Аплодисменты запятнали последние ноты его песни. Он дал ему вымереть в темнеющей таверне, прежде чем подняться, суставы одеревенели от долгого представления.
— Сыграй ту, что про Героя Фарона, — невнятно раздался голос из тусклого углубления.
— Да, это хорошо, — согласился Хэрроу, надеясь забрать свой ужин без конфронтации с еще одним пьяным жителем деревни. Перекинув гитару через плечо, он крикнул: «Может быть, завтра вечером».
Пьяница устроила жалобу, прерванную трактирщицей, пробирающейся между ними, как недовольный морж. Хэрроу вздохнул с облегчением. Когда-то он предпочел бы хороший бой, но те времена прошли.
Хозяин гостиницы протянул ему глубокую деревянную миску с тушеным мясом, на краю которой балансировала маленькая буханка хлеба. — Присаживайся, Харпер. Ты заслужил свое содержание на ночь».
— Обязана, Маргри, — пробормотал он. Маргри никогда не пыталась обмануть его и лишить его зарплаты, в какой бы форме она ни приходила. Сегодня вечером мы были в пансионе и ночлеге. Завтра он отправится дальше, в сторону Грин-Хейвена, где ему заплатят слегка поношенными сапогами, или хорошим точильным камнем, или, может быть, даже новым одеялом. Он играл жизнь на слух, делал Харроу, беря то, что попадалось ему на пути, оставляя то, что в нем стояло.
Он перебирался через камыш и уселся за единственный пустой стол в комнате, деревянная поверхность которого была изрыта идиотами, играющими в танец пальцев в своем безделье и скуке. Копаясь, он едва заметил, как маленькая бледная фигура скользнула на скамейку напротив него, и когда он это сделал, было уже слишком поздно отказывать незваному гостю в месте за его столом. Она уже поставила свою миску и буханку, а также две дымящиеся кружки чая, одну из которых она скользнула через стол к нему.
Ну, если бы она покупала, он бы не сказал «нет».
«Маргри говорит, что ты не заботишься об эле, поэтому я надеюсь, что чай приветствуется», — предложила она.
Он поднял его, вдыхая фруктовый привкус. — Сойдет. Итак, что я должен тебе за эту кружку чая?
— История, — сказала она просто.
«Последние пару часов я просто пел истории. Моя словесная орда пуста».
«Не истории о героях», — сказала она. «Я слышал их всех. Как они отправляются на поиски, побеждают свои страхи, побеждают своего противника, возвращаются домой победителями». Она хлопнула пальцами по бокам, как бы говоря: «Это просто никогда не заканчивается».
— Вам надоели истории героев?
Ее светлые волосы замерцали, когда она кивнула, кончики окунулись в бульон. «Да, полные до век такими сказками».
«Ты молод, чтобы быть таким измученным».
«Не такой уж и молодой. Прошлой зимой мне исполнилось 16 лет».
«Ааа, 16 к моим 60».
— Хм.
— А, что?
— Я думал, что ты старше. Она неопределенно указала на его белую бороду.
Он ухмыльнулся. «Я приму комплимент. Так какую же историю ты хочешь купить с этой прекрасной кружкой чая?
Она наклонилась к нему, объявив: «Я в поиске».
Он серьезно кивнул. Так много ярких молодых лиц сидели напротив него за столами со шрамами и выпаливали свои чаяния, слепо глядя на свое будущее. Он вздохнул. Хэрроу достаточно ясно видел свое будущее, но только потому, что оно было так хорошо освещено фонарем его собственного давнего прошлого.
Прямо сейчас его ближайшее будущее выглядело так, как будто его может затмить эта молодая подающая надежды и ее голова, полная мечтаний. Он оценил угрозу своему тихому вечеру. Он умел читать подсказки, которые носили его зрители, что гарантировало, что он сможет лучше порадовать их своим выбором и лучше закончить ночь с полным животом.
Эта молодая девушка, например. Она приехала из средней полосы, что было видно по ее широким штанам и красному поясу. Из купеческого сословия - видно по яркой ленте, которую она теперь продевала в волосы, чтобы они не попадали в ее тушеное мясо. Образованная - раскрывается углами, квадратными к матерчатой сумке сбоку. Это могли быть только книги, их было слишком много для пешей путешественницы, а это означало, что она была достаточно обеспечена, чтобы путешествовать верхом. Он пересмотрел свою оценку; Она была из богатой семьи.
