АДОВО ПЕКЛО
К станции подлетали со стороны Припяти. Но в речной пойме виделось еще и целое море разливанное, причем с главной артерией никак не связанное, скорее всего, искусственное водохранилище, снабжающее электростанцию водой. Точно, от «моря разливанного» отходит в бетонном обрамлении канал, который под прямым углом ограничивает ЧАЭС с двух сторон.
– Вон, вон четвертый энергоблок! - снова разносится в вертолете зычный глас. - Возле трубы смотрите! Разрушенный!..
Вижу! То, что раньше было зданием реакторного зала, превратилось в руины. В адово пекло! Темный провал, хаотично торчащие обломки, крыша машинного зала, кажется, повреждена...
Фотографирую взглядом моменты величайшей человеческой трагедии. Фраза ничуть не кажется мне пафосной — так оно и есть, все перед глазами. Слышу за спиной:
– Нет, нет, ближе нельзя! У реактора запредельный уровень радиации! До сих пор!
Кто там такой смелый? Оборачиваюсь — фотокорреспондент Володя Мащиков переместился к полковнику-химику.
Но, в отличие от города, на станции — жизнь. Видны люди, где поодиночке, где группами, по открытой местности все передвигаются бегом. Хотя не только народ наблюдается здесь, в работе и механизмы. Рядом с разрушенным блоком — громадный, на гусеничном ходу подъемный кран, который медленно катит вперед.
Потом узнаю, что немецкий кран Demag грузоподъемностью 500 тонн до-ставят по частям и героически быстро соберут в километре от станции при фоне радиации 200 млР/час, а затем подгонят (как раз к данному моменту мы и поспели) к поврежденному реактору для возведения над ним в дальнейшем изолирующего укрытия.
В придачу к первому крану таким же образом будут поставлены еще два этой же фирмы, только более мощные — поднимающие 650 тонн каждый. Все краны были оснащены видеокамерами, с помощью которых из здания ХЖТО (хранилище жидких и твердых отходов) и управляли дистанционно строитель-но-монтажными работами.
Совсем рядом с «пеклом» (может, с вертолета так виделось) стоял бетоновоз с вращающейся «бочкой», а еще три машины — в отдалении, должно быть, ждали своей очереди. Кабины у них были какие-то странные.
Челноком сновал по площадке перед третьим энергоблоком колесный бульдозер, сгребая землю в небольшие кучки...
Мы повисели немного и с противоположной стороны станции, где в иллюминатор просматривались канал, рядом заполненный немаленький бассейн прямоугольной формы, за ними — длинная стена машинных залов, но тут не было ни людей, ни работающей техники. А вскоре и эта панорама покатила из глаз, и вновь перед ними — рыжий лес. В иллюминаторы с левого борта в некотором отдалении просматривается река, так вдоль нее и летим.
Полковник-химик крутит ручку дозиметра, но никто уже не спрашивает: «Сколько?!». И так понятно, что норма значительно «перевыполнена», чего лишний раз душу бередить. Невеселые мысли лезут в голову: «Уровень радиации высок и на земле, и в воздухе, сколько, интересно, нам сегодня достанется?.. Битва-то идет, но когда удастся справиться с этой напастью? И какой ценой?..»
От размышлений отвлекает неугомонный подполковник Данилов:
– Городок какой-то впереди!
– Чернобыль, - полковник-химик продолжает исправно служить гидом.
– О! Что еще за сооружение?! - подполковник Данилов продолжает проявлять любопытство.
Сидим рядом. Приникаю к иллюминатору:
– Где?
– Прямо смотри!
Действительно, среди леса расчищенная больших размеров площадка, на которой в два ряда правильными кругами расположены (как бы их назвать?) изделия, смахивающие (если не приглядываться) на алюминиевые ложки (такие же серебристые), которые воткнуты держалом в землю. Высотой они не один метр, под десяток где-то и образуют такой вот круговой забор, хотя и изгородь из колючей проволоки также имеется...
– Левее глянь! - толкает меня в бок Данилов.
Мать моя — родина! Тут что-то уже вообще из области научной фантастики — про космос! Уносятся над лесом в высь гигантские сооружения, как можно понять, антенны. Их две, одна значительно выше другой, но по любому в обоих случаях измерения и в длину, и в высоту идут на многие-многие десятки метров. Рядом с ними видны параллельными рядами поставленные многоэтажки — небольшой городок.
