Своего младшего племянника Ваню звала не иначе как засранцем. Пока маленьким был - ничего, а когда повзрослел, стал обижаться на тетушку.
-И чего это вы меня, тетенька Пелагея, таким обидным словом называете. - возмущался племяш. - Я гигиену соблюдаю. Руки с мылом мою и, между прочим, кепку снимаю, когда за стол сажусь.
Тетка ухмылялась, трепала его за уши и доставала из печи румяный пирог. Самый лакомый кусочек ему - Ванюше. И он в долгу не оставался: забор починить или сена завезти, телевизионную антенну на крыше поправить - всегда пожалуйста! И все бы ничего, если бы не это обидное теткино прозвище. Жена Ивана успокаивала: не обращай, мол, внимания. Чего взять со старухи - сто лет в обед
Сто не сто, а 82 годочка стукнуло Пелагее Степановне. Никто не помнил, чтобы она когда хворала. Всю домашнюю бабью работу делала сама, снохи порой обижались, что не доверяет им свекровь и от помощи отказывается.
Но вот, невзирая на нормальное самочувствие, однажды тетка решила помереть. Старшую сноху предупредила, что аккурат через месяц, как закончится посевная, лежать ей в гробу. Народ к тому времени будет свободным - пущай хоронят. И велела сообщить об этом всей многочисленной родне. И гостинцев заготовила всем заранее, подписав сверточки.
-А что же Ване ничего не приготовила? - поинтересовалась сноха, укладывая свертки в сундук.
-Он не придет на кладбище. - ответила Пелагея, - а долю я ему в наследстве оставила.
И вот наступил указанный теткой I день. Все ожидали, что хоть разок старая да ошибется! Ан нет. Не проснулась утром Пелагея Степановна, i Уснула вечером - и все. Из города и всех окрестных деревень понаехала родня. Стали готовить усопшую в последний путь. Иван вмиг позабыл обиду на «засранца», а припомнил много хорошего, ведь тетка его любила и даже баловала: то деньжат подбросит, то за его ребятишками присмотрит, а в детстве и вовсе ему порой мать заменяла.
В день похорон выпил Ваня пару кружек парного молока и пошел в теткин дом прощаться. А там народу набилось - яблоку негде упасть. Все желали лично проститься с уважаемой Пелагеей Степановной.
«Да ежели бы ее кто обидел, тот и дня бы не прожил спокойно - не в теткином характере было обиды терпеть», - подумал Ваня, протискиваясь на кухню. Оттуда пахло свежей зеленью, копченым салом, отварной картошечкой и соленьями. Не утерпел, вытащил из банки парочку малосольных огурчиков и с удовольствием захрустел ими. Эх. вкуснотища!
Вскоре стали выносить гроб и укладывать его на грузовичок, чтобы ехать на кладбище. Иван тоже направился к поджидавшему автобусу, но на полпути свернул обратно. Он почувствовал, что в животе «начинается революция». Дальше - больше. Быстрым шагом пошел за сарай, где находилось сооруженьице, на двери которого теткиной рукой чернильным карандашом было написано «Изба-читальня». Рядом с туалетной бумагой действительно находилось несколько газет и журналов, чтобы совмещать приятное с полезным.
Иван слышал, как автобус зашуршал шинами по деревенской улице, но не мог покинуть своего места. Живот, не переставая, урчал. Припомнились и молоко, и огурцы - будь они неладны. Что теперь люди скажут?
Потом дома жена рассказала, что похороны прошли хорошо, чинно и благородно. Все с Пелагеей Степановной простились и бросили горсть землицы в могилу. Успокоила, что она бросила и за себя, и за него, отсутствующего по причине... тут жена прикрыла рот передником и ушла в сенцы, чтобы муж не видал ее улыбки.
«Ну вот, теперь на улицу не выйдешь, - в сердцах подумал Ваня, - засмеют ведь, паразиты».
Он с горя напился и завалился спать в летней кухне. А ночью ему приснилась тетка. Она погрозила пальцем, а потом схватилась за крапивный веник: «Вот я тебе, засранцу и алкоголику, задам сейчас!»
