Ценные бумаги... (знаем, помним, чтим)

«Что бы мне хотелось видеть в прозе о войне? Правду! Всю жестокую, но необходимую правду, для того, чтобы человечество, узнав ее, стало благоразумней.»

В.П. Астафьев.

Лето, как и многие из советских ребятишек, я по большей части проводил у бабушки в деревне. Красота. Свобода. В школу ходить не надо. Очень нравилось это время. Бабушка, как впрочем большинство бабушек в жизни многих детей, позволяла мне больше, чем родители. У нас с ней не было секретов. Я мог поделиться с ней всем, что меня радовало или мучило, облегчить душу. Она, с высоты своего возраста, была для меня авторитетом, подругой, которая могла легко разрешить все мои проблемы, посмеяться вместе со мной и погоревать над моими «громадными» детскими бедами, разведя их морщинистыми жилистыми натруженными руками.

Но, несмотря на доверительные отношения, все же один секрет у бабушки был, и я никак не мог открыть его для себя. Секрет хранился в деревянном комоде, в верхнем ящике. О его существовании я узнал случайно. Когда однажды забежал в дом с незатейливой детской просьбой, типа попить или намазать кусок булки повидлом. Бабушки на кухне не было. Я побежал в другую комнату. Она стояла ко мне спиной и не сразу заметила меня. Прямо от двери я, разгоряченный игрой в «войнушку», звонко закричал: «Бабушка! А да…». И осекся на полуслове, увидев вздрагивающую старческую спину. Бабушка выпрямилась, повернулась ко мне и, словно стыдясь чего-то, быстро сунула что-то в верхний ящик комода, украдкой стерев с лица бежавшие слезы. Я ошеломленный замер и удивленно посмотрел на бабушку. Заметив мое состояние, она тут же улыбнулась сквозь слезы: «Да, соринка в глаз попала, внучек, не обращай внимания! Все хорошо! Что ты хотел?»

Позже я выбежал на улицу с бутербродом в руке - куском батона, политым водой из чайника и присыпанным сахаром, присел на завалинку и задумался. Детское любопытство не давало мне покоя. - Значит у бабушки есть какой-то секрет от меня? Что бы это могло быть? Может деньги? Да нет, деньги никогда от меня не прятали. Они всегда лежали в шкатулке. И я знал уже об их ценности и назначении. Я даже играл советскими облигациями выигрышного займа, правда тогда не понимая почему одни деньги маленькие и их принимают в магазине, а облигации большие, но на них нельзя накупить сладостей. Странно! А может там у бабушки деньги еще больше? – подумал я, - Посмотрю тихонько, а потом выпрошу у неё чего-нибудь вкусненького!

После обеда, когда бабушка уснула, разомлев на жаре от работы в огороде, я влез на стул и тихо выдвинул верхний ящик комода, пытаясь разрешить загадку. Вот аккуратно сложенные наволочки, вот связка «химических» карандашей, вот стиранные носовые платки. Я приподнял наволочки. Под ними лежали какие-то бумаги, исписанные таким же «химическим» карандашом, какие были в ящике. Ничего интересного и секретного! Услышав, что бабушка зашевелилась во сне, я стремглав выскочил на улицу, боясь быть уличенным в излишнем любопытстве. Мысли так и переполняли голову. А что там было такого, что заставило бабушку плакать? Да вроде ничего! Успокоившись, я вскоре забыл об этом и больше не вспоминал. Детство - беззаботное время! Лето, речка, футбол, друзья! Смех! Все горести на фоне радости забываются быстро.

Уже много позже, когда стал подростком, я пережил смерть моей бабушки. Это была в моей жизни первая смерть родного человека. Первая и незабываемая. Горечь утраты близкого, это всегда нелегкие испытания, тем более для впечатлительной неокрепшей души. После похорон бабушки моя мать стала разбирать вещи в ее опустевшем доме. Дошла очередь и до того заветного ящика комода, в котором, как мне казалось в детстве, бабушка хранила что-то ценное и загадочное, пряча от меня. «Вот, посмотри, что это?» – сказала мать, передавая те самые конверт и бумагу с расплывшимися буквами. Я, не желая верить в смерть бабушки, стал жадно читать «химический» текст на листочках, как бы прикасаясь к тайне, стараясь хоть так вернуть родную душу и ощутить её незримое присутствие.

Читая угловатые буквы, написанные «химическим» карандашом на «загадочных» листочках, я не смог сдержать слез, поняв, почему бабушка плакала над этими простыми кусочками бумаги, скрывая это от всех. Я раскрыл секрет родного человека, когда он ушел от меня навсегда. Еле разбирая полустертые буквы, расплывающиеся от застилающих мои глаза слез, я еще раз прочитал не совсем грамотное, но от это не менее горестное: «…Варя убит в поле боя из орудия осколком в голову кряду и помер. Жалко мне товарища Александра Петровича Никитина. Писал его товарищ Навозин Петр Михайлович. Вечная память погибшему товарищу Александру Петровичу Никитину…»

Дальше буквы заплясали в моих глазах, и я завыл навзрыд, не сдерживая себя. Мать, перебирающая вещи, испуганно подскочила ко мне, выронив белоснежные отглаженные простыни на пол. «Что?! Что?! Что случилось?!» - запричитала она. Я молча протянул ей бумаги, всхлипывая. Она, конечно, знала про эти письма, но в суете похорон забыла, что это за бумаги и отдала их мне, чтобы я разобрался. Теперь, держа эти листочки, пропитанные слезами ушедшего родного человека, она тоже заплакала, не желая мириться с утратой двух родных душ – отца и матери. Она обняла меня, и мы долго стояли молча, обнявшись. Она гладила меня по голове, и я чувствовал, как горячие капли текли по её щекам, огибая рот и капая с подбородка вниз на валяющиеся на полу простыни, заботливо выстиранные и отглаженные моей бабушкой.

