать для городской промышленности необходимый приток поставленного вне закона пролетариата» (Маркс, Капитал, т. I, 8 изд., 1936, стр. 630).
Характерно, что это создание массовых кадров будущего рабочего класса осуществлялось не промышленными капиталистами, а самими феодалами и феодальным государством. Основной формой экспроприации производителей, т. е. отделения их от средств производства, был захват землевладельцами общинных земель и сгон крестьян с земли (см. Огораживание), напр., английские феодалы в 16 в., по словам Маркса, «создали… многочисленный пролетариат, узурпировав… общинные земли и согнав крестьян с занимаемых ими участков, на которые крестьяне имели такое же феодальное право собственности, как и сами феодалы» (там же, стр. 616). Это но было специфически английским явлением в процессе возникновения капитализма и рабочего класса: «Экспроприация сельскохозяйственного производителя, обезземеление крестьянина составляет основу всего процесса… Его история в различных странах имеет различную окраску, пробегает различные фазы в различном порядке и в различные исторические эпохи. В классической форме совершается она только в Англии» (Маркс, там же, стр. 615). К этому основному явлению в Англии присоединились некоторые дополнительные факторы формирования рабочего класса в связи с особенностями развития английского государства: после войны Алой и Белой розы «масса поставленных вне общества пролетариев была выброшена на рабочий рынок благодаря уничтожению феодальных дружин» (Маркс, там же, стр. 616); во время английской реформации 16 в., связанной с захватом церковных имуществ, «уничтожение монастырей и т. д. превратило в пролетариат их обитателей» (Маркс, там же, стр. 619).
В других странах действовали другие частные факторы, но основное содержание процесса и основной его результат были повсюду одинаковы: огромные массы, в основном крестьянские, лишенные прежних средств существования, обреченные на нищенство и бродяжничество, заполняли в 16—17 вв. дороги и города Англии, Франции, Голландии, Германии. Эта пестрая толпа далеко еще не была пролетариатом: многие, потеряв работу, не могли или даже не хотели брать новую работу по найму, другие, проработав по найму короткий срок и заработав минимальную сумму, снова принимались за бродяжничество, словно не теряя еще надежды найти возврат к прошлому. Для того чтобы загнать их под ярмо капиталистического рабства, нужен был еще второй цикл насилий, введение для этих «бездельников» и «паразитов» суровых карательных мер. Множество законов под угрозой жестоких наказаний — клеймения, отрубания рук, казней — предписывало бродягам и нищим принимать предлагаемую им работу на любых условиях. Маркс называет эти законы «кровавым законодательством против экспроприированных» (см. там же, стр. 630). Множество нищих и бродяг бросались в тюрьмы и в работные дома. Здесь на них обрушивался третий цикл насилий — система принудительного труда. В неслыханно тяжелой обстановке их приучали здесь к новым условиям труда. Эти работные дома и тюрьмы были не только своеобразной «начальной школой» капиталистического режима для европейского пролетариата, но служили в то же время и непосредственной базой для распространявшихся в Европе централизованных мануфактур; множество мануфактур, особенно во Франции и Германии, выросло и существовало на основе этого принудительного труда, будучи по форме «благотворительным» или полицейским заведением, по существу — доходным капиталистическим предприятием.
Чем более ранний период капиталистического производства мы возьмем, тем более будет чувствоваться неоднородность рабочего класса, пестрота форм, отражающая гетерогенность его происхождения. Во Флоренции 14 в. в централизованных мастерских крупных суконщиков-предпринимателей производилась часть производственных операций, а именно — очистка, промывание и чесание шерсти; эти операции выполнялись наемными рабочими, получавшими нищенскую заработную плату, закабаленными хозяевами, так как они получали деньги вперед и обязаны были их отрабатывать, обязаны были предупреждать об уходе с места за 4 месяца и т. д. Прядение и ткачество, напротив, выполнялось деревенскими кустарями —прядильщиками, получавшими шерсть через особых посредников, и городскими ткачами и ткачихами; последние, хотя и сохраняли видимость самостоятельных ремесленников, фактически были в полном подчинении у капиталистов-суконщиков; им запрещалось работать на собственный счет или по заказу других лиц, их ткацкие станки принадлежали предпринимателю или были заложены у него и т. д.
