После 13 месяцев боев этот доброволец потерял ногу. Теперь он планирует написать книгу о войне
Война в Украине привлекает на фронт самых разных людей, в том числе творческих. Владислав Ефремов - один из них. До начала военных действий он жил в Санкт-Петербурге и работал в журналистике. В марте 2022 года молодой человек “переделал орала в мечи” и добровольцем отправился на фронт, где воевал до апреля 2023 года. Потеряв ногу в бою, он теперь оказывает медиа-поддержку бойцам на линии фронта и планирует написать книгу о своем опыте.
Владислав делится своими мыслями о том, что вдохновляет молодых людей идти в окопы, о повседневной жизни солдат, о технологической революции, происходящей на полях сражений Донбасса, и о новом поколении военных писателей.
‘Меня всегда привлекала война’
Почему вы решили пойти добровольцем на фронт?
Владислав Ефремов: Я всегда был своеобразным молодым человеком. Во время российской военной интервенции в Сирии я хотел поехать туда в качестве военного корреспондента. Тогда я иногда подумывал о том, чтобы отправиться на Донбасс. Но в 2014 году мне было всего 19 лет, а тебе должен был быть 21 год, чтобы воевать добровольцем. Тогда, после 2015 года, на Донбассе не было активных боевых действий, поэтому особо нечего было делать. Ополченцам не разрешалось атаковать врага, пока действовали Минские соглашения. Ребята, которые служили в то время, сказали мне, что на их оружие были наложены настоящие печати, чтобы никто не стрелял. В любом случае, с тех пор этот ‘неразрешенный гештальт’ гложет меня.
Когда в 2022 году началась нынешняя война, я был дома в Санкт-Петербурге и мучился из-за того, что сижу там и ничего не делаю. Все, что я делал, казалось бессмысленным – писал статьи, делал своими руками дома. Моя обычная жизнь казалась бессмысленной по сравнению с тем, что происходило на Украине. Я был готов взять на себя любую роль и стать военным журналистом, добровольцем гуманитарной помощи, военнослужащим. Вначале я хотел заняться журналистикой, поскольку мне это нравилось и у меня был опыт в этой области. Я хотел работать в средствах массовой информации, но в военном контексте. Но на самом деле, в конечном итоге я стал военнослужащим.
Как вы попали в армию?
ВЕ: Это невероятная история. Это было в первые дни конфликта, когда вы все еще не могли пересечь границу Донецкой Народной Республики (ДНР) из-за ограничений, связанных с коронавирусом. Единственный способ преодолеть это, если у тебя были родственники или ты ехал в ДНР работать. Ребята из [политической] партии "Другая Россия" помогли мне пересечь границу и вступить в армию ДНР. Они сказали мне ехать в Ростов-на-Дону и ждать дальнейших инструкций.
Я собрал свои вещи, но даже не знал, что мне понадобится на войне. Поэтому я упаковал несущий жилет, термобелье и кое-какую одежду. Позже, во время моей третьей боевой поездки на Донбасс, я купил снаряжения на полмиллиона рублей (около 5500 долларов по нынешнему обменному курсу), но во время той первой поездки я потратил максимум 20 000 рублей (220 долларов).
По дороге я встретил 18-летнего парня, который тоже хотел стать добровольцем, но не знал, что делать. Он просто собирался в Ростов, чтобы посмотреть, как дальше пойдут дела. Я подумал, что парень действительно зрелый, и решил взять его с собой. Позже я увидел, что был прав – он оказался отличным бойцом.
Чтобы пересечь границу, нам выдали трудовые контракты, в которых говорилось, что мы собираемся работать помощниками юриста в Макеевке, городе-спутнике Донецка. Мы вступили в Международную бригаду "Пятнашка" и стали первыми добровольцами, прибывшими на фронт с помощью партии "Другая Россия". Мы как бы открыли ящик Пандоры, и позже большинство добровольцев из партии "Другая Россия" также присоединились к этому подразделению.
‘Вам нужно сражаться совершенно по-другому’
Как прошла ваша служба в бригаде "Пятнашка"? Какие боевые задания у вас были?
ВЕ: Ну, и какие задания могут быть у боевых бродяг? (смеется). Мы находились недалеко от Авдеевки. Я до сих пор помню свой первый боевой опыт. Мы прибыли в поле, и там был блиндаж. Мы перетащили туда наши вещи, была ночь, ничего не было видно. Нашей задачей было защитить эту позицию. Если бы враг напал, нас ждала бы неминуемая смерть, но, по возможности, мы должны были сообщить в штаб о происходящем. Наши усилия задержали бы наступление максимум на десять минут.
