Наказание за смертоубийство в мирных договорах князей Олега (911 г.) и Игоря (944 г.) с греками

Эверс Иоганн Филипп Густав (1781-1830).

Древнейшее русское право в историческом его раскрытии / Соч. И.Ф. Г. Эверса; Пер. с нем. [и авт. предисл.] Иван Платонов. – СПб.: тип. Штаба Отд. корп. Вн. стражи, 1835. - [2], XXII, 423 с. (страницы 158-164)

В рассуждении о смертоубийстве договорная грамота содержит в себе следующее постановление: «Русин ли убьет Христианина или Христианин Русина, да умрет на том месте, где он совершил убийство. Если же убийца скроется, то, буде он домовит, да возьмет ближайший родственник убито-го часть убийцы, то есть, какая будет ему приходиться по закону; но и же-на убийцы да получит часть, какая следует ей по закону. Если же сделавший убийство и скрывшийся не имеет собственности; то да останется под судом, доколе не отыщется; и в следе за сим да умрет».

Древность сего постановления очевидна. Его начало есть Германское, Скандинавское, Русское; только в приложении и в побочных обстоятельствах измененное на основании Греческого более образованного Права, сколько того требовало сообщение между двумя совершенно независимыми народами.

Следующие черты представляются здесь нашему вниманию:

1. Здесь не полагается ни малейшего различия между умышленным и случайным смертоубийством; ни одно Древнее Право не делает такового разграничения; тоже и Русское. Там, где частная месть действует еще во всей своей силе и составляет священный родственный долг, там не делается никакого различия между умышленным и неосторожным смертоубийством. Неумышленное смертоубийство все однакож и есть и остается смертоубийство, и кровь, каким бы образом она пролита ни была, требует опять крови;

2. Убивающий другого, платит за то своею жизнью. Сие постановление принадлежало как тому, так и другому праву: по Греческому Праву убийца умирал в силу судебного приговора; по Русскому – от частной мести родственников. Употребленное в договоре выражение: «да умрет» обнимает собой тот и другой образ расправы и следовательно, ни которая сторона ни поступала вопреки договору, если в случае смертоубийства она действовала на основании своих законов;

3. В случае побега, ближайший родственник убиенного получает имение убийцы. По Греческим законам было не так; без всякого сомнения здесь одержали перевес Русские понятия о Праве. Случаи бегства преступников для спасения себя от смерти, должны были встречаться весьма часто. Вообще это бегство как тогда было в большом обыкновении, так и ныне еще весьма обыкновенно в тех странах, где господствует частная месть: по совершении тотчас убийца преступления бежит из своей страны, дабы тем спастись от мщения родственников убитого. Родственники, единоплеменники потерпели ущерб от убиения одного из их членов; они должны были получить вознаграждение за сию потерю; почему везде вместо частного мщения является выкуп, как скоро начнет оно терять не-сколько свою первоначальную строгость. Действовало ли тогда у Руссов право мести во всей своей строгости, так что, если нельзя было поймать убийцы, то кто-нибудь другой из его рода должен был платить своей кровью за кровь, – мы не имеем точных о сем сведений. Но очевидно само по себе, что, по крайней мере, в сношениях с Греками сие начало не могло иметь полной силы, так как оно было не согласно с их собственным Правом. Греки не могли позволить Руссам умерщвлять вместо убийцы кого-либо из его родственников; посему и в договоре с ними, определяя правила для прекращения взаимных распрей, должны были постановить выкуп от частного мщения на тот случай, когда бы нельзя было поймать настоящего убийцу, долженствовавшего заплатить своей жизнью за преступление.

Очевидно, сие постановление сделано было также в пользу Руссов, и для удовлетворения их в случае преступления, сделанного Греком. Без сомнения, Русских приходило в Грецию гораздо более, нежели Греков в Россию. Кроме товаров, Грекам нечего почти было взять у них: имение же их в самой России не могло составлять для Греков завидного стяжания. Оно было от них весьма далеко; вступление во владение оным соединено было с большими трудностями, и Руссы, еще грубые, не слишком охотно стали бы их терпеть посреди себя в качестве членов своего сообщества.

Если же, как мне кажется вероятным по вышеизложенным причинам, такая выдача имения скрывшегося убийцы ближайшему родственнику, который по Русским законам имел право мести, установлена была главным образом приспособительно к Русским обычаям и в пользу Руссов; то с другой стороны надлежало также ограничить сие право в пользу Греческих жен. Они не отвечали за вину своего мужа, подобно Русским женам, как члены семейства тесно с ним связанного, но составляли особое, юридически отдельное от мужа лице, и имели свое собственное, отдельное имущество. Если образованный народ, каковы были Греки, заключает договор с грубым народом, каковы были Руссы, и если он соглашается для сохранения мира на статью столь важную и столь не согласную со своим собственным Правом, как выдача имения убийцы для удовлетворения за смертоубийство; то, впрочем, оно не может простирать своих уступок до того, чтобы выдавать имущество и безвинной жены, которая, по Греческому праву, не отвечала ни за какую вину мужа собственным лицом или имуществом. Но такое изъятие надлежало именно определить; в против-ном случае грубый Русс на основании своих законов захватил бы все, что только нашел бы в доме мужа, даже и то, что составляло собственность его семейства. Посему это постановление совсем не так странно, как представляется с первого взгляда; и при тщательнейшем испытании законодательства того и другого народа тотчас открывается, почему нельзя было опустить здесь сего постановления.

Для Руссов надлежало в сем случае сделать то же самое изъятие; ибо взаимность составляет необходимое свойство древних договоров, особенно у грубых народов. Впрочем для Руссов сие изъятие не имело большой важности, ибо у жен их было немного собственного имения; и во время своего пребывания в Константинополе они без сомнения имели весьма редко что-нибудь такое, на чтобы жены их могли бы делать притязание;

4. Последнее положение, т.е. если у преступника нет никакого имущества и следовательно ему нечем откупиться от мщения родственников и удовлетворить за свою вину; то вина и вместе с нею все происходящие от-сюда притязания остаются на виновном, и потому он должен подвергнуться наказанию, как скоро найден будет, – это положение так просто, ясно и обыкновенно во всех древних Правах, что для него не нужно никакого объяснения.

И так в сей договорной статье постановляются следующие начала относительно смертоубийства – начала, совершенно сообразные с понятиями обоих народов о Праве, сколько большое различие между ними до-пускало общее согласие: 1) Убивающий другого должен и сам умереть (у Греков, по определению Правительства; у Руссов, от мести родственников убитого); 2) Если преступник скрылся и следовательно преступление не может быть омыто его кровью, то, а) когда у него есть имущество, сие имущество отдается в вознаграждение ближайшего родственника убитого; б) когда нет у него имения, а потому и вина не может быть искуплена, вина смертоубийства остается на нем по смерть его, и как скоро он будет пойман, должен тотчас умереть.