Мачеха. 100 дней в Аду. Продолжение
Разговор с мачехой не состоялся
После обеда я нашла в себе силы заговорить с Кариной о тех распечатках, которые ей давала. Рассказала про тот десяток дней, проведённых вместе с детьми. Как они были дружны. И как здорово работает придуманное нами, правило «справедливости».
Слушала она меня молча и внимательно.
— Знаете, — сказала она, после паузы, — мы сами разберёмся в своей семье.
Понимая, что продолжение диалога потеряло мало-мальский смысл, я вышла из комнаты. Внутри — пустота. Тут же захотелось уехать домой, но Миша попросил задержаться до ужина.
Хотели с ним почитать, поиграть, но ничего не получалось. Мы просто разговаривали. Миша признался мне, что его тоже многое бесит. Он всё говорил, говорил. Я заметила, что у него появилась и ревность, замешанная на злости. Он ревновал папу к этому чужому ребёнку. Видя, как папа дружелюбно общается с Маратом, как иногда носит его на плечах. Как читает сказки не только одному ему — своему сыночку, а для двоих. И теперь, когда Миша понял, что, если Карина такая «жадина» и свою любовь отдаёт только СВОЕМУ сыну, то он также не хочет делить и папину любовь с этим «противным» Маратом. Ему и самому отцовской любви не хватает.
Ненавижу этого брата
— Я вообще этого брата ненавижу, — в заключение сказал он, — и, если бы ты знала, бабушка, как мне хочется их бить, бить, бить. Бить до синяков, до крови! Бить!
«Я и сейчас не уверена, что последнее слово было именно „бить“ и в нём первая буква всё-таки „б“, а не „у“, как мне послышалось. Уточнять я не стала. Я понимала озлобленность внука. У меня и у самой в минуты ярости и несправедливости мачехи сжимались кулаки. И, утешая ребёнка, уверяя, что всё образумится, я и сама себе не верила. Я попросту врала внуку…»
Мухобойка — новый конфликт
Вечером я чистила картошку к ужину и возле меня летала назойливая муха.
— Миша, — обратилась я к внуку, — Убей, пожалуйста, муху.
Внук рванул за мухобойкой и начал махать ею по кухне. На шум прибежал Марат.
— Мне, мне, мне! Дай я! Я! Я! — завопил ребёнок, пытаясь забрать мухобойку у Миши.
— Попроси вежливо, — озвучил своё требование Миша и поднял мухобойку повыше.
Начались крики, плачь. Хорошо хоть Карина была в ванной и, возможно, не услышит.
— Бабушка, как мне поступить? — спросил Миша.
— Миша, ты помнишь правила? Вот ты сам и реши, пожалуйста. Хочешь отдай ему мухобойку. Но ты имеешь право и не отдавать. В любом случае ты будешь прав, — сказала я.
— Тогда я не отдам, — принял решение внук и продолжил гоняться за мухой.
Марат в это время уже бился головой о дверь в ванную, ища поддержки у своей мамы.
Она выскочила мокрая и разъярённая защищать свою кроху. Как тигрица, подскочила она к Мише, выхватила мухобойку, сломала её в два счёта и выкинула обломки в мусорное ведро. Марат злорадно улыбался. А я вообще замерла в испуге. У меня даже нож из рук вывалился.
— Бабушка, это ты виновата, ты виновата! Я тебе поверил! Я поверил, что это сработает! Здесь мне ничего нельзя! Я здесь никто! — твердил Миша. Он держал меня за руку и весь трясся от страха.
— Мишенька, ты поступил правильно, — дрожащим голосом, но громко, так чтобы слышала Карина, сказала я.
Мы стояли вплотную к друг дружке, и были одним целым. Мы тряслись в унисон. Страх наш был уже общим и постепенно он уменьшился ровно вдвое, а потом и вовсе стал исчезать. Тогда Миша тихо-тихо прошептал, что летящая из ванной Карина, была похожа на ведьму, только без метлы. И как только мы не рассмеялись?! Это было бы совсем не к месту и не вовремя.
Потому что Карина снова вбегала на кухню, таща за руку Марата. Дрожащими руками она накапала успокоительного сразу в два стакана. Один раствор выпила сама, другой — влила в рот своему сыну.
