Варанаси: Священный "город смерти"

Индуистские паломники издавна приезжают в Варанаси, чтобы умереть, веря, что это принесет спасение. Но, бесцельно бродя по городу, Пико Айер понимает, что этот город смерти на самом деле является городом радости.

Сквозь зимний туман поднимались костры, шесть, семь костров. Группы мужчин с намотанными на головы платками, с горящими в полумраке глазами, босиком собирались вокруг пламени, подбираясь ближе. Почти обнаженная фигура с пыльными, матовыми дредами до пояса тыкала бамбуковым шестом в обугленную головешку. Вдалеке раздавались песнопения, звон колокольчиков, яростный бой барабанов, и в адском полумраке новогодних сумерек я не мог различить почти ничего, кроме оранжевых огней вдали, у реки.

Сколько из этого мне снилось? Насколько я находился под "чужим влиянием", хотя бы из-за смены часовых поясов и перемещения? Из тумана ко мне приближались фигуры, вымазанные пеплом с головы до ног, с трехгранным трезубцем покровителя священного города, Шивы, "Повелителя времени". Пройдя по маленьким переулкам за пламенем, я попал в кишлак крошечных улочек, где в темноте голой земляной пещеры горела угасшая свеча. На земле, за парой весов, сидел мальчик. Коровы беспрестанно снуют по забитой, забрызганной навозом дорожке. Время от времени мимо проносилась очередная группа песнопевцев с мертвым телом под золотым саваном на бамбуковых носилках, которые они несли к реке. Я прижался к стене, и шепот смертности коснулся меня.

Я пробирался сквозь кромешную тьму, по лабиринту узких проходов, и тут мимо проплыл еще один труп - две женщины в своих тончайших шелковых сари босиком по мягкой грязи шли к святым водам. Следуя интуиции, я входил и выходил из темных улиц, мимо маленьких свечей, мерцающих в святилищах и отверстиях, где мужчины шептали священные слоги. Затем, свернув за угол, я подошел к перекрестку, и передо мной предстали трое мужчин, из-за спин которых торчали пистолеты.

Странно было думать, что всего 72 часа назад я был на другом конце света, отмечая тихий Новый год под солнцем. А теперь вокруг рыскали козы с благоприятными красными метками на лбу, горели угли и масляные лампы, дрейфующие в тумане по реке. Вдоль стен были нарисованы оранжевые лица, смеющиеся обезьяньи боги, священные нависшие фаллосы. В лавках со всех сторон продавали сандаловую пасту и топленое масло для мертвых тел, крошечные глиняные урны для праха.

Город смерти когда-то был известен как "Каши", или "Город света". Английский писатель Ричард Ланной, который почти потерял свою душу в Варанаси, назвал его "городом тьмы и снов". В своей длинной и часто галлюцинаторной книге он цитировал главного суперинтенданта полиции города, который когда-то назывался Бенарес, описывая "похищение женщин из храмов, проституцию во имя Бога, распространенность воровства среди паломников, каннибалистические обычаи агхори, пьяные оргии фальшивых тантриков".

Но больше всего меня поразило, когда я начал ходить по его улицам, то, что город вымирания, без сомнения, был городом радости. Люди, спешащие мимо меня к горящим кострам, несущие мертвые тела к священной реке, возносили свои голоса в хвале и в великом, всепоглощающем крике благодарности.

Городская Индия везде - это погружение в интенсивность - своего рода шоковая терапия, но священный город относится к отдельной категории. Поток машин сходился на каждом дюйме дороги со всех сторон, но, в соответствии с мистическим презрением к разуму, в этом месте не было ни одного светофора. То тут, то там пожилой полицейский с маской на губах протягивал обнадеживающую руку, а мимо него беспечно проносились машины, коровы, велосипеды, грузовики. Собаки спали посреди оживленной дороги - Пятая авеню Варанаси, предположил я, - а мужчины растянулись (надеюсь, спали) вдоль обочины и на тротуаре. Посреди улицы собралась толпа вокруг человека, который кружился вокруг, вращая мечами.

