Продвижение наполеоновской армии и патриотический подъем народа
Армия «двунадесяти языков» вторглась в глубь России. Над страной нависла угроза иноземного порабощения. Завоеватель обещал щедро вознаградить своих сателлитов. Пруссия должна была получить Прибалтику, Австрия – Волынь, Варшавское герцогство – Литву и Белоруссию.
Наполеон делал посулы не только польскому и литовскому, но и украинскому и русскому дворянству. Заняв Белоруссию и часть Прибалтики, он продолжал издавать один за другим указы о сохранении крепостничества и тре-бовал от крестьян полного повиновения своим помещикам.
Как и в Литве, белорусские и русские крестьяне стали стихийно подниматься на борьбу против интервентов. Они образовывали партизанские отряды, которые повели упорную борьбу с захватчиками.
Приближение наполеоновской армии к центру России остро воспринималось и в Москве. Москвичи с тревогой следили за ходом военных действий. Каждый день на Никольской улице собирались огромные толпы. Здесь раздавали бюллетени о положении дел на фронте.
Народ требовал остановить врага. Генерал-губернатор Москвы граф Ф. В. Ростопчин с тревогой доносил царю о возбуждении народа, о распространении «вольнодумства» и «дерзости небывалой». Александра I открыто осуждали за то, что он не смог избежать новой – третьей по счету – войны с Наполеоном.
Приезд царя в Москву был назначен на 11 (23) июля. Огромная толпа москвичей собралась на Поклонной горе, чтобы потребовать от него организовать оборону древней столицы. Однако Александр I, испугавшись встречи с народом, остановился в 30 верстах от Москвы, в Перхушкове, и лишь поздно ночью прибыл в город.
Правительство решило приступить к формированию ополчения в государственном масштабе. В манифесте говорилось: «...при всей твердой надежде на храброе наше воинство полагаем мы за необходимо нужное собрать внутри государства новые силы, которые, нанося новый ужас врагу, составили бы вторую ограду в подкрепление первой и в защиту домов, жен и детей каждого и всех». По замыслу правительства, формирование ополчения и руководство им должно было взять на себя дворянство. Обращаясь к свободным сословиям, Александр I писал, что враг должен найти в каждом дворянине Пожарского, в каждом гражданине – Минина, а в каждом представителе духовного сословия – Палицына.
К крепостным крестьянам император не обращался. Но тем не менее патриотический подъем охватил все население России. Дворянство решило отправить в армию по одному человеку от каждых десяти своих крестьян. Купечество откликнулось миллионными пожертвованиями. Народ, видя отъезд дворян в свои дальние поместья, «с дерзостью роптал».
Москва стала энергично готовить ополчение. Через месяц было создано 12 полков, насчитывавших 27 672 ополченца. Одновременно началось формирование ополчений в других губерниях. Десятки тысяч крестьян Центральной России, Украины и Поволжья изъявляли желание выступить на защиту родины. Боясь, чтобы это движение не приняло слишком широкий размах, правительство ограничило район формирования 16 губерниями, которые подразделялись на три округа.
Русские губернии выставили 74 пеших полка и 28 дружин, 13 конных полков, что составляло 203 тыс. человек. Украина дала 60 тыс. человек, Дон – 26 полков, Башкирия – 20, Калмыкия – два полка. Одновременно в обеих столицах – старой и новой – формировались так называемые волонтерные полки, куда записывались рабочие, мещане и студенты.
С приближением врага Москва стала работать на армию. В Московском арсенале ремонтировали ружья, изготовляли патроны и снаряды, на Богородском пороховом заводе делали порох; ряд предприятий был занят производством шанцевого инструмента. Тысячи рабочих готовили холодное оружие, боеприпасы, обмундирование. Кроме московских на оборону работали и другие заводы России. Особенно велик был вклад тульских, сестрорецких и ижевских оружейников.
Из-за недостатка нового оружия приходилось ремонтировать старое, хранившееся в арсеналах. В течение 1812 г. петербургский арсенал починил 82 тыс., московский – 34,5 тыс. и киевский – 35 тыс. ружей. Таким образом, войска получили за время войны около 267 тыс. ружей.