Такая пестрота форм зависимости, однако, все более исчезала по мере развития капиталистического производства; положение рабочих в сукноделии в европейских странах в 16—18 вв. (особенно наглядно в Англии в 18 в.) уже значительно однороднее, различные группы рабочих постепенно сливаются в единый класс.
Положение рабочих в 16—18 вв. Поскольку капитал первоначально был еще всесторонне приспособлен к феодальному строю, элементы внеэкономического принуждения сопутствовали развитию рабочего класса. Они заключались прежде всего в принудительном прикреплении рабочего к определенному капиталисту: был ли то ремесленный мастер, закабаляемый капиталом, или деревенский кустарь — он вынужден был принимать на себя обязательство не работать ни на кого другого и предупреждать хозяина об отказе от работы за очень долгое время вперед, что окончательно связывало ему руки. Его зависимость была лишь немногим меньше, чем зависимость от помещиков тех крепостных крестьян, которых применяли в качестве рабочих на крепостных мануфактурах в 18 в. в Германии, Австрии, России.
Купцы и мануфактуристы добивались этого полузакрепощения также с помощью требования от нанимающегося на работу хорошей рекомендации от прежнего хозяина. Пока рынок рабочих рук носил еще более или менее местный характер, это принуждало работников к покорности и низкопоклонству, иначе они не могли надеяться получить заработок. Кустари в 17—18 вв. жаловались, что они вынуждены «смотреть купцу в глаза и плясать под его дудку», иначе они записывались «на черную доску» и лишались куска хлеба.
Даже и более зрелые кадры рабочего класса долгое время сохраняли на себе бремя полукрепостной зависимости. Напр., рабочие шотландских рудников и соляных копей до конца 18 в. продавались вместе с копями и носили особый знак с подписью владельца.
Государственная власть в европейских странах обычно содействовала системе принудительного труда рабочих. К большим привилегированным мануфактурам, особенно во Франции и Пруссии, приписывалось и насильственно прикреплялось потребное число рабочих, часто из арестованных бродяг и людей, осужденных судом. Нередко, например в Пруссии, предприниматели пользовались в отношении своих рабочих особой юрисдикцией, не говоря уже о неограниченном праве наложения штрафов. Уставы крупных мануфактур регламентировали даже частную жизнь рабочего, время и характер отдыха, развлечений, посещений церкви и т. д.
Принудительный характер труда и каторжная дисциплина способствовали установлению того уровня эксплуатации рабочих, какой был нужен капиталистам. И здесь государственная власть и ее законодательство играли решающую роль. «Нарождающейся буржуазии, — говорит Маркс, — нужна государственная власть, и она действительно применяет государственную власть, чтобы «регулировать» заработную плату, т. е. принудительно удерживать ее в границах, благоприятствующих выколачиванию прибавочной стоимости, чтобы удлинять рабочий день и таким образом удерживать самого рабочего в нормальной зависимости от капитала» (Маркс, Капитал, т. 1, 8 изд., 1936, стр. 633). Чем моложе и слабее был капитализм, тем шире он пользовался этой государственной помощью. В течение всего мануфактурного периода, хотя «капиталистический способ производства достаточно окреп для того, чтобы сделать законодательное регулирование заработной платы и невыполнимым и ненужным, но, несмотря на то, все же хотели удержать на всякий случай это оружие из старого арсенала» (Маркс, там же, стр. 635). Лишь после промышленного переворота государственная опека в основном отпадает и уступает место действию стихийных экономических сил.
Законодательство о наемном труде, «с самого начала имевшее в виду эксплуатацию рабочего и в своем дальнейшем развитии неизменно враждебное рабочему классу» (Маркс, там же, стр. 634), началось с середины 14 в. в Англии и Франции и развивалось далее аналогичным путем в основных европейских странах. Во Франции первым шагом такого законодательства был ордонанс 1350 г. при Иоанне Добром, в Англии —«статут о рабочих» 1349 г. при Эдуарде III.
