Насилие. Это что-то наследственное? Или же приобретенное в дар за само твое существование? Возможно, это предприятие идет, как сопроводительный аксессуар при вхождении тебя в новую, взрослую жизнь? В любом случае, само по себе насилие - предмет нечеловеский, однако приписываемый одному лишь человеку. Животное, будь то лев, волк или казалось бы невинной души простенькая особь какого-то растения в большинстве своем пожирают меньшего своего. Если узреть в телепередаче искусно снятую картинку погони красиво-быстрого гепарда за испуганной косулей, а в продолжение постараться насладиться ее конечной поимкой и разделыванием, как железными зубьями пилы, зубами охотника-гепарда на кроваво-красные мясные части несчастного животного, если разбирать итог погони в своей голове, можно прийти к выводу, что животные - самые первые насильники на этой мирной планете. Однако же, мы, люди разумные, и даже и те, которые захватили-таки с собой ненужный аксессуар насилия, понимаем, что мир прямоходящих человеков устроен некоторым образом по-иному. Животное, обделенное силой внутренней мысли (я говорю о силе, как о нечто таком, что дает человеку выбор, помогает ему принять решение в сложившейся ситуации), без колебаний сожрет слабую тварь земную, дабы не помереть с голоду. Но мы имеем выбор. И, хотя крайности в виде чрезмерных зверских убийств различного рода маньяками, в виде убийств ради банальных денег, в виде убийств на войне, хотя такие крайности в мире повсеместно и настырно продолжают нас окружать, их можно объяснить различного рода причинами: будь то психические отклонения у человека, разделывающего другого человека, или внешнеполитические неувязки между гипотетическими странами. Другой же вопрос, когда человек, живя раньше в честных горе и радости со своей второй половиной (и пусть они даже еще не соединены узами брака), теперь стоит напротив той самой второй своей половины и с налитыми кровью глазами вперяет в нее свой взгляд, одним этим вызывая в теперь уже жертве неимоверный ужас. Между ними никогда не было никаких политических недомолвок, сам кровоглазый вполне себе психически здоровый малый, а физически так и крепкий (что, конечно, в минус нашей невезучей, напротив него стоящей, особе (не особи)), однако его кулаки сжаты, а из его рта летят, как мультипликационные, слова гнева, ненависти, всеобещающего и неотвратимого насилия. Вполне так может статься, что у этого потенциального, а может, уже давно действующего насильника, отец нещадно бил мать, всячески ущемлял ее в правах, не давал проходу, так сказать, ни на дюйм. И вполне может так статься, что нами выбранный сжимающий кулаки женский забияка, и сам осознает, что его склонности ко греху женобития были беспричинно переданы ему его отцом в виде генетического кода, разгадать который сможет лишь время. Смахивать свои преступные порывы, либо уже совершенные преступные действия (мы ведь так и не решили, нападал ли наш избранник на свою возлюбленную раньше) на наследие отца-тирана-домашнего-насильника - простая трусость признать, что сама эта трусость и побуждает сжимать кулаки и наполнять кровью глаза перед хрупким женским образом. Такой домашний насильник никогда не найдет в себе львиной храбрости даже самому себе признаться, что не сможет так же действенно напасть на человека мужского пола, как сейчас нападает на свою суженую пола женского. И пока она будет покрывать свое лицо давно не используемой пудрой, все будут в один голос кричать, вопить и неистовствовать, что для этого деспотичного ханжи нет никаких оправданий, что так и есть на самом деле, но что можно оправдать лишь только из пальца высосанным одним лишь жалким, но возможно и с толикой истины пунктом. Наш отрицательный персонаж ослеплен яростью, сила которой, между прочим, посильнее бывает всякой силы внутренней мысли (о которой уже удалось выше упомянуть). Ослеплен, оглушен да и вообще подчинен всем существом своим одной этой не слепой, но ослепляющей ярости, не в силах противостоять ей, ввиду отсутствия у самого этой самой силы (я, конечно, не исключаю исключений из субъекта настоящего памфлета).