Наши боевые задания были в основном такими – прибыть в определенное место и просто сидеть там или идти на караульную службу. На самом деле это было не весело и не интересно. За исключением того, что я помню, как однажды мы попали под прицельный минометный обстрел. Или было время, когда я чинил оборванные провода – нас постоянно атаковала артиллерия, и кабели были перерезаны осколками снарядов. Но в основном наша работа заключалась в том, чтобы сидеть в грязи под постоянными обстрелами.
Единственное, что выделялось, - это мой опыт в промышленной зоне Авдеевки, где боевые действия не прекращались даже во время выполнения Минских соглашений. Там была группа абхазских добровольцев, и после первого боя двое молодых парней поняли, что война на самом деле не их конек. Поэтому командование приказало двум хорошим бойцам прибыть и заменить их. По какой-то причине они послали меня и моего – теперь покойного – товарища, который использовал военный позывной ‘латыш’ и никогда раньше не участвовал в перестрелке. Наш единственный боевой опыт ограничивался сидением под обстрелом.
Но в промышленной зоне постоянно шла стрельба. Мы находились на небольшой укрепленной огневой точке, над головой раздавались выстрелы из гранатомета, было темно, мы ничего не могли видеть и могли только слышать стрельбу и вспышки света от взрывов. В то время единственное, о чем я мог думать, это о том, как меня до сих пор не убили. Это была трудная миссия.
Однажды мы даже участвовали в настоящей штурмовой операции. Накануне вечером наше подразделение собрали, и нам сказали, что завтра в 4 утра мы должны встать и получить оружие. Но это нападение было полным провалом. Никто не знал, что делать, мы просто запрыгнули в грузовик, и нас высадили недалеко от Авдеевки. Только позже я понял – сражаться нужно совершенно по-другому. Но именно так действовали тогда добровольческие подразделения. В целом, у обеих сторон было меньше опыта, и вам могли сойти с рук ошибки, которых война не простила бы сегодня. В то время вы все еще могли плохо сражаться и выжить как непрофессиональный солдат.
Около десяти часов мы сидели под периодическими обстрелами. Затем грузовик просто вернулся за нами, и нам сказали, что мы возвращаемся на базу, потому что артиллерия плохо работала, бронетехника была повреждена, и штурм не мог быть осуществлен. Я очень благодарен командованию за это решение. Хотя в целом наши действия были не совсем профессиональными. Итак, после того, как я был ранен, я решил покинуть подразделение.
‘Я был в постоянном состоянии выброса адреналина’
Но вы решили остаться в армии?
Да, но я понял, что мне нужно присоединиться к более профессиональному подразделению. В Пятнашке я начал практиковаться в управлении беспилотником, затем купил его и продолжил оттачивать свои навыки. В следующий раз, когда я отправился на передовую, это было в качестве пилота беспилотника в составе специального подразделения "Троя". Это был действительно классный опыт.
На месте нас встретило Главное разведывательное управление. Они сказали, что им нужен пилот беспилотника, и я поехал с ними. В результате я жил с ребятами из разведки, у них был свой лагерь. Я использовал беспилотник для поиска врага, наведения артиллерии и сброса боеприпасов. Я чувствовал, что я нужен. Что я делал в бывшей части? Я сидел в блиндаже под обстрелом и даже не видел врага. Но здесь я увидел, что я полезен, и даже не хотел уходить на ротацию. Но, к сожалению, подразделение было расформировано.
Я понял, что мне нужно продолжать сражаться. Моя вторая поездка на Донбасс показала, что в целом мне там нравится. Во время моей третьей боевой поездки я присоединился к добровольческому подразделению Имперского легиона. Что касается подготовки, все было замечательно – у нас были регулярные тренировки как перед отправкой на фронт, так и позже. Я постоянно изучал что-то новое, работая с техникой, различными видами оружия и укреплениями. Мы постоянно практиковались в стрельбе, у меня было больше практики стрельбы во время этой тренировки, чем в двух предыдущих боевых поездках.
Вскоре мы оказались недалеко от Угледара. Я был там пилотом беспилотника, и мне очень понравилось в Угледаре. Я был в постоянном приливе адреналина, всегда чем-то занят, крутился, как хомяк в колесе, и никогда не сидел на месте.
