Цветы для любимой

Весна в том году началась еще в феврале, а к марту снег посерел, осел, парковые дорожки темнели проталинами.

— Синь, синь, синь, — веселились синички, яркими огоньками вспыхивая между кружевных веток.

— Кар, — осуждающе наблюдала за мартовской суетой старая ворона, жавшаяся к сухой, скрипучей ветке.

Черно-белые сплетницы сороки стрекотали в глубине зарослей.

Мимозы

Михаил Романович не спеша шел по знакомой аллее, в этот ранний час здесь было малолюдно, лишь редкие прохожие торопливо обгоняли пожилого человека. Центральная аллея расходилась на две: левая вела в центр парка, правая к выходу. На развилке мужчина остановился, сердце делало кульбиты в груди, подбираясь к горлу. Он оперся на трость, поднял голову, вглядываясь в затемненный тоннель, что образовывали разросшиеся ели.

Сразу за ними была небольшая площадка с резными скамейками, когда-то они с Варварой подолгу там сидели. Это было их место еще со времен, когда Митька и Лена были маленькими, молодые родители сбегали сюда, чтобы обсудить свои взрослые проблемы. На этой лавочке он утешал Варвару, когда Митька получил повестку в военкомат, а потом, когда решил переехать в другой город. Там же они говорили о выборе Леночки, будущий зять супруге не нравился. Брак дочери продлился недолго, но за ним последовал второй, и Леночка переехала с мужем в южную страну. Теперь с детьми и внуками чаще общались по телефону.

Мужчина глубоко вздохнул, сердце немного успокоилось, можно идти дальше. Сладкий, мимозный дух витал у выхода из парка, цветочный базар с длинными столами, заваленными ворохами весенних цветов, раскинулся сразу за резными воротами. Румяные на утреннем морозце продавщицы, веселые, по случаю праздника, наперебой предлагали свои цветы редким еще мужчинам.

Михаил Романович шел мимо лотков, придирчиво разглядывая припорошенные золотом ветки, останавливался, втягивая медово-тягучий аромат, что-то бормотал и шел дальше.

— Дед, а дед, — окликнула его продавщица в оранжевой куртке и темном берете, лихо сдвинутом на одно ухо, — все цветы у нас вынюхаешь. Давай твоей даме подберем.

— Я не даме, я жене, — ответил пенсионер.

— Ну, значит, жене, смотри, какой куст, — замахала она перед собой крупной веткой с множеством соцветий.

— Цветок хороший, только я сам подберу.

— Да пожалуйста, — обидчиво протянула продавщица.

— Не сердись, милая, с праздником тебя, — мужчина вынул из кармана конфету и протянул цветочнице.

— Спасибо, как приятно. Жену-то как твою зовут?

— Варвара Леонидовна. Мы с ней, милая, больше пятидесяти лет вместе.

— Ух ты…

На обратном пути Михаил Романович свернул к их лавке, смахнул с нее последний снег и тяжело опустился на деревянное сидение. Прямо перед ним, в кустах сирени резвились воробьи. Воробьи, а Варвара все переживала, что они пропали.

До дома он шел, останавливаясь через каждые десять метров, сердце прыгало в груди. У входной двери долго стоял, приводя дыхание в норму, потом тихо вошел, Варвара с кем-то разговаривала по телефону. Она выбежала в коридор и бросилась к нему:

— Мишка, где ты был, врачи запретили даже вставать?! Проснулась – тебя нет, я уже и Леночке позвонила, и Митеньке.

— Милая, с праздником, — протянул мимозы жене.

— Ты сумасшедший, — тихо шептала она, пряча в россыпи цветочных веснушек улыбающееся лицо.

источник