Вечеринка в честь смерти моего дедушки была последним подарком его семье Конец жизни часто незаметен, его прячут в домах престарелых или отделениях.

Мой дедушка любил устраивать сцены. В 1935 году он переехал в Калифорнию, чтобы работать в Голливуде, став режиссером фильмов и телешоу, вошедших в список B, таких как “Сансет Стрип, 77“ и "Клуб Микки Мауса”. Несмотря на его работу, он не особенно интересовался кино и не имел телевизора до 1964 года. Даже тогда он в основном использовал его, чтобы посмотреть игры "Доджерс". Что ему нравилось, так это процесс создания шоу: переделка сценария, постановка ракурсов, ответственность.

Как и многие в его поколении, он курил несколько пачек сигарет в день; сигарета Philip Morris свисает с его нижней губы почти на каждой его фотографии, которая у меня есть. Он десятилетиями жил с эмфиземой, поддерживая последние остатки здоровой легочной ткани благодаря плаванию на коленях, ходьбе, виски и удаче. Но в 97 лет его энергия иссякла. Он больше не мог ходить из спальни на кухню, не останавливаясь, чтобы перевести дыхание, и установил кислородный баллон, который позволял ему бродить по всему дому. Тюбики ходили за ним взад и вперед по коридору.

На короткое время на вечеринке моего дедушки я смог замедлить неизбежное, побыть с людьми, с которыми я вырос, в месте, которое мы считали священным и дорогим.

Смерть, как известно, одна из немногих несомненных вещей в этой жизни. Это также реальность, которую врачи, пациенты и семьи склонны избегать. В недавнем отчете Комиссии Lancet о ценности смерти отмечается, что сегодня смерть “не столько отрицается, сколько незаметна”. В конце жизни люди часто остаются одни, запертые в домах престарелых или отделениях интенсивной терапии, изолируя большинство из нас от звуков, запахов и внешнего видао смертности.

Не так для моего дедушки. Хотя он и не бросился сломя голову в загробный мир, он не хотел ждать, пока его способности будут ослабевать один за другим. Он хотел умереть с капелькой независимости, с уходом в хосписе.

Не по сезону теплым майским днем в Лос-Анджелесе 2011 года несколько персонажей — его дети, внуки и друзья — собрались у него дома, готовые сыграть свою роль в последнем акте его жизни. В то время я был студентом колледжа, и от меня требовали прочитать “Кубла Хан” Кольриджа на уроке на той неделе. Я нашел это в сборнике английских стихов моего дедушки и читал, сидя на продавленном диване, периодически отвлекаясь на членов семьи, которые один за другим входили и спрашивали, что я делаю. Они улыбались и декламировали первые строки: “В Занаду Кубла Хан / Величественный указ о куполе удовольствий: / Где Альф, священная река, протекала / Через пещеры, недоступные человеку / Вниз к морю без солнца ”.

За этим последовали пятидневные тропические каникулы. Мой дедушка не выносил кондиционеров, поэтому большую часть дня мы ходили в купальниках и лениво листали увядшие фотоальбомы. Я плавал в священных водах моего детства - бассейне — и собирал лимоны с плодовитого дерева на заднем дворе. Когда наступало 6 часов, мой дедушка спрашивал: “Кто наливает мне виски?” Появились коктейли, сыр, оливки и черствые водяные крекеры. Мы слушали классические пластинки, рассказывали истории и по очереди готовили ужин. Но так же, как видение Кольриджа исчезло, прерванное человеком из Порлока, наши грезы были разрушены закрытыми встречами с медсестрами хосписа и беседами с врачами, которые могли подтвердить, что у моего дедушки был здоровый разум и слабеющее тело, и он имел право на уход в конце жизни.

Как бы извращенно это ни звучало, эта вечеринка в честь смерти — так мы с сестрой стали называть эти пять дней — остается одним из самых глубоких переживаний в моей жизни. На короткое время на вечеринке моего дедушки я смог замедлить неизбежное, побыть с людьми, с которыми я вырос, в месте, которое мы считали священным и дорогим. Среди этих радостных мечтаний у меня было время протрезветь и осознать простую реальность: мой дедушка хотел умереть и что все изменится. Я увидел, что человек, который командовал съемочными площадками и телевизионными группами, теперь редко покидал свой дом. Что его свитера свободно висели на его сутулых плечах, а его розовые кусты увяли от небрежения. Что все уже меняется, готов я к этому или нет.

Люди часто говорят о смерти так, как будто это худшее, что может с кем-то случиться. Как будто этого нужно избегать любой ценой. Лучше стареть, как бы болезненно это ни звучало, какими бы слабыми они ни были, чем когда-либо признать, что мы смертны. Но в конце долгой, насыщенной жизни с моим дедушкой было покончено. Он умер с силой и свободой воли, любовью и поддержкой. Чтобы умереть, он должен был признать и принять свою смертность. На нашей прощальной вечеринке он дал своей семье шанс принять и этот факт.

Выбор редакторов

Нью-Йорк - город мелочей

Новые законы пытаются избавить от беспокойства, связанного с покупками

Безопасно ли отбеливать зубы? И если да, то что работает?

Более десяти лет спустя мои родители обсуждают свои собственные планы, обсуждают, быть ли кремированным или похороненным. Мой отец звонит, чтобы поговорить о том, чего я хочу. Буду ли я посещать их могилы? Будет ли это иметь смысл? Нет никаких памятников моему дедушке, чье тело в конце концов было кремировано и захоронено на кладбище Эвергрин в Лос-Анджелесе. Когда я скучаю по нему больше всего — когда я женился или когда родились мои племянницы, — я отдаю дань уважения коктейлем, тостом и воспоминанием. Я думаю об одном вечере во время вечеринки, когда, когда комната гудела от людей, он держал мою голову в своих руках. Несколько дней спустя он выпил свой обычный скотч, лег в постель и умер. В моей памяти этот момент — момент, когда мы посмотрели друг на друга, когда мы сказали, что я люблю тебя, и когда мы отпустили друг друга, — живет до сих пор. Это утешает меня, когда я прохожу через пещеры печали и оказываюсь брошенным в бессолнечные моря горя. Я говорю своим родителям, что мне не нужно, чтобы у них было место для захоронения.

источник-

Подробнее ➤