Сохраняя целомудрие

Илья любил командировки, неделя вдали от столичной суеты служила релаксацией, перезагрузкой, и не беда, что в этот раз он ехал в плацкартном вагоне.

Он сразу же забрался на верхнюю полку, оттуда проще наблюдать. Жизнь людей, с которыми он мало соприкасался в привычной для него обстановке, в поезде представала перед ним во всей неприкрытости. Все новое, неожиданное вызывало у Ильи интерес. Его соседями были два молодых парня, уткнувшихся в свои телефоны, молодая женщина, уныло смотрящая в окно. На боковом месте две пенсионерки горячо обсуждали новости и сюжеты ток-шоу. Пока все было предсказуемо, разве странная незнакомка — что она видит в вечерней мгле? Ни разу не взглянула на телефон, да и есть ли он у нее?

Сумерки сгущались, молодые люди давно легли, дамы за долгим чаем обсуждали невесток и зятьев, Илья же, пользуясь появившимся интернетом, переписывался в мессенджерах, только девушка все так же сидела и смотрела в темное окно.

Он проснулся среди ночи, было очень душно и хотелось пить. Старушки давно дремали на своих полках, было очень тихо, казалось, весь мир погрузился в сон, только незнакомка все сидит у окна.

— Простите, вы не хотите чаю?

— Что? – не сразу поняла девушка, — ах, чай, пожалуй, — она полезла в сумочку, чтобы достать монеты.

— Что вы, я заплачу, — не слушая возражений, Илья прошел в начало вагона.

Он принес два стакана обжигающего ароматного чая, достал из кармана пачку печенья, что навязала полусонная проводница.

— Угощайтесь.

— Спасибо, — робко улыбнулась попутчица. В тусклом свете ее лицо казалось заретушированным, смазанным.

— Вам скоро выходить?

— Нет, я приеду только вечером.

— Но вы не ложитесь…

— Не хочу.

— Простите, может, познакомимся, меня Ильей зовут, а вас?

— Клара.

— Клара? – удивился он.

— Мама оригинальничала, — снова улыбнулась она, — в честь Клары Цеткин. Близкие зовут меня Ларой, мне так привычнее, бывшие близкие…

— Что у вас произошло? Вы простите, если мои вопросы кажутся неуместными, чувствую, что вам просто необходимо выговориться.

— Не знаю, стоит ли.

— А давайте выпьем, у меня с собой немного коньяка, совсем чуть-чуть.

Она неожиданно согласилась, но сморщилась от первого же глотка. Илья видел, что Лару отпускает: уходит напряжение, фигура расслабилась, спина устало оперлась на стену.

— Люблю поездки, часто приходится ездить, вот и сейчас, в городе, — Илья назвал пункт назначения, — буду целую неделю.

— Надо же, я тоже туда еду, — слегка оживилась Клара.

— Вы по работе?

— Нет, я насовсем, надеюсь, что насовсем…

— Я бы тоже туда перебрался, был раз пять, удивительное место, словно на столетие назад переносит – спокойствие, размеренность.

— И вам не будет скучно без столичной жизни?

— Не знаю, — честно сознался Илья, — я не любитель тусовок, если вы об этом, но я родился в столице, там друзья, родственники, родители.

— А семья?

— Они и есть моя семья, я не женат, если вы об этом. Но бросить все хочется все больше, не отпускает ощущение бессмысленности что ли…

— У вас еще коньяк есть?

И они выпили еще, Илья терпеливо ждал, пока Лара решится. И она заговорила, рассказала о том, что росла в семье авторитарной мамы, мечта которой – перебраться в Москву.

— Она все делала для этого, активно знакомилась с мужчинами, даже уезжала на пару лет, оставив меня с бабушкой, но что-то пошло не так, и мать вернулась. Осознав, что я для нее – шанс исполнить мечту, она убеждала меня знакомиться только со столичными парнями. Я, разумеется, сопротивлялась, но что я могла сделать, моей матери боялась даже бабушка. Не знаю, какие свои связи она подключила, но с Глебом меня познакомила именно она. Впервые меня не смутило, что он – житель Москвы, понимаете, он читал те же книги, слушал ту же музыку, во всяком случае, мне так казалось.

— А оказалось?

— Оказалось, что мать меня продала…

— Категорично.

— У Глеба есть проблемы, а мать знакома с его родителями, они решили, что женитьба благотворно на нем скажется. Поставили ему довольно жесткие условия: или я, или полное отключение от финансирования. Как ни странно, он выбрал меня. Все просто разыграли по нотам, мать инструктировала, о чем со мной говорить, как себя вести, одним словом, птичка попалась.

— И сколько вы так выдержали?

— Почти семь лет.

— Семь лет? Как это возможно?

— Я – потенциальная жертва, не забывайте. Он требовал от меня соответствия, я должна была изображать счастливую супругу, но за закрытыми дверьми маска благопристойности слетала.

— А мать?

— Она переехала в столицу, ей подыскали приличную работу, а я вот возвращаюсь, бабушка там одна. У меня чувство, что просыпаюсь, отхожу от выдуманной реальности, и я очень хочу домой, в настоящее.

— Странно, вот вы рассказываете свою историю, а я получаю ответы на мои вопросы, вы правы, мы живем в выдуманном мире, не живем – кажемся, демонстрируем друг другу маркеры существования: не радоваться, а изображать радость, не любить, а играть любовь. Знаете, в 1995 году датский кинорежиссер Ларс фон Триер и его соавтор Томас Винтерберг представили манифест «Обет целомудрия». Нет, это не про отношения, это про создание приукрашенной реальности. Он призывал к честности в искусстве, к отказу от приукрашивания.

— Интересно, не слышала.

— Манифест, разумеется, не был массово поддержан, вот я сейчас думаю, что в нашей жизни находятся несчастные одинокие Ларсы и Томасы, такие, как мы с вами.

Илья больше не уснул, они проговорили до самого прибытия, а потом долго стояли на перроне, не в силах расстаться.

— Позвони мне, — шептал он, обнимая.

— Лучше ты, — тихо отвечала она, поднимая на него глаза, в которых искрился свет ночных фонарей.

13 марта 1995 года Ларс фон Триер составил сенсационный манифест «Обет целомудрия»

источник