Первое путешествие или ловушка Гарганциана

Когда космос не был таким захламленным, как сегодня, но все звезды были выстроены в аккуратный ряд, чтобы можно было легко их пересчитать слева направо или сверху вниз, а более крупные и голубые были сгруппированы отдельно, а меньшие и желтые, как второсортные небесные тела, распиханные по углам, когда ни пылинки, ни облака, ни туманности в космосе не было и в помине, в те старые добрые времена так было принято у инженеров, получивших Аттестат Вечного Всемогущества с особой похвалой путешествовать, чтобы получить совет и помочь донести его до далеких народов.

Так и случилось, что верные этой традиции отправились в путь Трурль и Клапанциус, для которых зажигать или гасить звезды было так же легко, как другим колоть орехи. Когда за плечами у них было такое огромное путешествие, что они почти забыли о родном небе, они увидели перед собой планету, не маленькую и не большую, а просто какую-то среднюю форму, только с одним континентом. Посередине проходила красная линия, и все по одну сторону линии было желтым, а по другую — розовым. Они увидели из этого, что перед ними два соседних государства, и решили высадиться. Однако сначала они обсудили ситуацию.

-- Если здесь два государства, -- сказал Трурль, -- будет справедливо, если ты пойдешь в одно, а я -- в другое. Таким образом, никто не пострадает.

— Это хорошо, — ответил Клапанциус, — но что, если они потребуют от нас оружия? Это тоже бывает.

"Конечно, они могут потребовать, даже чудо-оружие," кивнул Трурль. — Давайте решим твердо отказаться.

— А если они жестокие? Клапанчуш поднял. «Что-то подобное представлено».

— Что ж, посмотрим, — сказал Трурль, включив радио.

Играла бодрая военная музыка.

— У меня есть идея, — сказал Клапанчуш, выключая радио. — Применим рецепт Гарганциана. Что вы думаете?

— О, Гарганцианский рецепт! — воскликнул Трурль. «Я никогда не слышал, чтобы кто-то его использовал». Но почему мы не можем быть первыми?

«Мы оба будем готовы его использовать, — объяснил Клапанчуш, — но мы должны сделать это одновременно, иначе возникнут большие проблемы».

— О, это легко, — сказал Трурл. Он достал золотую коробку и открыл ее. На бархатной подушке лежали два белых шарика.

«Одну возьми с собой, другую я оставлю себе, — продолжал он, — ты каждую ночь смотришь на мрамор; если он стал красным, значит, я применил рецепт. Затем вы делаете то же самое.

«Правильно», — дал понять Клапанчуш, убрал мяч, потом они сошли, обнялись и отправились каждый в противоположном направлении.

В стране, куда пришел Трурл, правил король Фукари.

Он был милитаристом до мозга костей и скупостью поистине космических масштабов. Чтобы не обременять государственную казну, были отменены все наказания, за исключением смертной казни. Любимым его занятием была ликвидация ненужных офисов. Поскольку он даже упразднил должность палача, все приговоренные к смерти должны были вешаться собственноручно или, в случае исключительной милости короля, могли призвать на помощь родственника. Среди искусств он поддерживал только те, которые ничего не стоят, такие как сольный хор, игра в шахматы и военная гимнастика. Обычно он высоко ценил военное искусство, поскольку выигранная война приносит огромную прибыль; с другой стороны, война может быть адекватно подготовлена ​​только в мирное время, поэтому король поддерживал ее, но только в меру.

Самой большой реформой Фукари была национализация государственной измены. Соседняя страна послала шпионов ему на шею; правитель поэтому создал канцелярию королевского главнокомандующего-предателя, который за хорошие деньги продавал государственные тайны вражеским агентам при посредничестве приставленных к нему чиновников; правда агенты предпочитали покупать только устаревшие секреты, потому что они были дешевле, да и шпионские рамки у них были узкие.

Испытуемые Фукари вставали рано утром, вели себя скромно и поздно ложились спать, потому что много работали. Делали плетения для валов, а также изготовляли оружие и отчеты. Чтобы слишком много отчетов не рвало государство на части — такой кризис уже был пару сотен лет назад, во времена Тысячеглазого Бдителя, — решили: кто слишком много отчетов подаст, того заставят платить специальный налог на роскошь, и таким образом производство держалось на разумном уровне. Трурл пробрался ко двору короля Фукари, предложил свои услуги, и король, как можно было догадаться, тут же потребовал от него страшного оружия. Трурль попросил три дня на размышление, перебрался в отведенную ему скромную квартирку и посмотрел на мрамор в золотой шкатулке. Оно было белым, но когда он посмотрел на него, оно начало медленно краснеть. «Ах, — сказал он себе, — вот и метод Гаргансиана!» — и достал секретные записи.