Русские заводы полностью обеспечили армию пушками и снарядами. В ходе войны артиллерия не испытывала недостатка в боеприпасах. В ее распоряжении в начале войны было 296,5 тыс. снарядов и 49 млн. патронов.
Отход русских войск к Дриссе, а затем к Полоцку и Витебску и далее к Смоленску воспринимался как непосредственная угроза Петербургу. Не исключалась возможность появления французского флота у Кронштадта. В связи с этим были приведены в боевую готовность войска, расположенные в столице.
Во главе сводного корпуса, насчитывавшего до 10 тыс. человек, по решению Комитета министров от 12 (24) июля, был поставлен М. И. Кутузов. Рескрипт об этом назначении царь дал через три дня. В нем говорилось: «Воинские ваши достоинства и долговременная опытность ваша дают мне полную надежду, что вы совершенно оправдаете сей новой опыт моей доверенности к вам».
Пока принимались меры для обороны столицы, положение на театре военных действий обострялось. Царь все еще не понимал нависшей над страной опасности и продолжал требовать от Барклая и Багратиона активных наступательных действий.
Назначение Михаила Кутузова Верховным Главнокомандующим русской армией
Но вскоре и Александру I, наконец, стало ясно, что ни о каком переходе в наступление при данном соотношении сил не может быть и речи. Царь растерялся и поспешил созвать 5 (17) августа 1812 г. Чрезвычайный комитет под руководством председателя Государственного совета генерал-фельдмаршала Н. И. Салтыкова.
Комитет отметил, «что бывшая доселе недеятельность в военных операциях» происходит от отсутствия общего главнокомандующего и потребовал назначения на этот пост Кутузова, репутация которого основана «на известных опытах в военном искусстве, отличных талантах, на доверии общем, а равно и на самом старшинстве...». И хотя Александр I не любил Кутузова, все же вынужден был удовлетворить требование комитета и назначить его на новый пост.
Правда, он сделал это не сразу. Три дня ожидал Александр I сведений о результатах Смоленского сражения. Лишь убедившись в том, что Смоленск сдан, он, наконец, подписал 8 (20) августа указ о назначении Кутузова. «Известные военные достоинства ваши, любовь к отечеству и неоднократные опыты отличных подвигов» дают вам право быть главнокомандующим,– писал царь.
Спустя несколько дней он сообщал своей сестре Екатерине Павловне: «В Петербурге я увидел, что все, решительно все были за назначение старика Кутузова; это было общее желание. Зная этого человека, я вначале противился его назначению, но, когда Ростопчин письмом от 5 августа сообщил мне, что вся Москва желает, чтобы Кутузов командовал армией... мне оставалось только уступить единодушному желанию, и я назначил Кутузова...»
Весть о назначении Кутузова главнокомандующим была встречена по всей стране с огромным удовлетворением. В Петербурге толпы народа собирались у дома на Воскресенской набережной (теперь набережная Дуту-зова, 30), где жил полководец. Они ожидали появления Кутузова, чтобы выразить ему свою признательность, любовь и уважение.
8 (20) августа Александр I принял нового главнокомандующего, но не дал ему никаких указаний. Он просто не знал, что ему посоветовать.
Через три дня Кутузов отбыл на театр военных действий. Провожать его вышел весь Петербург.
События под Смоленском и дальнейший отход русской армии в глубь России вызвали в войсках недовольство действиями Барклая де Толли. Особенно негодовал Багратион. «Я клянусь всей моей честью,– писал он в Пе-тербург Аракчееву,– что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он мог бы потерять половину армпп, но но взять Смоленск. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удерживал их с 15 тысячами более 35 часов и бил их, но он не хотел оставаться и 14 часов».
Когда русские войска вышли на Московскую дорогу, Багратион предложил Барклаю де Толли отвести обе армии за Дорогобуж и дать там сражение. Барклай тотчас согласился. Но найденная генерал-квартирмейстером К. Ф. Толем позиция оказалась непригодной, и решено было отойти к Вязьме и там остановиться. Барклай по-прежнему действовал осторожно. Боясь обхода, он создал три крупных арьергарда, сдерживавшие французов.
