Все мы когда-то вышли на свет
Из тёмной утробы матери.
На протяжении долгих лет
Они на нас силы тратили.
Должны оправдать материнские муки,
Мы перед ними в долгу.
Их подрастают внучки и внуки
В тихом семейном кругу.
/по прозе М. Пришвина./
Середина августа 1998 года.
Время уборки раннего картофеля - адретты.
Сыро и холодно, как поздней осенью.
Маленькой семьёй, богом не благословенной, государством не обласканной, возвращаемся с садового участка.
Свинцовые тучи нависли над лесом и, кажется, они стонут птичьим унылым гвалтом...
Толкаю перед собой плацкарту - дермантиновую коляску, стоимостью 62 рубля - свидетельницу не одного выросшего ребёнка, доставшуюся от добрых людей.
Внизу на полке - первые плоды нынешнего урожая - овощи. В коляске - поздний, долгожданный плод человеческой любви. Желанный наследник, любимец бабушки, она, словно в зеркале, видит своё отражение в нём.
Идём, напрягая ноги; ямы, наполненные водой, готовы поглотить нас небесным свинцом.
Чуть позади в глухомани раздался громкий хлёсткий звук. Может дерево упало, может дятел с ветки свалился, нам уставшим уже безразлично.
Сынок тоже ни как не отреагировал, лежит себе спокойно, только щёки розовеют; ему вообще *по боку* что во внешнем мире творится...
В правой руке стеклянная бутылочка с молоком. Держит её за горлышко, где легче ухватиться. Вот он вскидывает её, поднося ко рту, словно пионерский горн, для издания торжественного звука, ловко впихивает в ротик-бантик, молоко стало убывать...
Стала убывать и дорога, вот-вот покажутся частные дворы. Ещё не много, ещё чуть-чуть…
Идём, хлюпая носами, несём сыновние пальтишко со штанишками со следами Матушки-Земли, серчаем на погоду:
-Лучше бы солнышко было.
-Ага...
После короткой паузы во время которой известно кто родился:
-Чё сегодня жрать будем?
-Картошки нажарим.
"Опять эта картошка! Не могу её больше есть, проклятую!" - фраза мысленно пролетела в голове, не вслух, в отличие от известного киногероя.
-Может лучше икры?
-Лучше... Ироничная улыбка осенила наши лица.
Словно стесняясь, проглянуло солнышко.
Часто монашеское смирение сменяется на бесовскую пляску.
Павлик/назовём его так, хотя при рождении в память о прадеде его так и назвал/ стал непоседить; как начал в нём проявляться будущий циркач, так того и гляди, выпадет из коляски. Боясь за него, строго предлагаю лечь, на что он, совершенно откровенно, чихает, продолжает роль юного трубача на боевом коне. Возникает один из миллиона моментов, когда слова прекращают своё воспитательное действие и я перехожу к рукоприкладству - укладываю на ложе, укутываю одеялком. Как достойный представитель свободного сообщества *им. Детства*
Павлик обижается, реагируя на моё узурпаторство, вполне резонно закатывается скандальным рёвом: глазки - щёлочки, щёчки - пузыри брачного
лягушонка, язычёк - блёсенка в глубине омута...
Противоречивые чувства омыли наши сердца.
Шагаем, хлюпая носами и голенищами сапог. Идиотски наигранным весельем пытаемся отвлечь своё чадо от моря слёз и всеобъемлющего горя.
Сочувствующее Солнышко лукаво улыбается, заглядывая в коляску. Вот и лужи стали уж, кажется, не так глубоки.
Коллективный подход к делу возымел действие: сын понял, что рёв не лучшее средство время-препровождения и наградил нас успокоением; щёлочки сверкнули
кристально-чистой слезой; мама тут же промокнула их уголком одеяла.
-Смотри, - киваю на него, - вид такой будто внезапно осознал всю прелесть русской литературы, того и гляди стихами заговорит.
-Да, нет. Он просто хочет конфетку. - поддерживает мама.
-Икру, - смеюсь в ответ.
-Эх! - восклицаю за Павлика, - Ну что за жизнь! Помогал, как людям, картошку копать, собирать, в авоську складывать. Падал, да вставал, и одёжку, и сапожки, и ручки измарал. Нос покраснел! Как у гуся, холодно же! И ни какой благодарности, лежать заставляют. Ещё и смеются... Ну что - что обкакался - не посильный труд ведь выполнял, в мои-то годы!.. Пахал, как настоящий мужик, а потом ещё своими же собственными ногами топал, маму за руку держал, что бы не дай бог, не споткнулась, не упала, не испачкалась! Ну упал разок в жижу, так с кем не бывает! Зато как удачно - не всем же пузом! Маму ведь не уронил... Ладно, смейтесь, смейтесь, что с вас возьмёшь, одно слово - предки!
Представляемый вслух монолог прервало громкое мычание коровы. Началась улица с домами.
Вы видели когда-нибудь, как блоха прыгает?
-Мука! - взвился Павлик. - Мука! В голосе звучала такая торжественная нота, которую даже на музыкальном стане не найдёшь - не придумали ещё. И где только былая озабоченность!? В глазках появилось нечто ещё такое... по мимо двух круглых зрачков. Вскочил, схватился за крышу коляски, бутылочка, отброшенная в глубину коляски сиротливо капнула молоком.
Опасно раскачивая коляску, перевоплощённый юный натуралист, кричал:
-Мука! Мука! - Натурально демонстрировал свою любовь к крупно-рогатому скоту, в частности к этой корове, чьё молоко он пьёт...
Наверно, каждому родителю кажется что их ребёнок самый-самый; тёплой волной накатило на сердце. В этой любви заложен великий смысл наследственности, благодаря которой обновляется род людской - паства Господня. Здесь важно не перелюбить, не ввести в исключительность, сверх-предназначение. Все дети - клеточки Вселенского Организма одинаково приходят на эту Землю милыми, святыми ягнятами и это уже мы, взрослые телом, лепим их по образу и подобию своему. Откуда, думаете, берётся страх и жестокость, безнравственность и антигуманность?
Скольким же ещё поколениям отведено смениться на нашей Земле, чтобы человечество разумом своим просветлело.
Я люблю своего сына. Воистину - люблю! Наблюдая за его играми, поведением, задаюсь вопросом: кем он будет, каким, что привнесёт с собой в этот мир?
Есть замечательные стихи. Ими и закончу сей рассказ.
Мой юный мальчик,
Мальчик долгожданный,
Прекрасный в нетерпении своём,
Ты ищешь грудь не терпеливым ртом.
Нашёл. Приник.
И вот достиг нирваны.
Измученный сорока-дневным бденьем
Сорока-летний твой отец
Невыносимо счастлив появленьем
Твоим на свет, беспечный сорванец.
И видя страсть твою и устремленье к жизни
Приветствую тебя торжественным стихом.
Расти, мой сын, и помни грудь Отчизны,
Что материнским поит молоком.
Январь. 1999 год. С. Ц.
