Опрос: почему мы назначаем «фуфломицины»?

В поликлинике к неврологу обращается с запросом не по его профилю едва ли не каждый второй человек. Мужчина средних лет впервые перенес гипертонический криз, пообщался с терапевтом, осознал, что пора менять образ жизни. И стал изводить родных придирками. Посоветуйте ему что-нибудь, доктор, а мы уж как-нибудь тайно эти лекарства будем давать. Или девочка, школьница, ужасно устает в школе. Планка притязаний высока, а система обучения нынче беспощадна. Как все успеть и не сойти с ума? Посоветуйте таблеток, может, каких. Или мужчина, направлен ЛОРом. Три дня не мог попасть к доктору с фарингитом, осмотрел горло с телефонным фонариком и зеркалом, и вдруг пришло понимание, что у него рак. Заветный талончик к врачу так и не смог раздобыть, зашел к врачу с рыданиями. Был осмотрен, успокоен и заверен, что рака никакого нет, есть стихающий уже фарингит. Но рыдать не перестал — поди успокойся сразу, когда нервная система возбудимая, а напряжение было непереносимым все три дня.

Из перечисленных историй к неврологу нужно идти в нуле случаев. И все-таки пациенты подобные идут, идут каждый день. И врач утешает, ободряет, поддерживает и объясняет. Практикует когнитивно-поведенческую терапию, если есть знания, желание и главное — время. Но в городской поликлинике времени нет. И денег у пациента на психотерапевта или хотя бы психолога вероятнее всего нет. Поэтому столь важную консультацию специалиста заменяют кавинтон, элькар, актовегин, мексидол и их комбинации в причудливой тасовке.

Эффект плацебо сработает у 20% таких пациентов. А это значит, они «почувствуют, что лечение работает» и очень вероятно, посоветуют его друзьям, близким, знакомым. Так появляются отчаянные защитницы кортексина — мамы, которые прошли все круги ада провинциальной детской неврологии и выслушали про внутричерепное давление, вегето-сосудистую дистонию и препараты для развития речи (спойлер: таких нет, но 80% детских неврологов из провинции будут убеждать вас в обратном, потому что см. выше). Эти мамы травмированы услышанным. Они с трудом справляются со своей тревогой и чувством вины. Инъекции кортексина становятся волшебным ритуалом, что облегчает их душевное состояние. А когда разум спокоен, он иначе воспринимает проблему — и вот кажется, что не все так плохо, что малыш пошел на улучшение.

«Вам нужен психолог,» — много неврологов решатся сказать такое гиперопекающей и супертревожной матери? То-то и оно. А потому льются рекой актовегин и элькар.

«Вы не можете принять тот факт, что смертны и что не все в этой жизни можете контролировать. Вам страшно. Вы растеряны и не знаете, как жить с этим знанием. Вам может помочь специалист, хотя это скорее всего займет определенное время,» — вот что надо бы сказать мужчине с гипертоническим кризом, который изводит родных. И назначить антидепрессанты. Вот только тайно их давать пациенту не получится, нужно, чтобы он сам был мотивирован улучшить качество жизни.

«Все успевать, быть везде и всюду, спать 8 часов в сутки и сохранять психику в норме невозможно,» — такой ответ хорошо бы дать девочке-перфекционистке, которая хочет успеть в драмкружок, кружок по фото, балетную студию и на свидание с мальчиком из параллельного «в». Вот только тут нужна работа, постепенная и последовательная, чтобы героиня истории приняла реальность такой, какая она есть, и постепенно училась бы расставлять приоритеты.

«Вам понадобится время, чтобы прийти в себя, это нормально. Дайте себе его,» — можно поддержать рыдающего парня с канцерофобией. А если не пройдет через пару дней, ему хорошо бы проконсультироваться с психиатром и может, психотерапевтом.

Нет у нас доступной психологической помощи. А потому врач, которого учили топической диагностике заболеваний нервной системы, все время стоит перед выбором: побыть психологом или назначить плацебо. Учитывая тенденции нашего здравоохранения, выбор будет скорей всего в пользу последнего.

Вот только врач в этом решении не виноват.