Толчком к началу рабочего законодательства послужила «черная смерть» — грандиозная эпидемия чумы, уничтожившая в европейских странах в 40-х гг. 14 в. огромные массы бедного люда, вследствие чего рабочие руки стали редки и цена на них поднялась. Английский «статут о рабочих» 1349 г. установил «разумную цену» в принудительном порядке: запрещалось под угрозой больших штрафов платить заработную плату выше той, какая была до «черной смерти», к тому же все лица, не имеющие определенных доходов, обязаны были под угрозой тюремного заключения наниматься к тому, кто первый им предложит работу; работники и ремесленники, которые потребовали бы и взяли плату выше установленной, так же как и те, кто покинул бы нанимателя раньше договорного срока, тоже подлежали тюремному заключению. Статут 1350 г. установил дополнительно подробный тариф заработной платы (сдельной и поденной) для города и деревни, принуждая сельских рабочих наниматься не менее чем на год. Статут 1360 г., билль о рабочих 1376 г., статут 1388 г. закрепили и сделали еще более жестоким это законодательство; беглым рабочим выжигали на лбу железом клеймо. «Дух рабочего закона 1349 г. и всех последующих законов ярко сказывается в том, что государство устанавливает лишь максимум заработной платы, но отнюдь не ее минимум» (Маркс, там же, стр. 635). Дальнейшее развитие рабочего законодательства приводит не только к ограничению, но и к планомерному сокращению заработной платы. Акт 1495 г. в Англии ограничил плату за работу в праздничные дни, разрешил вычеты за леность, уменьшил в отдельных случаях размер заработной платы. Законом 1662 г. предписывалось сельским судьям и городским магистратам «ежегодно после пасхи» «устанавливать и ограничивать» заработок батраков, рабочих и ремесленников; предпринимателю, платящему выше максимума, установленного судьями, закон грозил денежным штрафом и 10 сутками тюрьмы, а рабочему, получившему повышенную плату, — 21 сутками тюрьмы.
Аналогично развивалось рабочее законодательство и во Франции после I ордонанса 1350 г. Ордонансом 1572 г. снижалась зарплата неквалифицированных рабочих и каменщиков, в 1687 г. установлен максимум оплаты для рабочих-строителей и т. д. Сходное законодательство имело место и в других странах. Государство приходило на помощь нанимателям и другими способами. Например, саксонский земский устав 1482 г. гласит: «…подобает прежде всего изготовлять и выпускать неполновесную мелкую монету для выдачи заработной платы слугам и ремесленникам».
Вторая сторона установления режима капиталистической эксплуатации для рабочих, наряду с прогрессивным понижением заработной платы, состояла в удлинении рабочего дня, «к которому капитал при посредстве государственной власти старается принудить совершеннолетних рабочих в период с половины 14 до конца 17 века» (Маркс, там же, стр. 210). Законодательное удлинение рабочего дня сыграло в истории рабочего класса большую роль, т. к. без помощи государства капиталисты не могли бы справиться с сопротивлением рабочих. Маркс, излагая историю рабочего дня в Англии, ссылается на статут 1496 г. и последующие законы: «Рабочий день всех ремесленников (artificers) и земледельческих рабочих с марта до сентября должен был продолжаться… с 5 часов утра до 7—8 часов вечера, но при этом время, назначенное на еду, составляло 1 час на завтрак, 11/2 часа на обед и 1/2 на полдник… Зимой работа должна была продолжаться с теми же перерывами от 5 часов утра до сумерек. Статут Елизаветы от 1562 г. для всех рабочих, „нанятых как поденно, так и понедельно», не изменяет продолжительности рабочего дня, но старается ограничить время перерывов 21/2 часами для лета и двумя часами для зимы. Обед должен продолжаться только один час, а „получасовой послеобеденный сон» разрешается лишь с половины мая и до половины августа. За каждый час отлучки вычитается из заработной платы 1 пенни» (Маркс, там же, стр. 211). Таким образом, с помощью государственной власти и своими собственными усилиями капиталистам удавалось постепенно удлинять рабочий день до максимального размера. В 17—18 вв. рабочий день продолжался не менее 14 часов, но нередко достигал и 16—17 часов.