Тем временем Клапанчуш оказался в другой стране, правителем которой был могущественный король Пазари. Здесь все выглядело совсем иначе, чем в Фукарии. Этот правитель тоже любил походы, он тоже охотно брался за оружие, но роскошно, так как был неслыханно щедрым меценатом, и любовь его к искусству была непревзойденной. Он любил мундиры, погоны, лампады, колокольчики, медали, ленты и броненосцы. Он был очень чувствительной душой: каждый раз, когда спускали на воду новый броненосец, все его тело дрожало от волнения. Он щедро поддерживал художников-баталистов; руководствуясь патриотическими соображениями, он платил их по числу убитых врагов, так что на монументальных круглых картинах, которых было много в стране, вражеские трупы образовывали целые горы. В быту царь сочетал абсолютизм с просвещением, строгость с великодушием. Он проводил реформы в каждую годовщину своего вступления на престол. В одно время он размахивал всеми шейными ограничителями, в другое время смазывал их, чтобы не скрипели, в другое время золотил топоры палачей, не забывая точить их из гуманных соображений. Он был щедрым, но в то же время сторонником экономичных решений, поэтому все биты, колья, одеяла, калоды и хомуты стандартизировал отдельным указом. Казнь нарушителей закона, которая иначе происходила редко, представляла собой пышную церемонию с парадами, духовным утешением и миропомазанием, лампадами и маскарадными мундирами. У этого просвещенного правителя была теория, которую он реализовал: теория всеобщего счастья. Известно, что люди смеются не потому, что они счастливы, а потому, что они смеются. Когда все говорят, что дела идут отлично, настроение вот-вот улучшится. По этой причине, конечно, для своего же блага подданные Пазари были вынуждены громко сказать, что у них дела идут очень хорошо, а старое расплывчатое «Добрый день!» формула приветствия король предпочитает "Dejóminden!" он заменил его приветствием, позволив, однако, детям до четырнадцати лет просто говорить: «Ух ты!», а пожилым: «Ух ты!»

Король Пазари всегда радовался, видя, какое хорошее настроение у людей, каждый раз, когда он проезжал по улицам в своей карете в форме линкора. Он восхищался ликующей толпой, милостиво махал своей государевой рукой, и люди кричали во все горло: «Вау!», «Вау!» и: «Эзмардофи!» Кстати, он был демократически настроен.

Он очень любил по-военному болтать со старыми солдатами, жадно пил военные рассказы, а случалось, что, допрашивая иноземного сановника, ударял его булавой по колену и кричал: «Ура, мы побеждаем!" или "Сожгите этот линкор!" возможно: "Пусть пули дождем!" Ибо ничто не восхищало его больше, чем мужское мужество, маркона, героизм, бросающий вызов смерти. Он любил испеченные в золе пироги с порохом и водкой, хлеб комис, картач и мордал. Когда у него было плохое настроение, он шествовал перед собой полками, распевая свои любимые военные песни: «Все наши винты блестят, мы хотим идти на войну», «До последней капли моего масла», «Если ржавчина покрывает мое усталое тело», или старая драгунская песня: «У старого срофа нет немого». И приказал, чтобы, когда он умрет, старая гвардия спела над его могилой свою любимую ноту, которая начинается так: «Когда ты придешь, моя роза, на мое смертоносное горло, Брось слезу на мой остывший конденсатор».

Клапанций не сразу попал ко двору великого правителя. В первой деревне, в которую он вошел, он постучал в несколько домов, но никто не открыл дверь. Наконец он заметил маленького ребенка на совершенно безлюдной улице. Скрытень направился к нему и сказал тихим голосом: «Хочешь купить?» Даю по щеке.

«Может быть, я куплю его, но что?» — удивленно спросил Клапанчуш.

«Ajjamtitkockat», — ответил ребенок и, подняв рубашку, показал кончик мобилизационного плана. Клапанций изумился еще больше и сказал так.

