ГОРОД-ПРИЗРАК
Следующим пунктом нашего назначения был город Припять. Пропуск на проезд туда получили в оперативном штабе. День в разгаре, на трассе оживленно. Уже по разнообразию техники и ее количеству можно понять, задачи каких масштабов здесь решаются.
Вот и справа от дороги в отдалении стояли длинными рядами машины. Скорее всего, это хранилище я наблюдал с воздуха. Но почему его создали в зоне отчуждения? Чтобы быть ближе к району основных действий?
– Остров погибших кораблей, - задумчиво произносит полковник-химик, поглядывая в окно.
– Не понял, - до меня не доходит суть сказанного.
– Говорю, что проезжаем могильник. Эта техника нахватала уже столько рентген, что не поддается никакой дезактивации и сама стала источником облучения. Выход один — хоронить.
– Ее будут закапывать?
– Зачем, людям тут пока не жить, радиационный фон по округе одинаково высокий, так что останется ржаветь на поверхности.
Чего только в могильнике ни наблюдалось: автомобили всевозможных марок и конструкций, вся линейка, наверное, инженерно-дорожной, в том числе и военной, техники, армейские БТРы и машины химразведки, уже замеченный мною МИ-8... С учетом сказанного полковником колоссальное скопище вызывало горькое недоумение: такое богатство (а насколько оно еще увеличится!) и псу под хвост.
Остались в стороне различимые за деревьями трубы и корпуса станции, мы уже в Припяти. Неспешно катим по проспекту. Забыть трудно — имени Ленина. Центральный, скорее всего.
Широкий он, обсажен вдоль бордюров ровными, словно по линейке, ряда-ми деревьев. У домов, в основном 9 и 5-этажки, яркие клумбы цветов. День жаркий, на некоторых балконах сушится белье, а вот на первом этаже наверняка живет рыбак, уже не простыни и наволочки на веревке, а крупные лещи вялятся на солнце.
Двери подъездов нараспашку, озорная детвора шмыгает туда-сюда, мальчишки, играя в прятки, еще надумали хорониться в подвале.
Розовеет детская коляска, сейчас выйдет мамочка с младенцем на руках, чмокнет чадо любимое в пухлую щечку, и отправятся они на прогулку, подышать свежим воздухом.
А на спортивной площадке уже не мальцы, но юноши гоняют футбольный мяч. Киевское «Динамо» который год становится чемпионом Советского Союза, есть с кого брать пример.
Так оно наверняка и было, но только до 26 апреля 1986 года. А сегодня Припять — город призрак. Вроде бы всё такой же он — светлый, воздушный, удобный, но ни единой души человеческой в его домах, на его площадях и улицах! Иди, куда глаза глядят, заходи, куда хочешь, — никто тебя не окликнет, не поприветствует, не улыбнется в ответ... От необычайности, противоестественности наблюдаемого внутрь вместе с отравленным воздухом заползает тоска.
Да! Всё, как всегда, но только город мертв, и лишь радиация и тишина властвуют над ним.
Но нет, впереди на скорости проспект пересекает бронетранспортер. Нас заметили, и вскоре, не успели еще доехать до перекрестка, «броник» возвращается и преграждает путь. Милицейский патруль. Ларин показывает капитану пропуск и спрашивает:
– Много работы?
– Хватает. Для кого беда, а для кого мать родна, - переиначивает милиционер известную поговорку. - И не боятся уроды, что нахватают радиации выше темечка, лезут, как тараканы, из всех щелей, только успеваем прихлопывать. А вы откуда?
– Из Ленинграда.
– Давно мечтаю побывать у вас. Жив останусь, обязательно приеду.
Выруливаем на площадь, останавливаемся, выходим из машин. О, я эту площадь уже видел, из вертолета. Вон и те два здания с вывесками на крыше, теперь можно прочитать — дворец культуры «Энергетик» и гостиница «Полесье».
Замечаю, что некоторые офицеры привели свои «Лепестки» в «походное» положение, кое-кто закуривает. Пример людей из Чернобыля заразителен. Тоже оттягиваю резинки и осторожно спускаю маску под подбородок. Прислушиваюсь к себе, никаких отрицательных ощущений. Наоборот, дышать стало легче. Смотрю на полковника-химика, тот в респираторе. Но он-то поболее каждого из нас знает, что такое хорошо и что такое плохо в вопросах радиации, снова прячу рот и нос под белую тряпицу.
На площади когда-то снимали дерн, часть его загрузили в контейнеры, но еще больше земельных пластов уложили в штабеля. На одном из них пышно цвели три алые розы, видно, из клумбы была земля. Но и здесь красота оказалась ядовитой, дозиметр показывал «зашкал».
