История о двух главных противоборствующих правительницах Европы 16 века — Елизавете I Тюдор и Марии I Стюарт. Одна — протестантка, другая — католичка; одна — девственница, другая — трижды вступала в брак; одна старше, другая моложе...
Чтобы понять характер и менталитет, королевы Англии Елизаветы и королевы шотландцев Марии, необходимо заглянуть в их семейную историю. Надо знать происхождение этих дам, известные им концепции, связанные с властью, ролью суверена в истории и ролью женщины в обществе, психологическую атмосферу времени.
Только так станет возможным понять то отчуждение, царившее между коронованными родственницами, ту жестокость, с которой они относились друг к другу, то безжалостное понимание, разделявшееся обеими, которое лучше всего характеризуют слова, сказанные незадолго до появления наших героинь на свет одной королевой в адрес другой: «Я — ее смерть, или она — моя».
Для этого понимания надо отступить на пару поколений назад, во времена позднего Средневековья, когда Британские острова сотрясала великая война за власть, ставшая основой «Игр престолов» Мартина. С 1460 по 1485 годы бушевала «Война Алой и Белой розы», в которой потомки Эдуарда III (1327–1377 гг) пытались вырвать друг у друга венец и скипетр. Впрочем, это красивое флоральное название придумали, скорее, писатели эпохи романтизма — люди Средневековья не видели нужды называть войны красиво или эффектно, в войнах не было ничего особенно привлекательного. Если современникам великой династической распри тех дней необходимо было как-то назвать этот конфликт, они обходились довольно прозаичным, но очень точным термином Cousins War. То есть, «Война кузенов». И — отлично отражало суть конфликта.
Ведь за власть бились родственники. Довольно близкие. Иногда — совсем родные. Ланкастеры и Йорки происходили от двух сыновей короля Эдуарда, Джона Гонта Ланкастерского и Эдмунда Йоркского. Белая Роза, Йорки, вели свое происхождение также и от Лайонела Антверпенского, второго сына Эдуарда III (то есть, сами себе приходились кузенами). Матриарх Йорков, Сесили Невилл, была сама внучкой Джона Гонта. Бесконечные Невиллы, Буршье, Стаффорды и прочие точно так же происходили от Эдуарда, и все были в родстве.
Английский королевский дом всегда отличался от сопредельных и сравнимых по статусу и происхождению (от посткаролингских графов) правящих фамилий незаурядной неуживчивостью и склонностью к внутрисемейным склокам. Уже сыновья Завоевателя (герцог Вильгельм Нормандский, захвативший трон Англии в 1066 году) грызлись между собой за власть как дикие псы. Стоило умереть тому из них, кто победил, в 1135 году, как началась новая свара, — воевали за корону уже внуки нормандца — Стефан, Роберт, две Матильды. Воцарилась «Анархия» (так называется в историографии тот период, когда, по словам современного хрониста, «Бог и его святые спали», и не видели тех ужасов, в которые ввергла страну почти двадцатилетняя гражданская война). Потом краткая передышка, пришедшаяся на молодость Генриха II, первого Плантагенета на троне, и уже финал его правления утопает в крови и огнях пожарищ — старый король вынужден воевать со своими сыновьями. Затем тревожное правление Ричарда Львиное сердце и его двуличного брата, Иоанна Безземельного, пауза на почти столетие (Генрих III и его сын Эдуард I удивительным образом любили друг друга и по большей части были верны друг другу), — и вновь ад: Эдуарда II свергла (и, кажется, убила) жена, которой, волей или неволей, помогал их сын, Эдуард III. После смерти третьего Эдуарда его наследника и внука удалил с престола и уморил в темнице другой внук, Генри Болингброк, ставший Генрихом IV. А еще через полвека разразилась Война Кузенов.
Плантагенеты были неуживчивым семейством, в котором не гнушались проливать кровь ближайших родичей. Ни французские Капетинги, ни австрийские Габсбурги не отличались такой кровожадностью. Симон де Монфор убил своего двоюродного брата Генриха Алеманского прямо в церкви, Эдуард Второй велел казнить своего двоюродного брата Томаса Ланкастера, Эдуард Третий безмолвно наблюдал, как мать велела умертвить его отца в темнице, а потом санкционировал казнь родного дяди, Эдмунда Кентского. Его внук Ричард II чуть не обезглавил единоутробного брата, очередного графа Кента, — только мольбы матери помешали ему. Но Джоанна Кентская, неделю умолявшая младшего сына спасти от казни старшего, умерла в результате нервного потрясения. Тот же Ричард велел удавить в темнице родного дядю, герцога Глостера, а потом сам погиб от голода в тюрьме — приказ отдал его собственный кузен Генрих Ланкастер. Внук этого Генриха одобрил казнь его сына, своего родного дяди, очередного герцога Глостера. Королевская кровь лилась в Англии куда обильнее, чем в других королевствах — во Франции, например, ни один принц крови не пал на плахе по воле своего царствующего родича, ни разу. В истории Габсбургов только Альбрехт I и злосчастный дон Карлос пали жертвой родни — и это были уникальные примеры.