— Иди домой, — сказал он просто. Иногда больше сказать нечего. Эта девушка была опасной для себя, выбоиной на собственной дороге и, вероятно, неудачей для тех, кого она встречала на своем пути.
Она моргнула, и тень разочарования прошептала по ее чертам, прежде чем ее унесло оптимизмом юности. Вместо этого она возразила: «Вы этого не сделали».
Это застало его врасплох. Она может оказаться более сообразительной, чем ожидалось, подумал он. — Правда. Домой я не поехал. Но я узнал, что квесты — это еще не все, что они придумали в песнях».
— Тогда зачем ты их поешь?
«Оглянись вокруг», — ответил он. Сквозь дымку он указал на измученные лица фермеров, смотрящих вниз в свой эль, на женщину, вяжущую у костра потрескавшимися руками, на пожилую пару с мешками у ног, такими же потрепанными, как и их надежды. «Харперы не могут торговать правдой и рассчитывать на то, что их животы будут полными. Эти люди хотят, чтобы истории подняли их из мира, в котором они находятся, хотя бы на один вечер».
— Значит, ложь дает им надежду?
— Нет. Но на какое-то время этот фермер забывает, что его поля кишат жуками-нарывниками, и он должен найти другое пастбище для своего стада. То, что женщина, вяжущая, может на короткое время облегчить боль от потери ребенка из-за зимних колик. Пожилая пара на мгновение может увидеть другое будущее, чем то, которое так очевидно лежит у их ног. Я не даю надежды; Я предлагаю облегчение».
Она думала об этом, острые глаза пристально смотрели на него своим суждением. «В таком случае я ищу облегчения в своих поисках».
Он услышал, как вздохнул в свою кружку, и поставил ее. — И что это за квест? Она выглядела нетерпеливой, как щенок, и энергичной, как придачу. Он погрузился в тушеное мясо с плохим чувством, что ее энтузиазм истощит его, прежде чем он сможет его закончить.
Она нетерпеливо покачала головой. «Мои поиски — это не то, о чем я хочу говорить. Менестрель из живой изгороди рассказал мне историю, это была даже не песня. Он назвал его «Золотой грифон», о человеке...»
— Я знаю, о чем идет речь, — мрачно сказал Хэрроу.
«Вы должны. Это твоя история».
«Я написал это, — согласился он, — на страницах мира, используя свое тело как перо».
Девушка помахала Маргри, чтобы та еще тушеного мяса, положив на стол медведь. Уверенность вытекала из нее, поражая его своей энергичной самоуверенностью. Он почувствовал, как отстраняется от него, как от неприятного запаха. Они подождали, пока Маргри наливала густой бульон в их миски, прежде чем переключить ее внимание на угрюмого мужчину, играющего одинокий танец пальцами, кончик ножа ритмично стучал по столешнице.
«Я не хочу слышать о героях, которым это удалось. Я хочу услышать о...» Она остановилась, подыскивая в своем рагу нужные слова.
— Те, которые потерпели неудачу, — закончил он за нее.
— Вышла боком, — дипломатично возразила она.
Он вздохнул. Ночь предстояла долгая. — Откуда ты знаешь, кто я?
«Менестрель сказал, что герой этой сказки никогда не берет монету. Маргри сказала мне, что ты всегда обмениваешься на свои песни. Так что...» Она пожала плечами, как бы говоря, что тоже умеет читать подсказки, которые носят люди.
— Ну, ты заплатил за свой рассказ, — сказал он, указывая на свою миску. «Так я вам скажу. Я родился в бедной семье...»
— Младший сын, — вмешалась она.
Раздался еще один вздох. — Да, конечно. Это всегда младший сын...» Он сделал паузу, чтобы посмотреть, почувствует ли она необходимость вскочить и поторопить его рассказ, но она была занята тушеным мясом. "... О бедных фермерах», — продолжил он. «Моя семья боролась после того, как мои старшие братья ушли на войну и не вернулись. Я не хотел ничего, кроме как помочь».
— Итак, вы слышали о грифоне, — подсказала она.
