Опасная любовь Шолохова

В августе 1938 года на даче наркома внутренних дел Николая Ежова после ужина произошла безобразная сцена. Пьяный нарком раскрыл портфель, вынул несколько листов бумаги, тяжелым взглядом злобного гнома посмотрел на свою цветущую, ухоженную жену: «Ты с Шолоховым жила?»

Маленький, ростом чуть выше метра пятидесяти, Ежов заглядывал в лицо жене, едва не приподнимаясь на цыпочки. Холодный страх в груди, в котором она жила в последние дни, сгустился до ужаса. Женщина покачала головой: «Нет… Нет!». Ежов швырнул в нее листы: «На! Читай!»

Евгения начала читать и побледнела. Это была стенограмма прослушки шолоховского номера в «Национале»:

Ежов выхватил у жены стенограмму, подпрыгнул, ударил ее этой стенограммой в лицо. Отбросил бумагу, начал избивать кулаками – куда попало. Евгения не защищалась. Она знала, что муж бьет ее не за измену, а за то, что она пошла в «Националь»: все номера этой гостиницы прослушивались…

Стрекоза

Красивая двадцатипятилетняя Евгения Хаютина познакомилась с Ежовым на Черном море. Хаютина – фамилия ее первого мужа, за которого она, машинистка одесского журнала, вышла замуж в 17 лет. Второй муж, Алексей Гладун, был дипломатом, с ним Женя жила в Лондоне и Берлине. Чудесное время: молодая женщина порхала по жизни беззаботной стрекозой. У нее были потрясающие мужчины! Чего стоил один Бабель - вот что, кстати, он рассказывал на допросе в 1939 году, когда Жени уже не было на свете:

Познакомившись с Ежовым, Евгения почти сразу решила уйти к нему от второго мужа. И не прогадала - Ежова назначили наркомом внутренних дел. Сталин поручил ему очистить родину от "недобитых внутренних врагов", и Ежов работал, буквально не покладая рук: он лично участвовал в пытках.

Простодушная и веселая Евгения жила своей, отдельной от мужа, жизнью. Ее назначили заместителем ответственного редактора журнала «СССР на стройке», который придумал Горький. Женя стала сердцем редакции, ее лидером – кажется, она создана для журналистской работы.

На ее талант, харизму и красоту слетались лучшие люди страны, и постепенно дома у Ежова образовался настоящий литературный салон с богемными разговорами, чтениями, роялем, музыкой. Сын исследователя Арктики Отто Шмидта вспоминал о своем подростковом впечатлении от этой поразительной женщины: «такой особо красивый цвет лица, бронзовые волосы – все это производило впечатление, особенно рядом с таким сморчком, каким был Николай Иванович Ежов».

Общаться с Ежовым как раз никто особо не хотел…

Приемы, премьеры, мужчины: Женя веселилась с отчаянием бабочки-однодневки, хотя надеялась, что сможет уцелеть. Но кольцо вокруг нее сжималось. Арестовали ее обоих бывших мужей, брата, нескольких бывших любовников. В их показаниях упоминалось ее имя. В тревоге Женя уехала в Крым и оттуда написала мужу письмо: «Колюшенька! Очень прошу… настаиваю проверить всю мою жизнь, всю меня… Я не могу примириться с мыслью, что меня подозревают в двурушничестве, в каких-то несодеянных преступлениях».

Колюшенька в это время сам корчился от страха. Он впервые в жизни почувствовал, что его собачья преданность партии и лично товарищу Сталину ничего ни для кого не значат. Карьера «главного палача страны» рушилась, большую часть его полномочий в НКВД передали Берии. Ежов уже не мог соображать без стакана водки. Сталин лично порекомендовал ему развестись с женой, замаранной связями в троцкистских кругах.

И как раз в это время Ежову передали стенограмму встречи Евгении с Шолоховым в «Национале». Он был в бешенстве. Шолохов был «в разработке» у чекистов: его должны были арестовать как главаря казачьего восстания, которое якобы готовилось на Дону. Но писатель, известный своим бесстрашием и авантюризмом, был чекистам не по зубам: пересаживаясь о одного товарного поезда на другой, он приехал в Москву, добился встречи со Сталиным и вручил ему письмо о «перегибах на местах», которые допускают ростовские чекисты.

А Женя хотела быть рядом с кем-то, от кого не разит страхом. Она, как сказали бы сейчас, «хотела на ручки». И Шолохов был одним из немногих на это мужчин в России 1938 года.

Он стал последней любовью прекрасной Жени. Через два месяца муж отправил ее санаторий, лечить «астено-депрессивное состояние». В ноябре передал ей пузырек люминала и безделушку. По слухам, эта безделушка была условным знаком: пора умирать. На похороны жены Ежов не пришел, а близким сказал: «Женя хорошо сделала, что отравилась, а то бы ей хуже было».

Шолохов не боялся, кажется, совсем ничего, и даже не думал, начинать ему роман с женой Ежова или нет. Он видел красивую, интересную женщину, которая ему безумно нравилась, и плевал на все опасности.