Долги наши

Печь не разгоралась. Дрова были сырые. Он купил их на мебельном комбинате в декабре, когда вовсю гуляли метели. И сейчас разочарованно смотрел на неяркий язычок пламени, который не хотел разгораться. Рука с березовой чуркой мелко дрожала. Травма детства. Когда-то пацаном в послевоенное время он заложил «снарядик» в трубу. Рвануло так, что пень, всунутый в печь целиком, (чтоб долго горело), застрял в потолке.

Нахлынули воспоминания. Там, в небольшом селе было хорошо. Мать работала в школе учителем русского языка и литературы. На ее продуктовых карточках держалась вся семья.

Отец с войны не вернулся. Похоронка пришла через год, как проводили его на фронт.

Как вышло, что мать была учительницей, а он стал инженером –конструктором? Наверное потому, то тяжелое время требовало умелых рук, чтобы выжить. Он видел, как мужики на базарах резали стекло и стеклорезы пели у них в руках. Мир нужды и человеческих ремесел входили в него. И он перенимал те ремесла, древние как и сам мир.

Давно это было. А, кажется, вчера. И жизнь, считай, уже прошла.

…… Он выбирает сухие чурки и подкладывает, чтобы не прогорело.

Воспоминания переходят в недалекое прошлое. В Подмосковье он работал в конструкторском бюро. И зарплата была выше, чем здесь. И квартира со всеми удобствами. Думалось, что это на всю оставшуюся жизнь. Как подарок судьбы за горькие дни войны. За несладкое послевоенное детство.

Мать осталась в Луганске. Старики неохотно меняют обжитые места на новые. Он помогал ей деньгами. Проводил с ней дни отпусков, которые сгорали, как порох. Заготавливал на зиму дрова и уголь. И хорошо им было вечерами за чаем вспоминать прошлое.

А однажды пришла телеграмма, что мать заболела. Заболела серьезно. Он понял, что надо ехать. Сейчас он ей нужен, как она нужна ему была там в нескладном, несладком детстве.

Начальник неохотно подписал заявление.

-надумаешь, возвращайся.

Жена ехать с ним отказалась. Он не винил ее. Нелегко ехать Нелегко на шестом десятке менять благоустроенную квартиру на комнату с печным отоплением…..

Шесть лет прикована мать к постели. Паралич. Шесть лет крутится карусель его дней и ночей.

Врач скорой, приехавший однажды по вызову, удивился: « Как, она еще жива?!»

А он сам говорит: « Я понимаю, мать обречена на неподвижность. А вот пролежней нет. Вон сосед заболел, двадцать дней пролежал и пролежни пошли».

Он и маслом тело смазывает и массаж делает. Пересматривает медицинские справочники, чтобы докопаться до сути.

В отдел он входит выглаженный, причесанный, аккуратный. Шутит, изображая музыканта, пиликающего на скрипке. И если бы не знал, как ему тяжко и хлопотно, никогда бы не поверил.

А однажды он мне сказал: « Вот сижу на работе, обзоры делаю, а сам думаю, что приду сегодня домой и матери не досчитаюсь».

Его мир сегодня сфокусирован на ней.

« А я верю, что мать пойдет. Без этой веры я давно бы сдался. И понимаю-восемьдесят четыре года – это не пятьдесят, и даже не семьдесят. А вот верится: поставлю ее на ноги».