Хэрроу стиснул зубы. «Итак, я услышал о грифоне. Я вырос на историях о героях и легендарных зверях, которых они победили, о признании, которое они получили, о богатствах, которые они приобрели. И я им поверил. Яйца грифона пронизаны золотом, так что я решил, что могу только попробовать.
«Я не понимаю, почему грифон откладывает яйца. Я имею в виду, с телом льва». Она взмахнула ложкой в воздухе, как бы подчеркивая свою точку зрения, капая бульоном на стол.
Хэрроу задавался вопросом, не солгала ли девушка о своем возрасте. Этот интерактивный подход к повествованию указывал на более молодой ум. Он посоветовал себе больше не вздыхать. «Задняя часть тела — орел. Отсюда и яйца».
«Золотые яйца. И вы верили в это? Было ли это оттенком презрительного неверия в ее голосе?
«Когда люди в отчаянии, они верят во что угодно. Что-то, о чем, возможно, вы мало что знаете, отчаяние».
У нее хватило приличия выглядеть слегка смущенной.
— Я скажу вам вот что, — предложил Хэрроу, помня, что его история никогда не закончится под натиском перерывов, которые она испытывала, — я пропущу скучные моменты — тренировки, драки, превращение лемеха в копье и так далее — и перейду прямо к кульминации.
«Превращение лемехов в копья — это хорошо», — признала она.
«Рад, что вы одобряете, хотя с тех пор я стал смотреть на это по-другому. Несмотря на это, я побрел на восток, в горы, в поисках легендарного грифона».
«Ключевое слово — «легендарный», — вставила она, по-видимому, не в силах не участвовать в истории.
Он предостерегающе постучал по тыльной стороне ее ладони корявым пальцем. — Но видишь ли, я нашел грифона. В высоких хребтах между королевствами, на вершине нашего мира. Он гнездился на копье скалы, обрушиваемое такими свирепыми ветрами, что я не мог стоять. Я подошел к ее гнезду с подветренной стороны. Он был вдвое меньше этой комнаты, все ветви деревьев и орляк. Она была во много раз больше меня, и именно так, как нам рассказали историки. Тело льва, голова, крылья и задняя часть орла. Позвольте мне сказать вам, что когда она повернулась и посмотрела на меня, я не мог пошевелиться. Больше, чем эта чаша, были эти глаза с золотыми прорезями, которые казались теми самыми воротами в подземный мир. Если бы я мог двигаться, я бы убежал, но она как будто прижала меня к скале своим взглядом».
— Как змея, — вызвалась девушка. Ее глаза светились. Это было то, что она хотела услышать, опасности, которые люди хотели щедро нарисовать на холсте своего разума, где они могли бы безопасно наслаждаться.
— Я убил его, — закончил он антиклимактично.
Она нахмурилась. «Нет, вы не можете просто сказать: «Я убил его!»! Какой ты рассказчик?
«Тот, кто думает, что истории его собственных поисков — это не все, чем они должны быть».
— Ну, как ты его убил?
«Я заполз под гнездо». Он указал ложкой под край теперь уже пустой миски. «Грифон закричал, звук, похожий на сильный шторм на горных перевалах, и ее клюв снова и снова опускался, злобные удары, которые раскалывали скалу. Но я был в безопасности под гнездом, так как она не могла потревожить свои яйца. Я полз вверх по нему, сквозь разложение, дерьмо, кости и перья. Запах был кислотой в моих легких. Кашляя, мои глаза текли и я едва мог видеть, я выбрался из этой кучи дерьма своим копьем и вонзил его в ее сердце. И вот я стоял, измазанный грязью и воняющий, наблюдая, как ее тело падает со скалистого обнажения. Бесславный герой, который только что убил мать, защищавшую свои яйца».
— Но ведь яйца там были, верно?
Он снова вздохнул. Если я продолжу так тяжело дышать, я не продержусь всю ночь, подумал он. — О да. Два шара размером с твою голову, перепончатые чистым золотом. Уже яйца качались. Я подумал, что если буду ждать, пока вылупятся птенцы, то смогу забрать скорлупу».
«Но птенцы голодали бы без матери!»
— Что бы вы сделали?
Она моргнула, и уверенность в себе, которую она носила, как флаг, немного поникла. Помолчав, она призналась: «Я не знаю».
