Замечали ли Вы, что некоторые хамы искренне удивляются, когда им хамят в ответ? 

Сидели мы на этой террасе, чай пили, о жизни разговаривали, я такие простые разговоры предпочитаю всяким интеллектуальным беседам.

Я спросил хозяев, не трудно ли им живется.

Они сказали, что, в общем-то, нелегко.

Такой дом, столько детей, столько забот, а они не миллионеры какие-то, обыкновенные люди, средний, как говорят в Америке, класс.

А потом они стали нас расспрашивать, и как-то так получилось, рассказал я им вкратце всю свою жизнь, которой вовсе не собирался их удивить, потому что биография у меня по советским понятиям почти заурядная.

Мне не было четырех лет, когда моего отца посадили по идиотскому политическому обвинению.

И просидел он по советским понятиям тоже совсем немного – пять лет.

Ну, а потом война, с которой он вернулся инвалидом.

И не то, чтоб совсем уж калекой, а так – одна рука не разгибалась,

А я (тоже как миллионы других) ребенком пошел работать в колхоз.

Потом ремесленное училище, завод, вечерняя школа, армия – тоже дело обыкновенное.

Потом, правда, стал писателем, и дальше судьба развивалась не совсем обычно.

Стал я описывать в книгах то, что видел в реальной жизни, и пошли у меня неприятности, чем дальше, тем больше.

А потом еще стал за других людей заступаться, да не с кулаками, а на бумаге, письма писал и протесты.

За это меня исключили из Союза писателей, не печатали, не давали заработать на кусок хлеба и при этом пытались объявить тунеядцем, отключили телефон, угрожали убийством (и однажды, подсунув отравленные сигареты, показали один из возможных способов), инсценировали нападение хулиганов, прокалывали шины автомобиля, устраивали всякие другие провокации (вплоть до того, что моим престарелым родителям объявили однажды, что я погиб).

Но все же не посадили, не убили, а только выгнали за границу, к чему некоторые люди даже очень стремятся.

Так что мою биографию можно считать вполне благополучной.

Но хозяйка дома мою биографию благополучной не посчитала. Она сказала:

– Как же вы так могли жить? Почему вы не обратились к вашему правительству?

Ее старшие дочери, студентки, стали смеяться, им, как это бывает в их возрасте, стало неудобно, что мама такая глупая.

А я не смеялся.

Я считал ее вопрос вполне резонным и объяснил, какое у нас правительство и как оно отвечает на подобные обращения.

– А вы бы подали на них в суд!

Дочери и вовсе ее засмеяли.

– Хорошо, я понимаю, может быть, суд такой же.

Но ведь можно же было написать в газету, обратиться к общественному мнению!

Что вы надо мной смеетесь?

Не перебивайте меня.

Пусть я старая, глупая, пусть я ничего не понимаю.

Я никогда не видала таких правителей, не читала таких газет, не знала, что бывают такие судьбы.

Но если к ним ко всем обращаться бессмысленно, то ведь можно же в конце концов просто выйти на улицу и крикнуть:

«Люди, посмотрите, ну что же это происходит?»

Нам, воспитанникам советской системы, такие высказывания западных людей иногда кажутся смешными, иногда раздражают:

как же можно быть такими наивными?!

Но я не понимаю, зачем нужно сердиться.

Ну да, ну наивные, ну не могут себе представить нашей жизни, даже когда честно стараются.