12 разгневанных мужчин (фильм, 1957)

Две­на­дцать при­сяж­ных за­се­да­те­лей в со­ве­ща­тель­ной ком­на­те ре­ша­ют, ви­но­вен ли подросток

При­сяж­ный номер во­семь не вполне уве­рен даже не в ви­нов­но­сти парня, а, ско­рее, в том, на­сколь­ко се­рьёз­ной про­вер­ке были под­верг­ну­ты до­ка­за­тель­ства его вины в ходе су­деб­но­го раз­би­ра­тель­ства. Ему ка­жет­ся, что бес­плат­ный ад­во­кат от­нёс­ся к делу несе­рьёз­но, а со­во­куп­ность кос­вен­ных улик не на­столь­ко убе­ди­тель­на, чтобы на их ос­но­ва­нии можно было вы­не­сти вер­дикт, чре­ва­тый смерт­ным при­го­во­ром. «Номер Во­семь» на­ста­и­ва­ет, чтобы жюри за­ня­лось об­суж­де­ни­ем всех об­сто­я­тельств дела все­рьёз. Его не оста­нав­ли­ва­ет то, что все про­чие при­сяж­ные спе­шат по своим делам, нерв­ни­ча­ют и даже пе­ре­хо­дят на оскорб­ле­ния.

В ос­но­ву об­ви­не­ния по­ло­же­ны по­ка­за­ния двух сви­де­те­лей: ста­рик, сосед снизу, услы­шал через от­кры­тое в жару окно, как эта­жом выше сын крик­нул отцу: «Я убью тебя», а затем уви­дел в двер­ной гла­зок, как тот про­бе­жал мимо его квар­ти­ры по лест­ни­це. А жен­щи­на, жи­ву­щая в квар­ти­ре на­про­тив, через же­лез­ную до­ро­гу, за­яви­ла, что ви­де­ла непо­сред­ствен­но, как па­рень вон­зил нож в грудь отца. Суду предъ­яв­ле­но также весь­ма убе­ди­тель­ное ве­ще­ствен­ное до­ка­за­тель­ство — ору­дие пре­ступ­ле­ния, ред­кий нож ори­ги­наль­но­го ди­зай­на, опо­знан­ный дру­ги­ми сви­де­те­ля­ми как при­над­ле­жав­ший об­ви­ня­е­мо­му. По­это­му при­сяж­ные непре­клон­ны, и бун­тарь-оди­ноч­ка в конце кон­цов со­гла­ша­ет­ся: «Го­ло­суй­те без меня, если один­на­дцать че­ло­век под­твер­дят свой вер­дикт, я не стану воз­ра­жать». Неожи­дан­но в ходе по­втор­но­го го­ло­со­ва­ния на сто­ро­ну «Но­ме­ра Во­семь» пе­ре­хо­дит ещё один член жюри, его сосед по столу, «Номер Де­вять». Самый по­жи­лой из при­сяж­ных не столь­ко из­ме­нил своё мне­ние по делу, сколь­ко про­явил чисто че­ло­ве­че­ское ува­же­ние к че­ло­ве­ку, на­шед­ше­му в себе му­же­ство пойти на­пе­ре­кор об­ще­му мне­нию.

Обсуждение продолжается в невыносимой предгрозовой духоте комнаты для совещаний. «Номер Восемь» последовательно и логично расшатывает домыслы обвинения, хладнокровно подвергая убедительной критике каждую из косвенных улик, одну за другой. Первым делом он демонстрирует коллегами, что нож — орудие убийства — вовсе не уникален, достав из кармана собственный, точно такой же, накануне купленный неподалёку. Затем он показывает, что прямые показания двух свидетелей не стыкуются между собой. Если женщина напротив видела событие преступления, по её собственным словам, сквозь окна проходящего поезда, то как мог старик в грохоте идущего прямо под открытыми окнами железнодорожного состава расслышать шум ссоры и тем более узнать голос? Как он мог, будучи полупарализованным после инсульта, успеть доковылять от окна спальни до входной двери и увидеть убийцу, быстро сбежавшего по лестнице?

Другие присяжные начинают осознавать очевидные нестыковки в конструкции обвинения и постепенно, один за другим, переходить на сторону защиты. Лишь «Номер Четыре», прекрасно образованный интеллектуал, упорно и столь же последовательно поддерживает позицию обвинения. Но тут, увидев, как тот, сняв очки, устало потирает переносицу, старик-присяжный, «Номер Девять», внезапно вспоминает, что у женщины-свидетельницы на крыльях носа тоже были отметины от очков и она точно так же потирала переносицу, хотя очков в суде на ней не было. С расстояния в 60 футов, то есть почти 20 метров, сквозь окна проходящего железнодорожного состава она, по её собственным показаниям, наблюдала картину происшедшего, лёжа в кровати, когда пыталась уснуть. «Никто не ложится спать в очках», убито констатирует «Номер Четыре». Может быть, свидетельница носит солнечные очки, может быть, у неё дальнозоркость — но этот вопрос в ходе процесса не поднимался и не исследовался, и, следовательно, её показания, совершенно очевидно, не могут быть признаны бесспорными. Теперь все присяжные, кроме одного, голосуют за невиновность.

Один только «Номер Три» упорно продолжает настаивать на необходимости «покарать негодяя, который убил родного отца». В конце концов выясняется, что он очень сурово, по-традиционному жёстко воспитывал собственного сына, пока однажды тот не дал сдачи — сын ударил отца по лицу и ушёл из дома навсегда. Возможно, поэтому последний присяжный так непреклонен. Выступая против остальных, он в гневе швыряет на стол бумажник, из которого выпадает бережно хранимая фотография отца с маленьким сыном. В приступе ярости «Номер Три» разрывает её… и со слезами присоединяется к остальным.

Присяжные единогласно выносят вердикт: «невиновен».