Я знал, что священная вода должна стать моей первой остановкой, поэтому я бросил свои вещи в отеле и прыгнул в машину, чтобы отправиться к гхатам. За 20 минут езды мы проехали две ликующие процессии трупов, два детских парада.

"Это очень неблагоприятное время", - обернулся с переднего сиденья молодой местный житель, чтобы предупредить меня (позади него я видел только массу бушующих, но не продвигающихся вперед тел и машин, издающих звуковые сигналы). "Это называется Кхармас. В это время все прячутся; никто не говорит о свадьбах и тому подобных вещах. Все молчат. Это как проклятие, наложенное на город".

Если Варанаси в это время был самым тихим городом, подумал я, почти не слыша его, так как поезд тоже прогрохотал мимо по кирпичному мосту над нами, то я не мог представить его в один из частых фестивальных дней. "Проклятие снимается 14 января", - сказал мне мой новый друг. "Тогда мы празднуем". Это не было поводом для праздника для того, кто, как я, должен был уехать 13 января.

Мы вышли у христианской церкви и присоединились к толпе людей, движущихся к священной реке. Вывески вдоль дороги гласили: "Старейший центр по обучению абакусу" и "Славные дамские портные", оставляя меня в недоумении, в чем заключается слава - в дамах или в их швах. "Британская школа иностранных языков теперь Trounce Education", - прочитал я на другой, предлагающей мрачное резюме конца империи. В Варанаси полмиллиона человек теснятся в темноте переулков на площади в одну квадратную милю, известной как Старый город, в результате чего некоторые иностранные гости более или менее отдают концы, а другие задаются вопросом, не подсунули ли им таблетку какого-нибудь иностранного вещества.

"Здесь все постоянно меняется", - объявил мой гид, когда мы пришли на берег реки, где святые люди сидели под цветными зонтиками на земле, читали песнопения и мазали лбы пастой и пеплом. "Разные цвета. Разные духи. Разная энергия. Вы должны быть начеку, когда приедете в мой город".

Это я уже понял.

Мы начали идти вдоль реки, уворачиваясь от мусора и экскрементов со всех сторон, и прошли мимо почти голого мужчины, который смотрел на нас, укрывшись от небольшого костра внутри хижины.

"Он медитирует?" попыталась я.

"Для него все - прах", - последовал ответ. "Этим садху очень нравится жить с кремацией. Они не носят одежду, как мы. Они не делают ничего, как люди, живущие в материальном мире. Они хотят жить в мире пепла".

Чуть дальше мы чуть не столкнулись с человеком в ярко-синей тунике и тюрбане, который предлагал, казалось, бон мот, как в обычной районной парикмахерской (хотя здесь, в Варанаси, районная парикмахерская, как кладбище, церковь и зоопарк, находилась на улице и была открыта для всех). "Смеющийся Йоги", - объяснил мой гид и сам разразился смехом, как будто его внезапно посетило озарение.

Мимо медленно проплыла огромная, раздувшаяся корова. Мы неуверенно забрались в маленькую качающуюся лодку, когда на берегу горстка красивых молодых парней в изысканных золотых панталонах держали пятирукие масляные лампы и начали практиковать очищение огнем, которое они ритуально совершат этой ночью. Другие суда перевозили паломников на тусклый другой берег - длинную и пустую песчаную отмель, насколько я мог судить. На севере и на юге пылали костры, и в воздухе витал запах ноготков и углей.

"Только в этом городе, сэр, вы видите круглосуточную кремацию", - предложил лодочник, как будто говоря о магазине товаров первой необходимости. В других городах места для кремации традиционно располагаются за городскими воротами, на юге. Здесь же они сжигаются в центре всего живого.

Я вернулся в отель, чтобы все это осмыслить. "Все находится в движении", - сказал мне мой юный Вергилий, когда мы шли вдоль реки. "Все - это постоянная череда становлений. Ничто не остается неизменным".