— Нет, сын мой, мне это не нужно. Разве ты не знаешь, где живет судья?

"Дядя для чего?" — спросил ребенок, который писал.

«Я хочу поговорить с ним».

"Лично?"

-Лично.

— Ты доишь дядю-агента? Давай наймем моего отца.

Он надежный и не придурок.

— Ну, отведи меня к отцу, — позволил ему Клапанчуш, видя, что этим разговором он все равно ничего другого не добьется. Ребенок привел его к одному из домов; внутри, несмотря на дневной свет, семья сидела при свете фонаря - дедушка курил трубку, бабушка вязала чулки, их дети и внуки были заняты тем и этим, как это принято в семейном кругу. Увидев Клапанция, все они вскочили и бросились на него; спица оказалась наручниками, лампа оказалась микрофоном, а бабушка оказалась начальником местной милиции.

«Кажется, я стал жертвой недоразумения», — подумал Клапанчуш, когда после нескольких побоев его бросили в темницу. Он терпеливо ждал всю ночь, так как больше ничего не мог сделать. Рассвет окрасил в серебро паутину на каменных стенах и ржавые останки бывших узников.

Через некоторое время его вызвали на допрос. Выясняется, что деревня, дома, ребенок — все это приманки: так они заманивают в действие вражеских агентов.

Суду Клапанциусу не угрожали, так как процедура была короткой. Попытка связаться с его агентом-отцом привела к обезглавливанию третьего класса, так как местные власти уже исчерпали годовой бюджет на подкуп вражеских шпионов, а Клапанчуш, несмотря на неоднократные уговоры, не хотел покупать никаких государственных секретов; против него также было написано, что у него не было значительной суммы наличных денег. Он продолжал рассказывать свою историю, но допрашивавший милиционер ему не поверил, иначе освобождение заключенного не входило в его обязанности. В конце концов, однако, они решили передать дело на более высокий форум; между тем, во всяком случае, Клапанциуса подвергли пыткам, не то чтобы они действительно считали это нужным, а скорее по совести. Через неделю дело его разрешилось благосклонно: он был отправлен в столицу, связанный узлом, и там, после наставления в правилах придворного этикета, удостоился чести быть лично принятым королем для допроса. Ему даже дали трубу, потому что у всех горожан был обычай сигнализировать о своем приходе и уходе звуком трубы в официальных местах, и весь народ был так дисциплинирован, что, например, без звука трубы в восхода солнца, это вообще не считалось действительным.

Пазари, естественно, требовал нового оружия. Клапанчуш пообещал исполнить желание короля и даже заверил, что его идея представляет собой коренное изменение военного искусства. Потому что, во-первых, он спросил, какая армия непобедима? Ту, у которой лучшие командиры и самые дисциплинированные солдаты. Вождь приказывает, солдат подчиняется; поэтому первые должны быть мудрыми, а вторые дисциплинированными. Но мудрость, даже в случае солдата, имеет свои естественные пределы. Кроме того, у огненного лидера могут найтись и равные противники. Он может пасть на поле боя, оставив свою команду сиротой, а может поступить еще хуже: например, если он слишком увлечется мышлением из-за своей профессии, то может начать думать и о власти. Не опасна ли кучка заржавевших в боях генштабистов, чьи мозги так взбудоражены великим военным мышлением, что они хотят занять трон? Разве это уже не привело к падению многих королей? Поэтому ясно как день, что генерал есть лишь необходимое зло; цель - не нуждаться в этом. Что ж, продолжим. Армия дисциплинирована, когда точно следует приказам. Идеальный код соединяет тысячу сердец и мыслей в одно лоно, мысль и волю. Для этого и существует вся военная дисциплина, строи, парады и военные учения. Тем не менее армия, являющаяся в строгом смысле слова сердцем, душой, создающей и осуществляющей собственные военные планы, представляется недостижимой целью. Но кто может испытать такую ​​идеальную ситуацию? Только с индивидуумом, так как никому другому мы не повинуемся так охотно, как самим себе, и никто не повинуется приказам охотнее, чем тот, кто может командовать собой. Кроме того, индивидуум не может разойтись, отказаться подчиняться самому себе или поднять восстание против себя. Поэтому задача ясна: сделаем добровольное послушание, любовь к себе, которую мы испытываем в индивидууме, свойством тысяч коллективов! Но как? Дойдя до этого момента в своем объяснении, Клапанчуш начал объяснять всеслышащему королю идеи мастера Гарганциана, которые были столь же просты, сколь и гениальны.

