Спуглеры — жены айтишников-мигрантов. Как они борются со стрессом после переезда?

Журналист Сергей Король продолжает рассказывать про эмиграцию и связанных с ней проблемах. На этот раз речь о спуглерах — женах (бывает, и мужьях) IT-специалистов, которые, оказавшись за границей, порой не могут адаптироваться к новой жизни.

Ольге — 34 года, и четыре из них она прожила в Амстердаме. Они с мужем и маленьким сыном переехали, когда муж нашел работу в крупной иностранной IT-компании, а Ольга была беременна вторым сыном. С переездом и рождением ребенка жизнь изменилась, но не так, как она ожидала: вместо музеев Ольга ходит в детские кружки, а вместо кофешопов — в магазины с русской едой, где говорят на голландско-англо-русском суржике.

Жен айтишников на западе называют спуглерами (от английской аббревиатуры «жена сотрудника Google»). Их жизнь — уникальный феномен, про который редко говорят и пишут. Я знаю о нем не понаслышке, потому что сам спуглер.

Ежегодно на Запад переезжают тысячи российских IT-специалистов: они едут попробовать себя в крупные иностранные компании, заработать денег и добиться стабильности. Обычно это мужчины старше тридцати, с женой и часто — с ребенком. Я переехал вместе с женой-программистом, потому и стал спуглером. Несмотря на то что за спиной у меня — творческая работа, статус и социальные связи, я вдоволь хлебнул психологических особенностей в статусе супруга эмигранта.

После переезда и выхода на новую работу сотрудника-россиянина ждет адаптация: курсы языка, наставник, плавное вхождение в работу. Работа за рубежом — новый классный опыт даже для тех, кто три раза в год уверенно летал в Европу или США и неплохо говорит по-английски. Однако жена айтишника никакой адаптации не встречает. После переезда ее мир неожиданно схлопывается и погружается в бесконечную скуку.

Город вокруг кажется красивым, но недоступным. Его идеальные жители ездят на велосипедах, одеваются в шерстяные костюмы и модные дизайнерские шмотки, часто развлекаются легкими наркотиками, красиво пьют кофе в кофейнях. Рядом с ними чувствуешь себя гадким лебедем: ты мигрант, который не знает языка, не умеет правильно есть устриц и последний раз был в клубе в школе, в 2000-е годы, в Ростове. Люди вокруг объединены каким-то беззаботным счастьем, а ты второй месяц не можешь снять постоянную квартиру, у тебя болеет кот и муж сидит на работе с десяти до десяти. На самом деле, рабочий день у него заканчивается в шесть, но по вечерам всегда — курсы голландского, барбекю и крафтовые дегустации. Адаптация, можно понять.

Спуглеры почти никогда не могут работать, как их мужья: у них нет языка, квалификации или визового права для этого. За рубеж переезжает не семья, а мужчина и то, без чего ему будет плохо там жить. Формально, жена-спуглер не сильно отличается от кота.

За рубежом партнер айтишника лишается того, что составляло существенную часть его жизни на родине, — борьбы. Здесь не нужно драться за место в детском садике или очереди к врачу для больного папы, не обязательно знать хороших сантехников и дружить с парикмахером. Работать тоже не нужно (или нельзя). В результате борьбу подменяет эрзац, спуглеры говорят про нее — «ССС»: садик, стоматолог, сметана. Поиск сметаны и правда становится большой проблемой. Я лично так и не смог ее найти.

Погрузившись в стресс, спуглеры находят спасение в компании других русскоязычных жен-айтишников. Обычно во всех крупных центрах переезда программистов уже работают сообщества их жен: они обмениваются детскими колясками, привозят из дома лекарства, которые здесь выписывают строго по рецепту, и ходят на домашние вечеринки, чтобы старательно обсудить тему ССС в подробностях.

Очень редко женщине удается подняться над эмигрантской безнадежностью и немного социализироваться. Обычно с этим справляются те, кто и дома был на проактивной работе, — дизайнеры, менеджеры, фотографы, иллюстраторы: им легче трудоустроиться и обрести новые знакомства среди местных жителей.

Для большинства спуглеров пределом мечтаний останется работа няни в русскоязычном детском саду. Кроме того, за год дети быстро осваивают новый язык и часто работают переводчиками для родителей.

Семьи российских мигрантов обычно годами находятся в глубоком культурном кризисе. Страх перед социализацией погружает их в сообщество, которое редко наполняется новыми смыслами. Неумение бороться со стрессом приводит к депрессии, с которой справляются на коллективных сеансах терапии, с чаем и вафельными тортиками, для которых сварили сгущенку, как дома.

Стоит хоть раз побывать на вечеринке спуглеров, чтобы ощутить всю тяжесть этого состояния. Я, тридцатилетний мужчина, без детей, с креативной работой и хорошим английским, с трудом не погружаюсь в рутину домашних дел: с удовольствием хожу по дому с пылесосом и слежу за тем, чтобы айпэд любимой заряжался, пока она на работе. Налоговый консультант заявил прямо: «Сергей, ваш статус — домохозяин». Я домохозяин, я домохозяин, я… Черт побери, где бы купить настоящую сметану, как дома?

Когда в кругу друзей заходит разговор о спуглерстве, бездетные товарищи начинают махать руками: мол, с рождением ребенка мать замыкается, а тут еще русские товарищи с похожими несчастьями рядом. Говорят, мол, нужно больше общаться с интересными иностранцами и держаться подальше от типичных мамаш, которых на родине за глаза называют овуляшками.

Я исповедую промежуточный рецепт борьбы со спуглерством — стараюсь больше общаться с соотечественниками, но не за рубежом, а в России. Это отличный способ приехать домой, чтобы поговорить, поделиться проблемами за бокалом вина или стаканом крафтового пива. Без скучно-тепличных условий айтишной заграницы люди дышат легче, с ними проще найти общий язык, без окукливания в детях и проблемах, без обсуждений стоматологов и цен за горячую воду. Впрочем, на регулярные поездки в Россию нужны ресурсы, и тут супруг-айтишник, с его зарплатой, будет как раз кстати. В конце концов, психологическая разгрузка нужна нам обоим и я тружусь за двоих.