Под Вязьмой также не нашлось хорошей позиции. Не оказалось ее и у села Федоровского. Это заставило Барклая отвести армию к Царево-Займнщу. Войска роптали и требовали сражения. Особенно недовольны были молодые офицеры, многие из которых прошли суровую школу боен и кампаниях против наполеоновской армии в 1805, 1800 – 1807 гг.
Между тем действия Барклая де Толли были глубоко продуманными и в конечном счете правильными. Он хотел сохранить боеспособность войск и добился этого. Русская армия после 600-верстного отступления могла померяться силами с врагом. Барклай де Толли стремился дать генеральное сражение в таких условиях, которые наверняка обеспечили бы победу русской армии. Завлекая Наполеона в глубь России, он тем самым ослаблял его «Боль-шую армию». Тактику Барклая де Толли понимали лишь немногие, и ему нелегко было решиться на дальнейшее отступление.
На пути к Вязьме Барклай де Толли получил сообщение о назначении М. И. Кутузова главнокомандующим всеми армиями. 17 (29) августа войска вышли к Царево-Займищу. Накануне Барклай сообщил Кутузову о своем намерении дать генеральное сражение на этой позиции, которая хотя и была, по его мнению, не совсем удачной – поскольку войска располагались на открытом месте, а фланги не были прикрыты,– все же могла остановить наполеоновскую армию от дальнейшего продвижения. Кутузов, не желая до своего прибытия к войскам вмешиваться в распоряжения Барклая, разрешил ему «производить в действие» предпринятый им план.
Став главнокомандующим, Кутузов запросил у военного министерства сведения о состоянии войск. Особенно его интересовали данные «о войсках регулярных, внутри империи формирующихся». Управляющий министерством сообщил ему о принятых мерах по вновь объявленному рекрутскому набору, а также о формировании Милорадовичем особой армии, которая должна была иметь 55 батальонов пехоты, 26 эскадронов конницы и 14 артиллерийских рот. В эту армию, которую называли «вторая стена», должно было входить 80 тыс. или даже 100 тыс. человек.
Полагая, что армия Милорадовича представляет реальную силу, Кутузов направил ему приказ двигаться навстречу отходящим западным армиям. «Расположение ваше должно быть и в таком смысле, чтобы могли сии армии при надобности удобно опираться на вас и вами пользоваться»,– писал он Милорадовичу.
Отправляясь в Царево-Займище, Кутузов просил Ростопчина сообщить сведения о состоянии формирования московского ополчения, а Барклая де Толли – о положении в армии. Такую же просьбу направил он Витгенштейну. Без всех этих данных нельзя было составить реальный план военных действий.
Не дожидаясь ответа на свои запросы, Кутузов направил Витгенштейну, Чичагову и Тормасову первые распоряжения. Витгенштейн должен был принять меры к защите петербургского направления и ожидать новых указаний, «ибо прибытие мое к армиям,– по словам Кутузова,– может дать другое направление действиям вашим». Чичагову и Тормасову предписывалось «действовать на правой фланг неприятеля, дабы тем единственно остановить его стремление».
Сделанные Кутузовым распоряжения свидетельствовали о том, что он считал возможным прекратить дальнейшее продвижение Наполеона силами 1-й и 2-й западных армий после присоединения к ним «второй стены», т. е. войск Милорадовича. Воздействие на фланги исключало возможность использования Наполеоном крупных резервов. Таков был предварительный план Кутузова.
Прибытие Кутузова оказало огромное влияние на войска. «Вся армия внезапно ожила. Торжественен был приезд его; все сердца воспрянули, дух всего войска поднялся, все ликовали и славили его, и многие восторженные лица благодарили господа бога за этот залог спасения Отечества»,-так писал будущий декабрист А. Н. Муравьев. Солдаты воспрянули духом. «Приехал Кутузов – бить французов», – говорили они.
Приняв командование в Царево-Займище, Кутузов ознакомился с состоянием войск. Положение оказалось значительно хуже, чем он представлял себе. Кутузов тут же приказал командующему московским ополчением И. И. Маркову отправить сформированные полки к Можайску.
«Я, прибыв к армии, – писал Кутузов командующему Дунайской армией П. В. Чичагову 20 августа (1 сентября), – нашел неприятеля в сердце–древней России, так сказать, над Москвою, и настоящий мой предмет есть спасение Москвы самой...».
-------------------------------------------------
Источник.
