Есть конец у революции?

Сменяющие одна другую леволиберальные революции на Западе показывают предел развития либерализма. ЛГБТ**, 48 полов и любые возможные девиации разрешены, а счастье все не наступает.

В России новейшие западные-бесии, как-то: гомобесие, гендеробесие, BLM-бесие, MeToo-бесие, феминобесие, откровенно не приживаются, делаясь достоянием совсем больших оригиналов и уж, во всяком случае, оставаясь на периферии общественного внимания.

Кто-то под лозунгом «Жизнь мигрантов имеет значение» преклонил колена и почистил неведомому таджику башмаки. Но не произвел потрясающего впечатления на общество, а только смутил самого таджика. Кто-то выдал столь замысловатую половую самоидентификацию, что публика вообще ничего не поняла. Рассказы дам и девиц о том, как их домогались сатирики, редакторы, ведущие «Кто? Где? Когда?» etc. вместо того, чтобы вызвать правильную реакцию -- «Здесь девы юные цветут для прихоти бесчувственной злодея», вызывают скорее усмешку.

Охота учинить все, как на просвещенном Западе, возможно, и есть, но на практике получается иное — «Как наше северное лето, карикатура южных зим». Отчасти похоже на состояние русского общества конца XVIII в. Вроде бы и недостатков в российском быту хватало, и модного западобесия тоже — «А все Кузнецкий мост и вечные французы», однако, большого желания сотворить нечто прямо парижское не наблюдалось. И неприятно, и глупо. Романтизация якобинской рубиловки пришла позже.

Важной причиной того, почему у нас не получилось, а на Западе получилось, конечно, является страх. Вряд ли там никто не видит всего идиотизма происходящего. Не все же добровольно слепые. Но одно дело — видеть, другое —говорить. И во Франции в 1793 г. видели, и в СССР в 1937 г., но когда существовало не только понятие «враг народа», но даже и «подозрительный по умеренности», т. е. просто не спешащий продемонстрировать свою ярую преданность новым порядкам, говорить, что видишь и думаешь, не слишком хотелось.

Аббат Сийес, будучи спрошенным, что он делал во время террора, отвечал: «J'ai vécu» — «Я оставался жив». При всяком общественном безумии бывает много таких аббатов. В том числе и на нынешнем Западе. Тогда как в тиранической России не страшно, и над идиотизмом вполне можно подшучивать — даже с работы не выгонят. Это важно.

Хотя это не объясняет: а страх-то откуда взялся. Но тут надо посмотреть предысторию.

Великие свершения современного либерализма, когда дозволены вроде бы уже все девиации, кроме домогательства и подшучивания — с этим, напротив, все очень строго, порождают предсказуемый эффект. «Радио есть, а счастья нет». ЛГБТ**, 48 полов, трансгендерные нужники etc. — все это есть, но не все парижане радуются великому счастью.

Не радуются, потому что великая политкорректная революция была триумфом реализма в средневековом схоластическом смысле. За абстракциями признавалось реальное бытие. Если, допустим, разрешить абстракцию однополого брака, она тут же станет реальным браком, дарующим семейное счастье. То же и с прочими абстракциями, изобретенными передовыми умами. Разрешить, конечно, можно. Можно даже постановить: «Запрещено запрещать». Но химеры, пусть сто раз разрешенные и даже объявленные нормой, от этого не перестанут быть химерами, все время спотыкаясь о грубую прозу жизни.

Но тогда передовые общества оказываются перед развилкой. Большинство (которое молчаливое и которое видит всю химеричность прогрессивных конструкций) желает не то чтобы свирепой реакции, но скорее спускания дела на тормозах. Не обращать внимания на передовые глупости и делать вид, что их не существует. А там, глядишь, и утрясется.

Но это противоречит чаяниям меньшинства, не желающего, чтобы его свершения были затянуты обывательской тиной, а наконец и вовсе исчезли. За что тогда боролись? За что старик Яков звенел кандалами и шел на эшафот?

Но способ защитить и приумножить обанкротившиеся революционные свершения, способ показать, что счастье будет, да еще какое — он известен и называется перманентной революцией. Если революционные достижения замыливаются и размазываются, налицо саботаж классового врага, и тогда нужны новые, еще более великие свершения, чтобы не только врагу — чертям стало тошно.

Такова логика всех революций. Вроде бы уже установившееся Царство Разума приходилось укреплять гильотиной. Большой Скачок («Три года напряженного труда — десять тысяч лет счастья») пришлось дополнять Великой Пролетарской Культурной Революцией. Окончательная победа социализма вызвала надобность в Большом Терроре.

Точно так же и предшествующие леволиберальные победы, вроде бы даже казавшиеся относительно невинными — гей-парады, всеобщая политкорректность, окончательный триумф идеала содомского, ниспровержение старых пердунов с новейшей баржи, — были, как выяснилось, лишь прелюдией к гораздо более хлесткой нынешней культурной революции.

Источник СМИ

Лихо косой только первый взмах сделать.