Взрослые игры в казаки-разбойники.

В политической системе современной России казачество – один из самых долгоиграющих проектов, несмотря на его полную дисфункциональность и неэффективность.

Традиции российского казачества начали возрождаться на волне ренессанса к православной культуре еще на рубеже 1980-1990-х гг. Тогда, в период перестроечной либерализации, стало модным вспоминать о своем дворянском происхождении и сокрушаться о «России, которую мы потеряли».

В это же время из подполья стали выходить потомки казаков, крутить чубы, надевать штаны с лампасами и точить шашки. Наличие реальных казацких кровей и аутентичность генеалогического древа в этом маскарадному сумбуре мало кого интересовала. Новоявленные казачьи генералы и атаманы принялись строить отважные полки, готовые ринуться в бой «за веру, царя и Отечество».

Правящей тогда прозападной либеральной элите – это возрождение казачества не было нужно. На лихих казаков с шашками они посматривали одновременно с опаской и усмешкой. Особой помощи не оказывали, но и пресекать их деятельности не спешили, полагая, что «само рассосется».

С 2000х ситуация изменилась. Чиновники обратили внимание на профессиональных патриотов, готовых на словах доказывать свою преданность власти при любом удобном случае.

Как следствие, возрождающееся казачество решили институционализировать и встроить в Систему. Появилось понятие госслужбы российского казачества, была утверждена стратегия их развития. Предполагалось, что казаки в случае возникновения внутриполитической угрозы Системе встанут на ее защиту, как это было в царской России. Тогда казаки нередко и эффективно «структурировали» деятельность тех, кто демонстрировал недовольство политикой императора. Примечательно, что Концепцию развития казачества утверждал Дмитрий Медведев, а самим казачеством занимался с 2009 года Александр Беглов.

Цифры отчетов были значимые - в России около 7 миллионов человек причисляют себя к казакам. Общая численность войсковых казачьих обществ — более 700 тысяч человек, так называемых „нереестровых“ общественных казачьих организаций — более 600 … в России действуют 24 казачьих кадетских корпуса, более тысячи казачьих классов в общеобразовательных учреждениях, в которых учатся более 40 тысяч воспитанников.

Однако довольно скоро выяснилась полная неспособность казачества к эффективной работе. Переломным стал 2011 г., когда Система в период трансфера власти оказалась в состоянии серьезной турбулентности.

Страну охватили либеральные волнения, а патриотически настроенные силы в лице казачества ничего не смогли им противопоставить. Ставка на казаков как полувоенизированную прослойку между властью и обществом не сыграла.

Масштабные инвестиции в экипировку, обучение не дали результата, а само казачество проявило себя как аморфная масса, растерявшаяся при первой нештатной ситуации. Тем более, «франшиза на силу» воспринималась и государством, и обществом настороженно и, чаще всего, не встречало позитивных откликов.

Система самостоятельно справилась с волной протестов, но ее отношения с казачества уже не восстановились. Казачество институционально не нашло себя в Системе.

Спустя несколько лет их место заняла Росгвардия, а сами казаки, увешанные придуманными наградами, окончательно превратились в декоративную структуру, представителями которой разбавляют стройные ряды профессиональных военных.

Безусловно, Система и дальше будет вкладывать средства в поддержание видимости и сохранения традиций российского казачества. Однако теперь – это уже не функциональные действия и поиск опоры, а инерционная попытка сохранения лояльного электората, готового безоговорочно поддержать любые инициативы сверху. В каком-то смысле, поддержка казачества – это и культурологический проект сохранения традиций ушедшего времени.