– Сдается мне, здоровье и время тут убивали зря, - заметил кто-то из офицеров.
– Я бы не сказал! - отреагировал полковник-химик. - При удалении верхнего слоя уровень радиационного фона участка сразу уменьшается в три-пять раз. А зараженный грунт отсюда обязательно вывезут и захоронят.
– Может, и вывезут, только я не об этом, - не отступал спорщик. - Будут ли люди в городе жить? Навряд ли! А если и да, то когда? Лет через двести, триста?..
Прозвучала команда:
– По машинам!
Назад, естественно, шли уже через кордоны ПуСО. На первом задержка была недолгой. Дозиметрист, облаченный в ОЗК и противогаз, проверил, на-сколько фонит грязь на колесах, и махнул рукой: проезжайте!
– Значит, сорок миллирентген в час еще не набрали,-подытожил полковник-химик.
На втором посту провели замеры, велели загнать машины на эстакаду и ми-нут десять обрабатывали колеса и днища раствором, а потом и немного сверху. После повторной проверки отпустили.
Помыли хорошо, поскольку на выезде никаких претензий нам не предъяви-ли.
В лагере генерал-лейтенант Ларин спросил у меня:
– Все готово к трансляции обращений родственников?
– Так точно!
Накануне с начальником клуба полка мы провели необходимую работу, бы-ли на «товсь» и ждали только команду щелкнуть тумблером.
– Тогда сегодня за час до ужина начинайте. Я скажу замполиту, чтобы собрал в клуб весь личный состав, свободный от нарядов и работ.
Громкость включили на полную. Звучал звонкий детский голосок:
– ...Папочка! Ты у нас самый смелый и самый сильный, ты ничего не боишься, но только не забывай про меня, маму и Гришку...
Говорила дочка рядового запаса Федорова, с гордостью сообщившая нам при встрече в Стрельне, что перешла уже в третий класс «с одними пятерками». Бойкая девчушка, запись удалась с первого раза без всякого суфлирования. Ребенок — выигрышный вариант, потому и начали с него.
Народа в летний кинотеатр собралось изрядно. Кто слушал стоя, но большинство разместилось на длинных деревянных, покоящихся на вкопанных столбиках, лавках. Напротив меня сидел солдат лет сорока и, замерев, слушал с потаенной улыбкой на лице, а по щекам ползли слезы.
– Вы — Федоров? - отвлек я человека.
Тот отрицательно помотал головой:
– Нет, но у меня такая же...
И были потом снова баня, смена белья и одежды. И ужин.
Кормили, что называется, на убой. Со стола не убиралось красное сухое вино — врачи рекомендуют при «общении» с радиацией. Подполковник Данилов взял в руку бутылку, покрутил и, ни к кому не обращаясь, произнес:
– После всего, увиденного сегодня, почему-то хочется выпить что-либо «мокрое».
Кормивший нас прапорщик через минуту принес водку.
Следующим утром на ЧАЭС отправлялись автобусом, развозившим личный состав по местам работ. Шли сквозняком, лишь ненадолго задержавшись в Дитятках. И снова справа от грейдера в низине видели «остров погибших кораблей». За ночь в его рядах произошла заметная прибавка — еще один вертолет.
Без вертолетчиков в ликвидации всего того, что натворил взрыв, было ни-как не обойтись. Они и аварийный реактор глушили, и радиационную разведку, в том числе и над 4-ым энергоблоком, вели, и дезактивацией местности занимались, и грузы, людей перевозили... Барражировать, как правило, приходилось в полях высокой радиации, так что и пилотам, и машинам её, радиации, доставалась немало. Очередной вертолет в могильнике — лишнее тому свидетельство.
К административному корпусу станции подъезжаем под прикрытием стены машинного зала. Вскоре станет понятно, что каждый маневр любого исполнителя тут должен отвечать в первую очередь одному правилу — безопасности, за которой стоят жизнь и здоровье ликвидаторов в целом, а значит и сроки, и качество устранения последствий аварии.
В коридорах корпуса много людей, большинство из которых в белых одеждах — работники станции, физики-ядерщики (член-корр АН СССР Е. С. Велихов среди них), медики, но встречаются и «зеленые человечки». Один такой подошел к нам в актовом зале, судя по прическе — не военный. Оказалось, местный — заместитель главного инженера ЧАЭС по дезактивации Юрий Николаевич Самойленко. Говорил спокойно. Уверенно, чем сразу располагал к себе, да и баритональный тембр голоса был, как нельзя, кстати, когда же еще, как ни в минуты роковые, вещать таким голосом — убеждает. Иногда, когда кто-либо из нас задавал дилетантский вопрос, уста Самойленко трогала ироничная полу-улыбка. Понятно, он с первых дней здесь, прошел, как говорится, огонь и воды... Вот только до медных труб, по его словам, выходило еще не скоро.