Хотя массовое применение женского и детского труда относится к капиталистической фабрике, но женщины работали и в рассеянной мануфактуре, кустарных промыслах, а также и на централизованных мануфактурах. Их заработная плата была значительно ниже, чем у мужчин. В кустарных промыслах дети почти всегда работали вместе с родителями. Нередко встречался и принудительный труд детей, например, в Австрии, где при каждой мануфактуре было детское отделение, и дети рабочих насильственно доставлялись туда, бежавшие же разыскивались и возвращались властями. Все это проделывалось под прикрытием филантропии, рассуждений о пользе раннего обучения труду. Сиротские дома и приюты, например, в Пруссии в 18 в., сплошь были поставщиками принудительного детского труда для мануфактур или сами представляли собой целые мануфактуры. Так как при этом труд детей обычно изображался как их «обучение», они работали, как правило, первые несколько лет бесплатно, и капиталист, таким образом, располагал массовой даровой рабочей силой. Подростки получали ничтожную заработную плату. Рабочий день детей в Австрии в 18 в. продолжался от 13 до 16 часов, в Пруссии — 9—10 часов.
Положение мануфактурного предпролетариата характеризуется уже теми чертами, которые типичны и для более развитого рабочего класса: жилищной нуждой, недоеданием, эпидемиями, высокой смертностью. «Разделение труда в капиталистической мануфактуре ведет к уродованию и калечению рабочего, — в том числе и детальщика-„кустаря“. Появляются виртуозы и калеки разделения труда, первые — как редкостные единицы, возбуждающие изумление исследователей; вторые — как массовое появление „кустарей» слабогрудых, с непомерно развитыми руками, с „одностороннею горбатостью» и т. д., и т. д.» (Ленин. Соч., т. III, стр. 334). Постепенно, по мере развития, мануфактура стала предъявлять спрос и на необученных чернорабочих, положение которых было особенно тяжело; безработица была постоянным бичом этой части рабочего класса уже с первых шагов его истории.
Зачатки рабочего движения. «Пролетариат проходит различные ступени развития. Его борьба против буржуазии начинается вместе с его существованием» (Маркс и Энгельс, Манифест Коммунистической партии, 1939, стр. 36). Уже первые шаги в истории рабочего класса ознаменованы этой борьбой. Рабочие первоначально заимствовали для нее некоторые организационные формы и приемы из борьбы ремесленных подмастерьев против мастеров. Однако по существу даже зачатки рабочего движения были уже отличны от движений подмастерьев. Последние носили на себе отпечаток кастового духа и консерватизма. Но по мере того как подмастерья постепенно превращались в наемных рабочих, эти реакционные черты хотя и не исчезали сразу, но все более отходили на задний план. На переднем плане стихийно выступали зарождающиеся классовые, а не кастовые интересы. Вот почему с развитием мануфактурного производства начинаются особенно свирепые преследования союзов подмастерьев и других, строившихся по их образцу рабочих объединений, которые, однако, тайно продолжали существовать и развиваться.
Преследование рабочих объединений начинается с первых шагов «рабочего законодательства»; уже первые английские «статуты о рабочих» 14 в. объявляли недействительными все союзы, договоры, клятвы и т. п., которыми были связаны между собой рабочие каменщики, плотники и др. По словам Маркса, в Англии «коалиции… рабочих рассматривались как тяжкое преступление, начиная с 14 века и вплоть до 1825 г., когда были отменены законы против коалиций» (Маркс, Капитал, т. I, 8 изд., 1936, стр. 634—635).