Так, потеряв одного родного человека, я узнал о потере другого – дедушки, погибшего на войне. Бабушка украдкой, не показывая никому своего горя, тихо скромно плакала над этими ценными для нее бумагами, не рассказывала мне о дедушке, не желая травмировать мою детскую душу, и носила этот ужас в себе. Это и был ее секрет...

Последняя весточка с фронта о муже. Сейчас эти бумаги, написанные возможно крестьянином, возможно рабочим, не шибко грамотным, но искренне переживающим смерть товарища и жуть творящегося вокруг, стали для меня ценными бумагами, унаследованными вместе с нехитрым скрабом после смерти моей бабушки. Я смотрю на это письмо, которое видело то время, весь тот беспредел и страх, поселившийся в каждом человеке. Я представляю, как это письмо передавалось из рук в руки, пока шло с фронта до адресата. Думаю, что последнему, кто передавал письмо моей бабушке, было труднее всех. Как же тяжело было тому почтальону, скорее всего женщине, ведь мужики тогда были на вес золота. Представляется картина, как сидят с сухими, потому как уже выплакано всё, ввалившимися глазами, двое, письмоносица и молодая жена, узнавшая, что стала вдовой в неполные… В общем, если б не война, жить бы и радоваться!

Именно это письмо, - самое ценное наследство. Оно хранит боль и горькие слезы по безвременно погибшему мужу. И эти тихие слезы не только бабушки! Это слезы всей страны. И мы не должны забывать и передавать их, в свою очередь, по наследству. Пусть невидимые миру слезы будут видны всем, чтобы такого больше никогда не повторилось…

Праздновать ли по этому поводу?-спросите вы меня. Что сказать? Вспоминаю, после смерти в день похорон поминали бабушку, выпивали не чокаясь, как водится, а потом, захмелев, даже пытались играть на гармошке и петь. Это меня тогда очень здорово покоробило. Ушел из жизни дорогой мне человек. И казалось, весь мир должен скорбеть вместе со мной, а люди тем не менее продолжали жить и радоваться, как мне тогда казалось, смерти моего родного человека. В тот день я убежал, куда глаза глядят, возмущенный такой черствостью. Это было потрясение! Только потом, со временем, я понял, что жизнь продолжается и нужно принимать ее такой, какая она есть и жить, помня о том, что было, но и думая при этом о будущем, иначе может случится так, что прошлое захватит тебя, и тогда ты лишишь себя будущего, завязнув в прошлом…

Так вот, по поводу праздника. Я думаю, праздник нужен. Но прежде всего нужна правда! Правда о стране, пережившей все ужасы военного лихолетья. Правда о людях, познавших нечеловеческое горе утраты от потери миллионов погибших, пропавших, искалеченных душ; горе одиночества детей-сирот; горе рвущих на себе волосы вдов и матерей; горе малышей, видевших смерть матери и отца, горе родителей, бегущих за эшелоном, отвозившем детей в Германию. Война – великое горе! Все эти картины вызывают ужас до наворачивания слез на глаза и бессильного яростного сжимания кулаков. Но, несмотря на всю тяжесть пройденного нашими людьми, забывать этого нельзя. И праздник нужен для этого! Ведь объединяться вопреки горю свойственно всем, а нам тем более. Именно объединение перед лицом страха, унижения и беспредела находится в ряду причин, позволяющих нам выстоять и победить.

И мы объединимся и будем помнить это всегда, передавая горькие тихие слезы из поколения в поколение, и пусть эта наша боль не угаснет никогда, дабы не умножать печаль новыми смертями и увечьями, во исполнение чьих-то амбиций, направленных зачастую к выгоде немногих. Счастья и радости на костях людей не должно быть, но должна быть вечная память в назидание живущим и будущим поколениям для сохранения мира и покоя на нашей Земле. Вечна память и слава погибшим, исполняющим веление государства для защиты Родины! И пусть боль в этот праздник коснется всех и каждого, чтобы быть той прививкой, которая позволит нам быть людьми, а не биологическими тупыми созданиями управляемыми немногими, жрущими, пьющими, орущими и желающими еще больше и больше адреналина, забывшими напрочь о человечности и душе. Вечная память деду и всем, всем, всем, кого коснулась война, вырвавшая молодых и сильных из жизни, лишив многих простого человеческого счастья. Храните эти ценные бумаги, весточки с войны, вечно, и иногда, в том числе и в этот праздник, доставайте и прижимайте к сердцу, дабы ощутить все то, что нужно помнить о наших родных, несмотря на весь ужас и страх того времени, переданный в назидание нам, ныне живущим.

«Никакая фантазия, никакая книга, никакая кинолента, никакое полотно не передадут того ужаса, какой испытывают брошенные в реку, под огонь, в смерч, в дым, в смрад, в гибельное безумие...»

В.П. Астафьев.

Знаем, помним, чтим! Вечная память простым и скромным труженикам войны и тыла!

#вашмакаров