– Смотрю, некоторые ваши товарищи покашливают, и это не случайно, это рутений дает о себе знать. Есть такой элемент под номером 44 в таблице Менделеева. Здесь мы с вами, наряду с другими радионуклидами, дышим и рутением-106, который, грубо говоря, является продуктом распада урана-235 и способен к самопроизвольной трансформации, сопровождающейся ионизирующим излучением. Всем всё понятно? - Самойленко выдержал паузу. - Посему, респиратор должен быть постоянно на лице (в тот момент у самого ядерщика маска была на шее, а во рту — сигарета). Действуем строго по полученным инструкциям, геройствовать не надо. Хотя и не без этого, видно, по-другому советский человек не умеет...
Беседа-инструктаж подходит к концу, нам выделяют сопровождающего, и отправляемся в машинный зал. Идем длинным соединяющим коридором, окна которого закрыты листовым свинцом, лишь в верхней части остаются свободными сантиметра три-четыре. Скорее всего, для понимания того, что там за окном: день, ночь ли, дождь идет или солнце сияет?
В машинном зале густой сумрак, разряжаемый кое-где желтым светом дежурных фонарей по стенам. От того, что толком не просматриваются ни высота, ни ширина помещения, оно кажется непомерно огромным, а дальний край его вообще тонет в темноте. Стоим на левой галерее, внизу горбатятся расплывчато-большие полукруглые корпуса турбогенераторов 1-го энергоблока.
– Дойдем только до 3-го, - предупреждает сопровождающий, - дальше опасно, зал еще не очищен полностью от ФАЗов...
Тут же переспрашиваю:
– Что такое фазы?
– Фрагменты активной зоны — куски топлива, графитовых стержней, обломки бетона и металлоконструкций. При взрыве они разлетелись на сотни метров вокруг, основная часть упала на крышу 3-го энергоблока, зачищаем сейчас, но и в помещениях имеются. Лежит ФАЗ в укромном уголке и целенаправленно фонит силой в несколько сот, а то и тысяч рентген в час. Попал под такой луч, и лучевая болезнь обеспечена, вопрос лишь один: какой степени? Так что не будем рисковать!
Молча соглашаемся, никому не хочется получать лучевую болезнь никакой степени.
Чем дальше мы продвигались в глубь зала, тем все ощутимее становился запах пожарища — устоявшийся, тяжелый запах дыма и гари, запах беды. Единственное место, где он обнаружился. Шедший впереди работник станции поднял руку и остановился.
– Всё, дальше не пойдем, третий энергоблок начинается. Сейчас спустимся и возвращаться будем низом.
После машинного зала за стенами его — благодать: неба голубое, тепло, ве-терок обдувает... Если бы еще не знать, что всё здесь на станции пронизано радиацией, где меньше, где больше, а где вообще через край. Стоит только выйти за угол административного здания и отдалиться метров на сорок в сторону, чтобы был виден 4-ый, разрушенный, энергоблок...
И я пошел за угол. Не один, с командой из шести человек во главе со старшим сержантом. То были бойцы нашего полка.
– Куда? - спросил рядового, с которым вчера сидел рядом в клубе при прослушивании обращений родственников.
– Землю в контейнеры загружать.
У каждого в руках лопата. Ничего, попрошу кого-нибудь поделиться.
Шли аккуратненько вдоль стены. Впереди возвышался корпус 1-го энергоблока, прикрывающий нас. Добрались до него.
– Слушай мою команду... - начал было старший сержант, как заметил меня. - Поработать хочется?
– Если вы не против.
– А чего противиться, держите мой совок. Слушай мою команду: к зданию компрессорной... попарно... бегом... марш!
Я бежал один. Метров тридцать-сорок. Компрессорная станция — очередное наше укрытие. Обогнув его, с торца рассматриваем площадку между вторым и третьим энергоблоками с расставленными пластиковыми контейнерами и грудами собранной земли. По-моему, их сгребал колесный трактор, который виделся мне из вертолета.
– Так, - старший сержант обвел взглядом подчиненных, - начинаем с ближних к нам куч. Туда — бегом, каждый забрасывает по десять лопат в контейнер, и так же рысью — обратно. В отведенные две минуты должны уложиться. Вопросы есть?
