Возрос уровень противостояния между Кремлем и российской оппозицией, а вместе с тем масштаб и острота правоохранительной реакции на протесты.
Произошел значительный и устойчивый сдвиг в отношениях Кремля с российской оппозицией и с российской общественностью в более широком плане. Власти по всей стране выдают все меньше разрешений на проведение протестов и митингов, одновременно увеличивая масштабы и серьезность ответных мер правоохранительных органов на несанкционированные собрания.
Контрпродуктивное насилие.
Температура конфронтации между российским государством и недовольными гражданами повысилась по всем направлениям. ОМОН в Екатеринбурге неделями боролся с протестующими, пытаясь не допустить использования парка в качестве площадки для строительства нового храма.
В городе Шиес Архангельской области, где правительство возводит свалку токсичных отходов для переработки мусора из — за пределов Москвы, власти также с апреля ведут ожесточенные бои против протестующих. Сломанные кости и 1400 арестов в ходе предвыборных протестов в Москве в эти выходные являются лишь наиболее заметным и ярким примером гораздо большей тенденции.
Однако время от времени обращение государства к насилию было контрпродуктивным. Во многих случаях — в том числе и в Екатеринбурге, и в шиитах — власти отступили, по крайней мере временно. Неспровоцированные жестокие репрессии усиливают чувство несправедливости протестующих, обостряют их чувство "сейчас или никогда" и укрепляют чувство солидарности. Кремль, конечно, это понимает: это самое близкое, что у нас есть к железному закону в изучении протеста и политических споров, и у Путина есть советники, которые читают достаточно социологической литературы, чтобы это знать.
Мотивы для изменения политики Кремля.
Таким образом, цель состоит явно не в том, чтобы демобилизовать российскую оппозицию. Это оставляет два других возможных объяснения столь резкого изменения в политике.
Во-первых, Кремль посылает сигнал недовольным россиянам, которые рассматривают, какую роль они хотят играть в политическом будущем страны. За последний год число опрошенных которые за Путина снизилось после крымских максимумов, в то время как большинство респондентов считают, что страна движется в неправильном направлении.
Для кого — то источником недовольства являются местные, например, протесты в Екатеринбурге, Шиесе и Москве. Тем не менее, для многих это общее ощущение недомогания, вызванное пятилетним снижением реальных доходов в отсутствие какого-либо согласованного политического ответа со стороны Кремля, который мог бы повысить благосостояние простых россиян.
Для тех, кто, возможно, рассматривал возможность поддержки оппозиции, субботние сцены будут сигнализировать о последствиях, больших, чем тщетность. В то время как кровь и ночь в тюрьме увеличат солидарность тех, кто был там, это может иметь противоположный эффект на тех, кто еще не привержен борьбе.
Второй потенциальной мишенью для репрессий может стать гораздо более разреженная аудитория: российская политическая, экономическая элита и элита безопасности. Как правило, рассматриваемая обычными россиянами как нелегитимная элита полагается на Путина, чтобы управлять отношениями с общественностью, чтобы система могла продолжать функционировать, а доход продолжал извлекаться.
В идеале эта стратегия государственного управления основывается на популярности Путина. Однако, если элита начнет беспокоиться, что популярность Путина может упасть, они захотят знать, что он будет толкать, когда общественность толкает. Путин, в свою очередь, знает, что наибольшая угроза его дальнейшему правлению исходит от потенциальной катастрофической потери доверия элиты. Поэтому его самый сильный стимул - показать элите, что у него есть мужество подавить протесты.
Неразрешимая дилемма Путина.
Путин сталкивается с задачей. С одной стороны, непосредственные требования политического выживания, от удержания "бунтарей за забором" вне рядов оппозиции до предотвращения вызовов со стороны нервной элиты, требуют от него демонстрации того, что он не боится применять силу против своих собственных граждан. С другой стороны, поскольку насилие стимулирует оппозицию, сами эти демонстрации повышают риск революционной эскалации.
Это не означает, что Россия столкнется с революцией сейчас или когда-либо в обозримом будущем. Но Путин сейчас стоит перед той же неразрешимой дилеммой, с которой в конечном итоге сталкивается каждый самодержец, проводящий достаточно времени на своем посту.
Путин наверное забыл что с простыми людьми, к которым он когда то относил и себя, можно и нужно договариваться. А насилие становится ключом к их выживанию, а так же содержит в себе зародыш их проигрыша.