— Что защитницу нашёл? Зря ты так рисковал! Она-то сейчас уедет, а тебе с нами жить! Ты понял, глупый мальчишка? Делай выводы! — сердито гаркнула Карина, ткнув пальцем в плечо внука.
Наступила тишина.
Вы спросите, где и тогда был Сергей? — Где-где? — В Караганде! А если честно, то он в своей комнате был. Но, как я говорила раньше, в то время он ещё был глух и слеп.
А Карина тем временем быстро собралась, схватила Марата и ушла с ним из дома. Гулять.
Мне тоже было пора. Я попрощалась с сыном, с внуком. Старалась не плакать. Я уже знала, что путь в этот дом мне заказан. И мы договорились с Мишей, что о моём приезде мы будем договариваться по телефону, и наши встречи теперь будут проходить на улице или в какой-нибудь кафешке. И никто нам не запретит.
Я ушла, но все сказала!
______
На пути к остановке мне встретились беглецы.
— Сейчас или никогда, — опять я поставила перед собой задачу, и выпалила, практически в спину Карины, так как пролетая возле меня, она останавливаться и не собиралась, а выложить свой вердикт мне хотелось, — знаешь, Карина, я не дам согласие на вашу регистрацию.
Вместо ответа они только ускорили шаг.
На нейтральной территории я готова была сказать гораздо больше. Только говорить было уже некому. Ну не бежать же за ними.
Однако, смелостью своей я была довольна.
Не проронив по дороге ни единой слезинки, я приехала домой.
Поговорила по телефону с мамой. Мама одобрила моё поведение и поведение Миши. У неё против выходок Карины тоже уже накопилась масса аргументов.
А вот поговорить с внуком в это вечер мне не дали. Возможно, даже забрали у него телефон. А около полуночи позвонил Его Величество Сын. Он не дал мне сказать ни одного слова. Он был взбешён. Он, если честно, даже орал, о том, что я не желаю ему счастья!.. И выключил телефон. Именно, выключил! Абонент стал недоступен…
Конечно же, Карина не могла не слышать его ор. Это был бальзам на ею черствую душу. Но и я не расстроилась. У сына, наконец, появились эмоции. Может, хоть теперь прозреет.
Бессонная ночь
______
Понятно, что спать при таком раскладе событий я не могла. Адреналин бил ключом. О завтрашней работе я и вовсе не думала. И всю ночь на своём новом кнопочном телефоне я строчила сыну сообщения. Описала ему два последних инцидента. Написала ему, что он ведёт себя, как старик из сказки «Морозко» — по принципу «молчу-молчу-молчу». Попросила беречь и защищать СВОЕГО сына. Просила почаще обнимать его. И не только чмокать перед сном, а именно обнимать. Что сын нуждается в более частом прикосновении. Написала, что я очень-очень хочу, чтобы он был счастлив. Вернее, они. Пусть даже и все вместе.
Пусть включит утром телефон и послушает хотя бы пиканья приёма моих маленьких писем.
Однако я и сейчас не знаю прочел ли он их. Обычно, он сам никогда не писал сообщения и к чтению последних у него было отвращение. А сообщения с поздравлениями он вообще считал некоторым унижением. Он считал, что пишут их для галочки. «Поздравления должны идти от души. Не хочешь звонить — значит, не хочешь и поздравить» — убеждён был Сергей.
Всю ночь я шарила по интернету, читала статьи психологов на нашу злободневную тему и, так не прикорнув даже на минуту, с утра я бодренько побежала на работу. В коллективе я отвлеклась и просто работала.
Думать о вчерашнем мне не хотелось. Но около одиннадцати позвонил Сергей. Родной голос был спокойным, а сам сын немногословным. Он просто извинился за свой крик. А мне ничего и не нужно было. Он был прощён заведомо. Здесь даже и не за что просить прощения. Его извинение — это просто обозначение хотя бы тоненькой ниточки, связывающей меня с его семьёй. А значит, вечером мне позволят услышать голос внука. Что делать? Придётся так и жить — от звонка до звонка…
Правда, теперь я практически ничего нового не знала о том, как там они — мои детки. С Мишей мы разговаривали только в присутствии Карины, а поэтому у него было «всё хорошо». На отвлечённые темы говорили много, читали книги, обсуждали поступки героев. Ну хоть так...
Продолжение и окончание следует...
Источник — наша книга
