В древнем мире заложников брали с двумя целями. Первая, очевидная — чтобы противная сторона, опасаясь за своих, не предпринимала враждебных действий. Вторая несколько менее очевидна и мало понятна нам, живущим в темпе, который измеряется секундами, в крайнем случае — днями; ну, окей, годами. Политик в древности вполне мог себе позволить мыслить десятилетиями, и заложников брали, чтобы обучить их у себя и превратить в агентов влияния.
Иными словами, это был такой культурный обмен. Немного односторонний, конечно.
У древних египтян, например, имелась целая «царская школа», где обучали знатную молодежь из сопредельных земель. Среди них был нубийский царевич Хеканефер, который так проникся египетскими обычаями, что его потом похоронили по египетскому обряду. При этом в гробнице египетского наместника в Нубии, которого в русских источниках стыдливо называют Хеви, а в англоязычных по-простому Huy, этот же самый Хеканефер изображен не только черным, но и в нубийской одежде.
Римляне переняли эту практику в древнейшие времена. Знаменитый историк Полибий, один из самых проницательных исследователей римского государственного устройства (его идеями во многом вдохновлялись американские отцы-основатели), входил в число тысячи греческих заложников, которых римляне взяли после победы над македонским царем Персеем.
Полибий получил прекрасное образование и был дружен с самыми влиятельными деятелями той поры. Не всегда все проходило так гладко. Галлы, например, как-то раз обиделись на римлян, что те «забирают у них детей, называя это взятием заложников» (Юлий Цезарь, «Записки о галльской войне», 3:2).
Римлянам иногда приходилось видеть изнанку этой практики, то есть самим становиться заложниками.
Самый известный римский заложник — это, пожалуй, Марк Атилий Регул. В «Евгении Онегине» секундант Ленского Зарецкий некогда «отличился, смело в грязь / С коня калмыцкого свалясь, / Как зюзя пьяный, и французам / Достался в плен: драгой залог! / Новейший Регул, чести бог, / Готовый вновь предаться узам, / Чтоб каждым утром у Вери / В долг осушать бутылки три». Вери — парижский ресторатор, объясняет Пушкин в примечаниях, а Регула не объясняет, Регула все должны знать.
(Гаспаров в «Записях и выписках» пишет, что слово «зюзя» оказалось самым сложным при составлении семантического словаря Пушкина, и с некоторым колебанием было отнесено в рубрику «человек телесный».)
Так вот, Марк Атилий Регул был римский полководец в Первую Пуническую. Он успешно бил карфагенян на море и на суше, пока не проиграл сражение при Тунете (город Тунет сейчас называется Тунис — это столица государства Туниса в провинции Тунисе) и не попал в плен. Карфагеняне послали его в Рим договариваться о мире на выгодных для себя условиях.
Регул приехал в Рим, сказал римлянам — «Товарищи, не надо вот этого, бейте семитов до последнего» — и собрался назад, потому что таковы были условия его заложничества. Его отговаривали всем народом, но он остался непреклонен. По возвращении в Карфаген Регул был замучен до смерти (во всяком случае, так утверждала римская традиция), но остался в истории как образец римской доблести.
Пожалуй, хуже всего в заложниках пришлось римскому императору Валериану. Его армия была разгромлена и взята в плен персидским царем (шахиншахом) Шапуром I в битве при Эдессе в 260 году нашей эры. Пленные римские солдаты и инженеры были использованы на полную катушку — в частности, они построили в Персии Банд-э-Кайсар (Цезареву плотину), самый восточный пример римской военно-инженерной смекалки.