Он объяснил, что каждый новобранец снабжен вилкой на груди и розеткой на спине. "Присоединиться!" по команде вилки втыкаются в розетки, и там, где только что была занята гражданская банда, в одно мгновение появляется идеальная армия.

Когда отдельные умы, до того занятые какой-то гражданской ерундой, сливаются в единую солдатскую душу в строгом смысле этого слова, дисциплина не только автоматически реализуется, что проявляется в том, что вся армия всегда выполняет то же самое, потому что в миллионах тел живет одна душа. , но появляется и мудрость. И эта мудрость прямо пропорциональна количеству сотрудников. У взвода душа сержанта, рота умна, как капитан, батальон приравнен к дипломированному полковнику, а дивизия, пусть и резервная, приравнена ко всем стратегам. Таким образом, увеличивая количество людей, можно получить потрясающе блестящие команды. Отданные приказы выполняются немедленно, ведь кто бы не послушался себя? Покончено с непокорностью и колебаниями отдельных лиц, военный успех больше не зависит ни от случая, ни от таланта вождей, ни от их взаимной зависти, соперничества и ссор; связанная команда больше не должна быть отключена, потому что это только вызовет путаницу. — Армия без вождей, потому что она сама себе вождь: вот моя идея!

Клапанциус закончил свою речь, которая произвела большое впечатление на короля.

«Идите в свои покои, — сказал правитель, — я обсужу это дело с моим штабом…»

-- О, не делайте этого, мое величество, -- воскликнул Клапанций, изображая лукавое замешательство. — Именно это когда-то и сделал император Реттеги, и офицеры его генерального штаба, защищая свое прибыльное положение, отвергли этот план. Затем сосед Реттеги, король Гьёзо Мереш, напал на империю императора со своей реформированной армией и разбил войска императора в клочья, несмотря на то, что их было в восемь раз меньше!

После этих слов он пошел в отведенное ему помещение и посмотрел на мяч: он был красный, как свекла. Итак, он увидел, что Трурл делает то же самое с королем Фукари. Вскоре монарх поручил ему реформировать пехотный взвод; малая группа стала одной душой, закричала: «Бей, руби, не твой отец!», и ринулась вниз с холма в клочья на куски три царских рукопашных эскадрона, вооруженных до подбородка, во главе с шестью лекторами из Академии Генштаба. Печальные дни встретили маршалов, генералов и адмиралов, ибо король отправил их всех в отставку и, вполне убедившись в пользе этого эпохального изобретения, приказал Клапанцию ​​переоборудовать всю армию.

Заводы по производству электрических компонентов днем ​​и ночью отливали вилки. Все в каждой казарме были хорошо переоборудованы.

Клапанций переходил из гарнизона в гарнизон, чтобы надзирать за ним, и многие звонари получили от короля ордена за заслуги; Трурл, который был таким же трудолюбивым в царстве Фукари, был вынужден согласиться на постоянное положение титулованного верховного предателя из-за известной бережливости своего короля. Обе страны усиленно готовились к войне. Шла лихорадочная мобилизация, спокойно производилось обычное и ядерное оружие, а пушки и атомы полировались от зари до зари, чтобы они блестели по регламенту. Два инженера, так как делать им было нечего, тайно начали собираться, чтобы, когда придет время, встретиться в условленном месте, рядом с оставленным в лесу их космическим кораблем.

Тем временем в казармах происходили странные вещи, особенно в пехоте. Команды уже не нуждались в физподготовке, как и не нужно было читать состав, чтобы узнать количество человек, так как ни у кого нет и правой, и левой ноги, и нет нужды считать, чтобы определить, что кто-то лидер. Приятно было смотреть, как шли новые строи, как делали караул и левый поворот; а после практики эскадрилья заговорила с остальными, и через открытые окна казармы полетели извилистые дискуссии о понятии связной истины, аналитических и синтетических априорных суждениях или существовании как таковом, поскольку коллективный разум команда уже достигла такого высокого уровня.