«Совершенно бессмысленная трата. Бессмысленный глупый квест». Он покачал головой, стараясь сдержать дрожь в голосе.
«Но вы получили золото! Ты не потерпел неудачу!
«Я получил золото. Я оставил птенцов умирать и отправился домой с ношей, гораздо более тяжелой, чем эти скорлупы. Но без моих рук, чтобы помочь на ферме, мой отец потерял урожай, а затем потерял ферму. Если бы я остался, я смог бы отдать им свой труд, гораздо более ценный для фермера, чем горсть золота, украденного у вымирающего вида. И они не хотели этого золота».
Он ждал, чтобы позволить ей впитать уродливый поворот его рассказа. — Итак, скажи мне, я потерпел неудачу?
Она изучала свою пустую миску. — Нет. Это было просто перышко звука. «Вы сделали то, что намеревались сделать».
«Какой ценой? Все расходы берут на себя другие, грифон, мои родители. Ни для себя! Как я могу спеть эту песню?» Он не ответил, и тишину заполнил только метатель ножей, который возобновил свою сольную игру. — Это та самая история о Золотом Грифоне, которую вам рассказали?
— Нет. Менестрель из живой изгороди только сказал, что вы убили зверя и ушли богатым человеком, а затем отдали все это. Почему ты все это отдал?
«После того, что я сделал, мое желание золота превратилось в отвращение. Теперь я торгую только по бартеру. Я больше не возьму того, что другой не может дать».
Какое-то время он прислушивался к потрескиванию костра и случайному смеху фермеров. Девушка, казалось, изучала пейзаж в своем воображении, путешествие, которое, казалось, могло занять некоторое время. — Как я и предупреждал, — наконец сказал Хэрроу, — квесты не всегда такие, какими их придумывают. Даже когда вам это удается. Иди домой».
— Я благодарю тебя за твою историю, Харпер. Я знаю, что ты считаешь меня молодым и даже ребяческим. Ха! Хэрроу подумал, что все в таверне это понимают. Но он этого не сказал. Не нужно лишать уверенности молодых.
Она решительно напрягла лицо. «Мой отец умирает. Мой квест состоит в том, чтобы найти единорога, чей рог исцелит его. Я не могу повернуть назад, и я не могу потерпеть неудачу».
Хэрроу перевел дух, думая: «Да, ты можешь». Вы можете потерпеть неудачу во многих отношениях, которые невозможно сосчитать, точно так же, как танцор пальцев за столом вон там, в конце концов, вонзил нож в его плоть и удивился, как это произошло.
Но вы же не говорите молодым, что они потерпят неудачу. Вместо этого он подумал: «Единорог», удивляясь иронии в том, что она назвала его грифона «легендарным». Если что-то и было легендарным, то это, безусловно, был единорог. Но и этого он не сказал. Вместо этого он сказал: «Взяв единорога, вы убьете его. Это цена, которую должен заплатить единорог? Иди домой и позаботься о своем отце в его последние дни».
Он наблюдал, как в глазах девушки борется нерешительность. Она слышала его рассказ и почувствовала его правду. Но изменит ли это ее путь?
Должно ли это изменить ее путь? Он сделал паузу, чтобы подумать. Его собственный путь, движимый уверенностью и потребностью и перенаправленный сожалением, был виден ему только после того, как он прошел его. То же самое было бы верно и для нее. Ее ослепительная уверенность была ключом к успеху в ее поисках, хотя это также могло привести к ее гибели. Ей придется идти по этой дороге в темноте, выбор остается только за ней, прежде чем она поймет это.
Поднявшись, он покопался в кармане в поисках жетона, который носил достаточно долго, напоминая о своем сожалении о том, что, каким бы маленьким он ни был, он всегда казался слишком тяжелым. Он вытащил его из швов и положил перед ней, маленькую золотую бусину, размером не больше слезинки, полученную от легендарного зверя. «Плата, — сказал он, — за то, что выслушал реальную историю этого героя. Иди с миром».
Он оставил ее одну в темной комнате и поднялся в верхнюю комнату, чтобы спать среди других фыркающих и храпящих путников, которые царапали и чесались, ворочались и бормотали и лежали во сне или бодрствовали в их совместном путешествии человечества.