Одновременно поворачиваемся с Даниловым в сторону полковника, но тот занят разговором с генералом. Ждем. Другие офицеры тоже. Руководство заме-чает всеобщее внимание, и Иван Алексеевич кивает полковнику. Тот громогласно объясняет:
– Закрытый объект «Чернобыль-2» и радиолокационная станция дальнего слежения «Дуга-1». До Америки доставала. В настоящее время не действует, весь обслуживающий персонал и члены их семей эвакуированы. Все, что могу сообщить.
Мы возвращались в лагерь. Вниз, на проплывающее под вертолетом, больше не смотрел, устал. Нет, не физически, душа измочалилась — разорение кругом и беда, такое сразу не переварить, угнетает. Возможно, подобные чувства испытывали новобранцы, впервые попавшие на фронт в годы Великой Отечественной войны. Но я еще не знал, что отстраненно-увиденное с воздуха покажется «цветочками» по сравнению с теми «ягодками», с которыми придется соприкоснуться на земле, когда до этой самой беды можно будет дотянуться рукой.
В полку первым делом нас ждала баня. Обычный горячий душ, но и он казался роскошью после жаркого во всех отношениях дня да еще в полевых условиях. Всю полученную по прибытию одежду сдали, взамен получили новую.
– А старую куда? - интересуюсь у начальника вещевой службы.
– Складываем в пакеты и в хранилище, горы обмундирования уже образовались. А что делать? Сжигать нельзя, вся радиация снова поднимется в воздух. Скорее всего, будем отправлять в могильники, но пока нет команды.
Подумал тогда: «Изо дня в день полк облачается в чистое исподнее, в новую форму, как перед битвой. По сути, и идут ежедневно солдаты и офицеры в бой. Сражаются с врагом невидимым, коварным, безжалостным, который не пощадит, не промахнется, если дашь
промашку ты. Но все равно победа будет за нами, по-другому просто и быть не должно.»
«ПРОСТИ И ПРОЩАЙ, ЛЮБИМЫЙ ДОМ»
Утром получили свои индивидуальные дозиметры, которые вчерашним вечером сдавали на контроль. Приборчик — темно-коричневая пластмассовая коробочка где-то 3 на 3 сантиметра и миллиметров 8 толщиной, на прищепке, полностью глухая, что называется, без окон и дверей. Не понять, какую радиационную дозу каждый из нас вчера огреб. Знает только учетчик, персональные цифры заносятся им в журнал. Такова установка. Нам лишь объяснили, что максимально допустимая суммарная доза на человека — 25 рентген в час. После ее достижения командировка для военнослужащего заканчивается.
А сегодня нам предстоял автомобильный объезд зараженных территорий. Команда та же, что и вчера. В УАЗ-469 загрузились генерал-лейтенант Ларин, полковник-химик, полковник-медик и я, остальные — в полковую «санитарку» УАЗ-452. Поехали.
Катим по Иванкову. На подворьях видны люди: кто на огороде работает, кто со скотиной возится, а кто просто стоит у калитки и провожает нас взглядом... Эвакуация не коснулась села, до контрольно-санитарной зоны еще надо доехать.
Проселочная дорога песчаная, за нами тянется шлейф пыли, но небольшой.
– Обрабатывали округу с воздуха и земли специальным связывающим раствором, чтобы уменьшить разнос радиации ветром, - поясняет полковник-химик. - А на станции из полимерных композиций создавали на поверхности плотную пленку, которую затем резали на полосы, скатывали вместе с включенным в нее высокорадиоактивным «мусором» в рулоны и отвозили на захоронение. Работа — не приведи никому! Героический все-таки у нас народ...
Выезжаем на асфальт, прибавляем в скорости, но окна по-прежнему закрыты. Никто не возражает, хотя солнце на синем небосклоне с легкими пуховыми облачками припекает изрядно — разгар лета.
Минут через сорок впереди показался шлагбаум, вправо и влево от которого насколько глаз хватало тянулось ограждение из колючей проволоки на бетонных столбах. Пять самосвалов и пожарная машина выстроились в очередь.
– К зоне приближаемся, - полковник-химик натягивает на нос болтающийся под подбородком «Лепесток», следуем его примеру. - КПП «Дитятки», по названию села. Сейчас и нас тормознут.
– С какой целью? - обернулся Ларин.
– Мародеры появились, поэтому проверяют на въезде.