Были выработаны и зачатки философии, пока, наконец, некий батальон путешественников не пришел к полному солипсизму и не заявил, что ничего действительно не существует вне его самого. Поскольку из этого стало ясно, что ни царя, ни врага не было, этот батальон пришлось дискретно разъединить и присоединить его части к построениям, исходя из позиций гносеологического реализма. В то же время в стране короля Фукари 6-я воздушно-десантная дивизия перешла от десантных учений к мистическим учениям и чуть не утонула в потоке в созерцании. Невозможно точно узнать, что произошло, достаточно того, что в тот же момент была объявлена ​​война, и полки медленно двинулись к границе с обеих сторон под громкий лязг оружия.

Закон мастера Гарганциана действовал с беспощадной регулярностью. При соединении двух соединений их эстетическая чувственность возрастала пропорционально и достигала своего пика на уровне усиленной дивизии, поэтому эти войска всегда сворачивали с дороги и бежали за красивой бабочкой, а когда мехкорпуса имени Бдительного доходили до противника крепости, которую им предстояло осадить, план атаки, разработанный в течение ночи, оказался художественной росписью крепости, причем написанной в абстрактном стиле, что совершенно противоречит военным традициям. Артиллерийский корпус занимался в основном сложнейшими философскими проблемами; из-за рассеянности, свойственной вспыльчивым личностям, эти большие банды иногда оставляли где-то свое оружие и тяжелую технику, а иногда и вовсе забывали, что идут на войну. А что касается армии в целом, то их души терзали многие комплексы, как и вообще многогранные и сложные личности. К каждому из них пришлось прикрепить отдельную механизированную психоаналитическую бригаду, которая обеспечивала необходимое лечение на ходу.

Две армии медленно заняли исходные позиции под непрекращающийся стук котлов. Шесть штурмовых пехотных полков, объединенных с минометной бригадой и резервным батальоном, после чего к ним был придан даже расстрельный отряд, во время ночного марша набрали сонет под названием «Тайны бытия».

С обеих сторон войны было некоторое замешательство; 80-й драгунский корпус кричал, что необходимо точно установить определение понятия «противник», которое, по их мнению, в настоящее время полно логических противоречий и даже может быть названо бессмысленным.

Парашютисты пытались алгоритмизировать окружающие деревни. Аванпосты уже встретились, поэтому два короля послали ведомых и гонцов, чтобы навести порядок в войсках. Но каждый, как только он прибыл к корпусу, когда его лошадь погибла, чтобы обнаружить причину беспорядка, как в мгновение ока отдал свою душу душе корпуса; так что короли остались без ведомого. Сознание оказалось страшной ловушкой, в которую легко попасть, но невозможно выбраться. На глазах у Фукари случилось так, что его племянник, великий князь Васёкёль, бежал на передовую, желая ободрить войска, но как только он присоединялся к ним, его душа тут же растворялась в них, и его нигде не было. .

Видя, что возникла проблема, хотя и не зная почему, Пазари подал сигнал своим двенадцати придворным трубачам. Фукари, стоя на командирском холме, тоже помахал рукой. Трубачи поднесли свои инструменты ко рту и затрубили в тревогу, сигнализируя о битве с обеих сторон. В этот момент каждая армия была постоянно и полностью связана. Ужасающий стук штопоров на мгновение заполнил поле будущего боя, и тогда вместо тысяч гаубиц и артиллеристов, стрелков и заряжающих, гвардейцев и снайперов, путешественников, жандармов и штурмовиков были созданы две гигантские души, которые смотрели друг на друга с миллионами глаз через великую равнину, белизну под облаками, и совершенная тишина царила над полем битвы. С обеих сторон они достигли знаменитой, знаменитой вершины сознания, которую великий Гарганциан предвидел с математической точностью. Выше известного предела военное как локальное государство превращается в цивилизованное именно потому, что космос как таковой совершенно цивилен, а души двух армий уже приобрели космические размеры! И вот, хотя снаружи блестела и сверкала сталь, сияли доспехи, пушки и острые мечи, внутри двойного океана безмятежного понимания, всеохватывающей любви и совершенного разума рябило по двум армиям. Стоя на холмах и сверкая на солнце, среди непрекращающегося барабанного боя, две армии улыбались друг другу. Трурл и Клапанциус только что поднялись на борт своих космических кораблей, когда случилось то, к чему они стремились: на глазах двух королей, потемневших от стыда и ярости, две армии откашлялись, взялись друг за друга за руки и отправились на прогулку собирать цветы под улыбающимися облаками на поле заброшенной битвы.