Все промолчали. Химики на станции почти каждый день бывают, разъяснение, скорее всего, предназначалось мне.
– Тогда первая пара на выход и вперед.
С лопатами наперевес понеслись солдаты к цели. Подобную картину доводилось видеть в документальных и художественных фильмах про войну, когда наши бойцы преодолевали простреливаемую противником зону. Тут, конечно, не будет ни убитых, ни раненных, проблема лишь в одном: сколько радиационных «пуль» поймает каждый из нас? Требовалось, как можно, меньше, и это все прекрасно понимали.
За спиной грохочет бетоновоз. Из вертолета вчера показался он странным. Оборачиваюсь. Кабина машины почти полностью покрыта свинцом, лишь оставлено небольшое окошко спереди, чтобы водитель мог видеть дорогу. Работа кустарная, на облицовочных листах следы от молотка, оставленные при обстукивании. Наш человек, когда надо, на выдумки горазд.
Я бегу в последней паре. Напарник немного отстает. Подскакиваю к ближней на пути куче сухой, рассыпчатой земли и начинаю на раз-два забрасывать ее зеленый контейнер. Раз — загоняю в грунт полотно лопаты по самый черенок, два — взмах, почти не глядя, и земля летит по назначению. Стараюсь поточнее, но слышу, как стучат порой комки по пластмассе. Делаю десятый заброс. Напарник и тут помедленнее, успеваю еще два раза швырнуть, когда раздается:
– Назад давай!
Попадаю в тень компрессорной станции. Ух, жарко! Пот ручьем из-под фуражки, сердце в груди бухает. И отчего? На дворе, конечно, зной — вершина лета, но пробежался туда-сюда всего-то метров сто да лопатой немного помахал. Невеликий труд для здорового мужика, всю жизнь занимающегося спортом. А упрел, будто горы ворочал. Психика что ли дает о себе знать?
– Ну, и как полморсос? - появился передо мной старший сержант.
– Что?
– Политико-моральное состояние.
– А, - улыбаюсь, - нормальное. Двенадцать ложечек меда в море дегтя за-бросил...
– Уже хорошо. Нас много, и все мы в тельняшках, каждый по двенадцать ложек — и разбодяжим это море в чистый мед. Давайте лопату, на второй заход сам пойду.
– А на третий снова я?
– Третьего не будет. На сегодня — всё, домой поедем.
Когда впереди показался первый ПуСО, автобус свернул с асфальта на лесную дорогу. Последовало разъяснение, что машина уже нахватала рентген больше, чем у Каштанки блох, и не поддается никакой обработке. Дорожный контроль нам никаким образом не преодолеть, разве только объехать стороной, что мы и делаем. Дадут новый автобус (сказали, что скоро), тогда всё будет чин-чинарем...
«Партизанских» путей в «ржавом» лесу было накатано немало, не одни мы оказались такими умными. А у меня из головы всё не выходили «двенадцать ложечек меда». После наглядного понимания произошедшей катастрофы как-то не верилось, что в ближайшее время получится «разбодяжить» это море беды в «чистый мед». Лет через тридцать, может быть, пропустив через Чернобыль еще не одну сотню тысяч ликвидаторов.
Примерно так рассуждал я, потряхиваясь в автобусе на лесной дороге. Но оракул из меня получился плохой. Уже через месяц с небольшим прочитал в газете, что 1 октября 1986 года в честь завершения первого этапа работ по дезактивации ЧАЭС и пуска реактора 1-го энергоблока с подключением его в сеть на вентиляционной трубе 3-го и 4-го (символично!) энергоблоков на высоте 150 метров было водружено красное полотнище. Знамя победы!
P. S. Сейчас на дворе 2020 год. Более тридцати лет минуло со дня взрыва реактора на Чернобыльской атомной электростанции. И каковы итоги? Все так же пустует 30-километровая зона, отдельные самосёлы, что появляются от безысходности в безлюдных, до сих пор радиоактивных деревнях, погоды, как говорится, не делают. Зарастает лесом и постепенно разрушается бывший «город мечты» Припять. Простаивает ЧАЭС, в 2000 году остановили запущенные было 1-ый и 2-ой энергоблоки...
Наверняка все получилось бы по-иному, если бы не развалили Советский Союз, а одной Украине не справиться. Верую, что времена поменяются и над чистыми просторами Чернобыля поднимется еще не одно алое знамя.
Есть и другая неистребимая надежда — зеленоглазая Катя, которую когда-то вместе с другими ребятами возил в зоопарк Лейпцига, живет и здравствует по сей день.
Очень хочется во всё это верить.
03.01.2020 г.
