Я не ел шесть лет

Я не ел не то чтобы шесть дней – я не ел шесть лет. Вы удивлены? Я сам удивлён, что кости мои до сих пор целы без кальция. Да что там кости? Я не умер – уже одно это можно приравнивать к чуду. Я даже не превратился в скелета и не облысел, хотя моему организму явно не хватало каких-то важных витаминов и микроэлементов. Если бы люди знали, что со мной произошло, нашлись бы учёные – тысячи учёных, – которые захотели бы меня изучить. Может быть, это не так уж и плохо. Что плохого, когда человек превращается в предмет поклонения? Да-да, мне всегда казалось, что учёные поклоняются всему, что изучают. Они склоняются к микроскопам, чтобы разглядеть мельчайшие жилки на зелёном листочке – такие маленькие и тонкие, что просто так их не увидишь, словно слабая рука почти по воздуху провела эти линии, прежде чем выронить в пропасть карандаш. Да, в этом есть целая философия – поклонение маленькому листочку, сыну огромного дерева. Почему бы тогда не поклониться мне, человеку, который сумел выжить без еды? Конечно, я шучу. Если бы я нуждался в поклонниках, я бы пошёл в артисты, но я выбрал другую профессию. Какую? Это не так уж и важно. Важно то, что меня всегда окружали одни женщины. Даже директор и тот был женщиной.

Она была эталонным директором, как будто придуманная начинающим автором, который ещё не научился избегать шаблонов. Она сама была живым шаблоном. Всегда строгая, всегда в очках, до безобразия безупречная и стерильная – даже она захотела накормить меня, когда увидела, как я голодаю. Вернее, ей так показалось. На самом деле я не голодал. Я просто не хотел есть, хотя, по правде говоря, пришёл к такому состоянию не сразу. Сначала, когда жена ушла от меня, я, наоборот, набросился на еду, поскольку пить водку не закусывая опасно для любого организма, а уж для такого расшатанного, как мой, и подавно.

Я ел сутки напролёт, не чувствуя вкуса и запаха блюд. Мне казалось, что холодильник обречённо вздыхал каждый раз, когда я вынимал из него тающую на глазах колбасу или убывающий сыр, как будто я извлекал из тела холодильника какой-то важный орган. Когда я уничтожил всё и холодильнику не о чем стало вздыхать, я понял, что больше не хочу идти в магазин. Я съел столько, что еда вызывала у меня отвращение. Казалось бы, когда я пришёл в себя от этого дикого приступа обжорства, я должен был через некоторое время проголодаться.

Увы, я не проголодался. Чего только не предлагали мне мои милые и заботливые коллеги! Они приносили мне пироги с мясом, жареную картошку с грибами и ветчиной, яйца с беконом, оладьи, пирожные и шоколад. Я ничего не хотел. Я не съел ни крошки, даже когда директор – редчайшая гостья в моём кабинете – приходила ко мне с капустным салатом. В конце концов они так измучили меня своими грустными глазами, их забота настолько утомила меня, что я уволился и отправился в путешествие.

Я ездил по разным городам. В поездах я часто знакомился с красивыми девушками, но их красота переставала радовать меня сразу же, как только они пытались засунуть мне в рот кусочек курицы или печенье. Я сразу же выпрыгивал в окно и на ходу пересаживался на другой поезд, проносящийся мимо, но и там начиналось то же самое. Я побывал в Париже и Риме, Берлине и Венеции, Лондоне и Риге и понял одну вещь: все женщины одинаковые, кем бы они ни были по национальности. Даже еврейки и те норовили скормить мне что-то своё, до жути кошерное. Шесть лет я скитался по разным странам, я жил в лесах и пустынях, надеясь убежать от рук, что тянулись ко мне с тарелками, ложками, вилками и ножами, с солью, перцем и салфетками на случай, если я вдруг заляпаюсь.

Когда я вернулся домой, я не сразу узнал Москву. Она очень изменилась. А может, она специально загримировалась, не желая, чтобы я её узнал? А может, мои глаза просто отвыкли от этих видов? Квартира показалась мне такой пустой, как будто её освободили от всей мебели, как я когда-то освобождал холодильник от продуктов, и тем не менее шкафы, столы, стулья, кровать и тумбочка – всё было на месте. Я вернулся на прежнюю работу. Прежнего директора уже не было, её место заняла та, от которой такой подлости меньше всего ожидали. Меня с радостью приняли, хотя не обошлось и без глупых реплик вроде «вернулся, блудный ты наш». Стерпеть это было легко, ведь они перестали подсовывать мне угощения. Они поняли, что я настолько привык обходиться без еды, что она, возможно, только повредила бы мне.

Через месяц ко мне вернулась жена. Я даже не удивился тому, что не узнал её. Она очень изменилась. На её руках появились новые кольца и браслеты. Я пристально разглядывал её пальцы без маникюра, но с аккуратно подпиленными ногтями, пока она тянула ко мне тарелку с картофельным пюре, таким водянистым, что сквозь него просвечивался рисунок тарелки. Я не захотел пюре и отдал его щенку, которого она приволокла с собой. Щенок не просто не разделял мой аскетичный образ жизни, он оказался настоящим обжорой и требовательным лаем дал понять, что не наелся. Моя жена надула губы, как будто сердясь на щенка, хотя сердилась на меня одного, и только тогда я заметил, что попал в июль и в квартире гораздо жарче, чем на улице.

Я пошёл гулять. Я долго бродил по улицам и площадям, и мои глаза постепенно начали узнавать давно забытый город. Даже странно, мне всегда казалось, что вспомнить что-то или кого-то можно только резко и внезапно. Меня поражала плавность и неторопливость, с которой ко мне возвращалась память. Самая добрая, милая и красивая девушка на свете прошла мимо меня, робко оглянулась и предложила мне виноград. Я не хотел его и не съел ни одной ягоды. Мне было жаль отказывать девушке, которую я, возможно, искал всю жизнь, но что я мог поделать? Я не ел не то чтобы шесть дней – я не ел целых шесть лет. Я больше не мог есть.

Когда я вернулся домой, оказалось, что жена уже ушла вместе со своим щенком, а я даже обрадовался этому. Неужели я был тем самым человеком, который когда-то напивался из-за неё, а содержимое выплёскивалось из стакана, потому что мои слёзы поднимали уровень водки выше гранёного горизонта? Да, я не сказал сразу, я хотел утаить от вас, что плакал, но теперь моя откровенность вышла из берегов, как и тогдашние слёзы. Да, я плакал, а теперь вот не плачу. Простите, что отвлёк вас от дел этой глупой историей. Постарайтесь меня забыть, и приятного аппетита!