Война Кузенов не только довела до гротеска эту склонность английских монархов сеять смерть внутри семьи, но и показала весь ужас зависимости судеб нации от внутрисемейных разборок династии. До логического итога (отказа от генетической рулетки в пользу избираемого правителя) ропот населения не довел ситуацию никогда — Британией до сих правит наследственный монарх, — но ужас, вызванный Войнами Роз, впечатался в умы. Ведь не просто почти вся королевская семья вымерла в сражениях, казнях, застенках, но и высшая аристократия поредела, как после Великой Чумы, — а уж погибших среди коммонеров, призванных сражаться, и простых обывателей, павших жертвой насилия, голода, эпидемий, было трудно сосчитать в принципе. Так что извечный святой долг монарха обеспечить твердое и неоспоримое наследование короны приобрел в Англии XVI столетия особо важное значение — в сознании его монархов приобретавшее практически невротические формы. Логика была простая — любая неясность с престолонаследием чревата гражданской войной и неисчислимыми жертвами.
Поэтому эта мысль — упрочить наследование! — неумолчно звучала в голове первого Тюдора на английском престоле, Генриха VII. Этот потомок двух бастардных линий, чувствующий себя на троне неуютно всю четверть века правления, сразивший в бою дядю своей будущей жены (Ричарда III), казнивший кузена этой самой жены и, возможно, ответственный за гибель ее родных братьев, из кожи вон лез, чтобы дать своей семье шанс крепко удержаться за корону. Эта мания заставила его, когда он потерял двух из своих трех сыновей, сделать новую попытку обзавестись дополнительным наследником — попытка эта стоила его супруге смерти в родах. Оставшиеся несколько лет жизни стареющий король посвятил поискам новой жены — так этого в целом холодного брачным темпераментом мужчину волновал вопрос укрепления династии.
В 1509 году его сменил на троне единственный выживший сын — 17-летний Генрих VIII.
Красивый, спортивный, отлично для тех времен образованный принц за почти сорок лет правления превратился в ужасающую развалину, в тучного, больного и зверски жестокого тирана. Его личная жизнь вызывала насмешки и содрогание ужаса во всем христианском мире. Он похоронил четверых жен, двоих из которых отправил на плаху самолично, и вступал в брак шесть раз — больше, чем любой из его предшественников или преемников. Настоящая Синяя Борода! — и, однако, считать его брачные эскапады просто проявлением деспотизма и самодурства будет несправедливо; хотя он был и деспотом, и самодуром.
Генрих VIII подверг свою страну, свой народ и всю Западную Европу страшным испытаниям, он проявлял невероятную жестокость по отношению к самым близким людям. От министров, к которым испытывал искреннюю дружескую привязанность — и отправлял их на плаху, до жен, которых по-настоящему любил, страстно и глубоко (кроме, разве что, Анны Клевской, — она всех участников этой семейной драмы, кстати, пережила), — и тоже слал на эшафот. Наконец, родных своих детей он, выражаясь словами современных психологов, травматизировал до безумия. Этому принцу, в котором воспитание и образование выковало стойкие моральные убеждения, наверняка было страшно одиноко и наверняка его не могли мучить угрызения совести по поводу совершенных злодеяний. Но вся эта гекатомба была не результатом осознанного садизма — король просто хотел оставить после себя порядок и стабильность.
Жизнь смеется всегда над подобными планами — жесточайшая ирония судьбы заключается в том, что Генрих VIII не преуспел в своих главных деяниях ни разу. Столько крови пролить, чтобы закрепить трон за своим потомством — и не оставить после себя ни одного внука!
На этом заканчивается первая часть предыстории Елизаветы Тюдор, второй дочери и третьей преемницы Генриха VIII, и Марии Стюарт, внучатой племянницы Генриха, чьи потомки до сих сидят на престоле в Лондоне.
39.9к