Настоящий размах борьбы против рабочих объединений приходится на 16—18 вв. Например, во Франции в 1539 г. был издан эдикт (в связи с волнениями лионских и парижских подмастерьев-рабочих), окончательно запретивший какие бы то ни было объединения подмастерьев и учеников. Несмотря на то, что при этом местным властям было предоставлено право ослушников не только сажать в тюрьму, но даже казнить, вскоре, в 1544 г. и 1571 г., пришлось дважды подтверждать и возобновлять этот эдикт. Тем не менее тайные союзы продолжали расти, и поэтому законодательство против них мы встречаем и в 17 и в 18 вв.; например, в 1730 г. губернатор Монпелье запрещает «пагубные собрания подмастерьев, вошедших в соглашение друг с другом», в 1767 г. в Орлеане подмастерьям было запрещено собираться более чем по три человека и т. д. Аналогичные законодательства имели место и в других странах, и всюду безрезультатно. Разумеется, хотя речь в этом законодательстве идет преимущественно об объединениях «подмастерьев», на деле эти подмастерья уже давно стали простыми наемными рабочими, сохранившими от прошлого и передавшими всему рабочему классу формы организации и борьбы, выработанные некогда настоящими подмастерьями. По образцу союзов подмастерьев пытались строить свои организации даже стоявшие вне всяких цеховых связей чернорабочие-поденщики и сельские батраки. Эти союзы были обычно недолговечны: постоянный приток неорганизованной и готовой конкурировать друг с другом рабочей силы лишал их реальной возможности успешно проводить стачки.
Впрочем, на заре рабочего движения характерным явлением были не столько стачки, доступные первоначально лишь некоторым элементам рабочего класса, сколько стихийные бунты. К этой форме борьбы рабочие стали прибегать, как только концентрация капиталистического производства начала сплачивать их в мало-мальски тесные группы. Централизованные мастерские и скученные в отдельных кварталах жилища способствовали общению рабочих, несмотря на неусыпный надзор мануфактурной администрации. Колыбель капиталистической промышленности, Флоренция, знала уже целую серию стихийных рабочих «мятежей» в первой половине 14 в.; участниками их были, главным образом, низшие группы рабочих сукнодельного производства — чесальщики, промывальщики шерсти и т. д., — наименее обеспеченные и страдавшие от безработицы; но характерно, что и эти движения были связаны с традиционным стремлением к объединениям по типу союзов подмастерьев: в начале 15 в. флорентийские власти, покончив с бунтами, издали запрещение всем рабочим шерстяной промышленности собираться без разрешения даже для религиозных целей или развлечений.
И далее, в 15, 16, 17 вв. рабочие бунты были постоянным спутником развития капиталистической промышленности. Например, в Англии крупнейшие бунты голодающих рабочих происходили в 1520 г. и 1560 г., затем еще большие в начале 17 в.: в 1607 г. лондонские рабочие и ремесленники подняли бунт, и дело дошло до разгрома домов богачей; начавшийся с 1629 г. и продолжавшийся целое десятилетие кризис английского сукноделия снова породил ряд бунтов. История городов Франции 16—17 вв. буквально наполнена стихийными бунтами рабочих и городской бедноты. То же было и в других странах. На бунтовавших рабочих сыпались жесточайшие репрессии. В Саксонии в 17 в. всякие возмущения, мятежи, бунты, противодействие начальству со стороны рабочих наказывались отсечением руки или головы, а при отягчающих вину обстоятельствах — колесованием.