Стоим перед шлагбаумом. К нашим машинам не спеша направился старший лейтенант милиции. Подошел, козырнул, начал представляться, но увидев погоны генерал-лейтенанта, не закончил и крикнул напарнику:
– Открывай!
Слева, недалеко от КПП, видим на площадке у шоссе, как дозиметрист с прибором на шее водит «клюшкой» (зонд на удлинительной штанге — похоже) у колес и подкрылков бензовоза. Второй контролер машет красным флажком, останавливая подъезжающую машину.
Полковник-химик уже без всяких вопросов объясняет:
– Проехали ПуСО — пункт специальной обработки. Но обработка только в обратном направлении, а к ЧАЭС и городу Припять путь свободен, чего проверять, если к реактору едем. ПуСО на нашем маршруте будет три. Первый — у самой станции, второй — на полпути, третий вот — на выезде. Кстати, техника здесь должна фонить не выше пяти миллирентген в час. В противном случае — дезактивация. Обычно АРС-12 тут работает, а сейчас его нет, видно, заправлять укатили.
Позднее утро, движение в обе стороны достаточно активное. Техника на трассе в основном многотонная, работы милиционерам-гаишникам и дозиметристам-контролерам хватает сполна. С небольшими задержками добираемся до развилки у села Черевач. Согласно дорожного указателя: направо поедешь, сна-чала в город Чернобыль попадешь, а затем — Припять, налево повернешь, до села Новосёлки докатишь.
Мы покатили налево. Генерал-лейтенант Ларин решил ознакомиться с обстановкой в эвакуированных селах. Что и говорить, печальная нас ждала картина.
Въезжаем в Черевач. Перед УАЗом посреди дороги на солнцепеке лежит большая лохматая собака. Водитель сигналит, никакой реакции. Живая ли? Снова звучит клаксон. Подняла голову и долго смотрела в нашу сторону, и во взгляде ее мне чудились просто человеческие тоска и боль. Стало как-то не по себе.
Водитель аккуратно объехал собаку с края по траве. А куры и утки, те бы-ли по обыденному бодры, с кудахтаньем и кряканьем шустро освобождая нам путь. Полковник-химик проинформировал, что тому, скорее всего, способствует хитин, имея в виду перьевое покрытие данных животин. И еще добавил, что дезактивацию строений в этом месте проводили подразделения нашего полка.
Заметили. На домах (у некоторых заколочены окна и двери, закрыты став-ни) следы от обработки. Колодцы (обычные деревенские, с воротом) наглухо за-тянуты черной пленкой, желтеют стандартные таблички: знак радиации и надпись «Заражено!».
Ни ветерка. По селу плывет за ночь настоявшийся яблочный аромат. В палисадниках ветки ломятся от крупных краснобоких плодов, земля под яблонями устлана ими. Полковник-химик подносит зонд дозиметра, треск прибора нара-стает, стрелка побежала по шкале, убежала за красную отметку и остановилась — дальше двигаться некуда. Радиационный фон зашкаливает. Не тронь яблоки — заражены!
К красивым плодам, естественно, никто не притрагивается, лишь молча оглядываемся по сторонам. Ни говора людского, ни тарахтенья тракторного... Птиц и тех не слышно. В мозгу никак не укладывается: яркий солнечный день, благоухание природы и тишина кладбищенская вокруг.
Едем дальше. Дорога рассекает желтое поле вызревшей ржи. Останавливаемся. Кто-то из офицеров мнет в ладони колос, дует, освобождая зерна от плевел.
– Не советую! - предупреждает полковник-химик.
Включает прибор, та же история, что и с яблоками — зашкаливает!
Гнетущим безмолвием встречают нас и Новосёлки. На одном из домов мелом выведено: «Прости и прощай, любимый дом». Как с живым существом расставались люди со своим жильем. А как же иначе! Не одно поколение наверняка выросло в нем, тут рождались и умирали, самоотверженно обихаживали кормилицу-землю и гордились результатами трудов своих, переживали большие и маленькие радости и печали, строили планы на будущее...
И вдруг в одночасье все рухнуло, никакого будущего на родной чернобыльской земле. Казалось, что воздух пропитан не только радиацией, а и людской болью несбывшихся надежд. Только что и оставалось сказать: «Прости и прощай...»