Характерно, что наряду с бунтами тот же саксонский закон отмечает и относительно более высокую форму борьбы рабочих, а именно стачки: «опасный и злоумышленный» уход массами наказывается штрафами, тюрьмой и исправительным домом. Ленин так характеризовал эти первые ступени рабочего движения: «Если бунты были восстанием просто угнетенных людей, то систематические стачки выражали уже собой зачатки классовой борьбы…, они знаменовали пробуждение антагонизма рабочих и хозяев» (Ленин, Соч., т. IV, стр. 384). Стачки достигали уже очень большого размаха в 16 — 17 вв. Во Франции крупнейшей в 16 в. была стачка подмастерьев-печатников в Лионе (1539—41 гг.); стачечники потребовали увеличения платы, улучшения питания, сокращения рабочего дня, установления свободных и рабочих дней независимо от праздников, сокращения числа учеников. Три года с перерывами продолжалась борьба и прекратилась лишь тогда, когда все средства существования у стачечников истощились, а террор приобрел неслыханный размах; хозяева-печатники (патроны), не получив необходимой помощи от лионского муниципалитета, обратились к королю Франциску 1, и королевский ордонанс 1539 г. признал, что подмастерья находятся «в состоянии бунтовщичества», и дал право властям расправляться с ними, прибегая к высылке, пыткам и казням; через три года новым ордонансом стачечники были снова осуждены и отданы на неограниченный произвол предпринимателям. Стачки во Франции продолжались и достигли еще большего развития в 17 в., особенно в последние десятилетия. Так, в 1697 г. рабочие-суконщики Дарнеталя (близ Руана) забастовали и заставили хозяев закрыть предприятия; несмотря на решительные мероприятия властей, в стачке принимало участие до 4 тыс. человек, и она продолжалась свыше месяца. Наконец, в 18 в. стачки во Франции достигли наибольшего размаха. В начале 18 в. французский экономист Буагильбер писал: «Всюду царит дух возмущения… в торговых городах видишь, как семьсот-восемьсот рабочих какой-нибудь мануфактуры сразу и одновременно уходят, бросая работу, потому что захотели на 1 су понизить их поденную плату. Наиболее мятежные применяют даже насилие по отношению к тем, которые хотели бы быть рассудительными».
Такая же картина развития стачечной борьбы наблюдалась и в Англии; напр., в 1654 г. и 1709 г. происходили большие стачки углекопов в Ньюкестле.
В мануфактурный период капитализма рабочее движение почти не выходило за рамки этих начальных форм борьбы. Но все же можно указать несколько примеров, когда стачка и бунт не только соединялись вместе, но и перерастали в более высокую форму — вооруженное восстание. Таково, прежде всего, восстание чомпи (см.) во Флоренции в 1378 г. Рабочие играли в нем руководящую роль. Восставшие захватили власть, в новую сеньерию вошли представители от рабочих, «гонфалоньером правосудия» был объявлен чесальщик шерсти, наемный рабочий Ландо. Новая сеньерия приступила к перераспределению налогов, предъявила требование к предпринимателям-промышленникам, чтобы они давали работу всем рабочим, которые имелись в городе, и т. д. Но вследствие предательства мелких ремесленных мастеров, примкнувших к восстанию, и предательства вождя Ландо, которого подкупила буржуазия, восстание было подавлено, несмотря на отчаянную попытку чомпи отстоять свою победу.
Подобных вооруженных восстаний рабочих и попыток захвата ими власти в последующие века было, впрочем, не много. К ним можно отнести восстания в некоторых городах Фландрии и Брабанта во время нидерландской революции 16 в. Наконец, характерный пример вооруженного восстания рабочих, стихийно выросшего прямо из экономической борьбы, представляет собой стачка лионских ткачей 1774 г. В этой стачке приняли участие как подмастерья, так и другие категории рабочих; всего прекратило работу в Лионе и округе св. 40 тыс. человек. Стачка скоро переросла в восстание, интендант города и другие представители власти были смещены. Рабочие арестовали в Лионе многих предпринимателей, владельцев мануфактур, и подвергли разгрому их дома. В течение нескольких дней город был во власти восставших, и только прибытие королевских войск восстановило «порядок».
Лионское восстание 1774 г. было наивысшей точкой рабочего движения в мануфактурный период капитализма, но все же и оно несло на себе отпечаток классовой незрелости мануфактурного предпролетариата. Борьба его носила стихийный, оборонительный и чисто экономический характер. К этой ступени развития рабочего движения применимы слова Ленина, что у рабочих еще «не было, да и быть не могло сознания непримиримой противоположности их интересов всему современному политическому и общественному строю» (Ленин, Соч., т. IV, стр. 384).
(продолжение следует)