СЛОВА ОДНОГО КОРНЯ
В Чернобыль попали сравнительно быстро. На удивление (после всего увиденного ранее) город жил: работали некоторые магазины, стояла небольшая очередь у киоска «Союзпечать», посетители хлопали дверью под вывеской «Ресторан», на улицах сигналили автомобили, по тротуарам деловито вышагивал народ...
Только народ был одет либо в защитную зеленую, либо белую униформу ликвидаторов, транспорт все больше проезжал инженерно-строительный, армейский или милицейский, а про рестораны позднее объяснят, что они открывались как обычные столовые.
И еще одно наблюдение, озадачившее меня: у нас в машине респираторы у всех в «боевом положении» — на лицах, а у многих на улицах в «походном» — либо болтались под подбородком, либо были задвинуты на лоб. А до станции-то меньше десяти километров, и мы уже находились в «зоне отчуждения», где радиационный фон и степень загрязнения территории немногим отличались от «зоны особого режима» — ЧАЭС и города Припять. По всей видимости со временем привыкаешь к опасности, тем более, что она тебя никак не беспокоит.
В Чернобыле находился оперативный штаб по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС (по-моему, в двухэтажном здании), куда мы и прибыли. В большой комнате (или небольшом зальчике) на первом этаже было много стульев и скамеек (наверное, для коллективных совещаний) и несколько столов. За од-ним из них человек пять, разложив карту, что-то обсуждали. Я подошел послушать. Речь велась о расширении площадей под захоронение техники, уже неподдающейся дезактивации. «Закапывать, наверное, собираются,» - сообразил тогда.
Вернулись Ларин и полковник-химик, отлучавшиеся для встречи с местным руководством. Генерал коротко проинформировал офицеров о ситуации на месте аварии. За прошедшие три месяца многое сделано: путем сброса с вертолетов смеси песка, доломита, карбида бора, свинца, других составляющих удалось погасить разрушенный реактор; в ходе этой операции было совершено под две тысячи вертолёто-вылетов и сброшено более пяти тысяч тонн балласта; в связи с неуправляемой высокой температурой не исключалась угроза проплава и разрушения опорной бетонной плиты реактора и попадания раскаленных масс в грунтовые воды, в результате чего возник бы еще один мощный высоко-радио-активный выброс; с целью не допустить его, со стороны 3-го энергоблока под 4-ый был пробит 140-метровый туннель и очищено в грунте пространство под укрепляющую, страхующую плиту, которая в короткие сроки была залита; начались работы по возведению саркофага над аварийным реактором; продолжается дезактивация территорий...
Слушал я и размышлял. А ведь за каждым из этих кратких сообщений — судьбы многих сотен и тысяч ликвидаторов, их жертвенность и героизм (без преувеличения), самоотдача и сознательный труд! В том числе и солдат, сержантов, прапорщиков, офицеров полка химической защиты Ленинградского военного округа. Пришла беда в страну, и поднялись они на ее защиту, как бывало не раз у нас в лихую годину, когда не по принуждению, а по велению сердца шел народ в ополчение и становился в ряды защитников Отечества. Ведь не случайно, полк и ополчение — слова одного корня.
ГОРОД-ПРИЗРАК
Следующим пунктом нашего назначения был город Припять. Пропуск на проезд туда получили в оперативном штабе. День в разгаре, на трассе оживленно. Уже по разнообразию техники и ее количеству можно понять, задачи каких масштабов здесь решаются.
Вот и справа от дороги в отдалении стояли длинными рядами машины. Скорее всего, это хранилище я наблюдал с воздуха. Но почему его создали в зоне отчуждения? Чтобы быть ближе к району основных действий?
– Остров погибших кораблей, - задумчиво произносит полковник-химик, поглядывая в окно.
– Не понял, - до меня не доходит суть сказанного.
– Говорю, что проезжаем могильник. Эта техника нахватала уже столько рентген, что не поддается никакой дезактивации и сама стала источником облучения. Выход один — хоронить.
– Ее будут закапывать?
– Зачем, людям тут пока не жить, радиационный фон по округе одинаково высокий, так что останется ржаветь на поверхности.
Чего только в могильнике ни наблюдалось: автомобили всевозможных марок и конструкций, вся линейка, наверное, инженерно-дорожной, в том числе и военной, техники, армейские БТРы и машины химразведки, уже замеченный мною МИ-8... С учетом сказанного полковником колоссальное скопище вызывало горькое недоумение: такое богатство (а насколько оно еще увеличится!) и псу под хвост.