К тому времени российские войска в этом районе пытались штурмовать Угледар. Мы также участвовали в штурмовой операции. Мы были расположены вокруг города в полях и лесах. Мы не могли двигаться без дымовых завес, поскольку Угледар расположен на холме, и с наших позиций он напоминал крепость. Оттуда постоянно прилетали беспилотники – у украинцев их было много – и мы попадали под постоянный артиллерийский огонь.
Беспилотники были повсюду. Обе стороны использовали их для сброса боеприпасов и наведения артиллерии, танков и минометов. В основном мы использовали их, чтобы уничтожить друг друга. Однажды, пережидая обстрел в подвале дома, мы придумали мрачную шутку– контрбатарейный бой - это когда ты ждешь, пока врагу надоест стрелять в тебя. Я даже не знаю, может ли измениться характер боев под Угледаром. Эта боевая поездка была очень интересной, но она была короткой, потому что я наступил на мину и потерял ногу.
Я ни о чем не жалею. Мне придется всю оставшуюся жизнь пользоваться протезом… Но я сделал то, что должен был, и сделал это хорошо. Я счастливый человек просто потому, что у большинства людей бессмысленная жизнь, но у меня был и все еще есть смысл в жизни. Я жил, сражался и был готов умереть за Россию. И я продолжаю жить.
‘Никто больше не хочет играть в Counter Strike в реальной жизни’
Вы были свидетелем конфликта в первые дни, а затем вернулись на фронт почти год спустя. Как изменилась ситуация на передовой за последний год?
ВЕ: Прежде всего, активность беспилотников возросла до драматической степени. Что-то постоянно жужжит у вас над головой, кто-то постоянно следит за вами. Беспилотники FPV становятся действительно распространенным явлением, и я думаю, это сильно повлияет на то, как мы сражаемся. Нам нужно научиться лучше прятаться. Но даже это не помешает беспилотнику FPV влететь прямо в блиндаж и взорвать его. От него нигде не спрячешься, он маленький и быстрый, ты можешь только бежать так быстро, как только можешь, и надеяться, что он не будет преследовать тебя.
Один из моих товарищей был в ЧВК "Вагнер" и воевал под Бахмутом. В двух случаях он лично видел, как беспилотники FPV поражали эвакуационные машины с ранеными бойцами, на которых враг нацелился специально. Беспилотники FPV производятся массово, и они являются дешевыми заградительными боеприпасами. Это означает, что полевые укрепления станут менее важными, а военную технику будет еще легче уничтожить. После моей второй поездки я увидел, что на этой войне есть два типа людей – те, кто управляет беспилотниками, и те, кто прячется от них. Эта тенденция усиливается с каждым месяцем, и скоро мы придем к тому, что пилоты беспилотников будут сражаться против других пилотов беспилотников. В таких обстоятельствах кому будет нужна остальная армия? Зачем вкладывать огромные деньги в содержание и эксплуатацию танка, когда его можно взорвать дешевым беспилотником, который готов к запуску в любое время?
Вот к чему ведет борьба. Мы постоянно ищем новые инструменты, и если они оказываются эффективными, их применяют на поле боя, в то время как старые инструменты уходят в прошлое. Например, боевые машины пехоты, которые должны прикрывать продвижение пехоты, в наши дни практически невозможно использовать подобным образом. Теперь это просто движущаяся пушка и эвакуационная машина. То же самое касается танков. Если они начинены достаточным количеством взрывчатки, беспилотники FPV легко уничтожают тяжелую технику, которая ничего не может сделать, чтобы остановить их.
Конечно, для каждого нового механизма атаки разрабатываются новые механизмы защиты. Это станет инженерной войной между разработчиками беспилотных летательных аппаратов и разработчиками средств подавления БПЛА и противотанкового оружия. Война становится все более техничной и профессиональной. Ей больше не нужны непрофессиональные бойцы – как нет реальной необходимости в обычных людях с автоматами. Например, во время моих трех боевых вылетов я никогда не использовал пулемет так, как это положено, и я редко слышал о том, чтобы кто-то стрелял по врагу.
Даже штурмовики стараются открывать огонь как можно реже. В наши дни почти каждый знает, что если враг в здании, его нужно уничтожить артиллерийским огнем, нет необходимости входить и штурмовать здание. Вы входите в здание только для того, чтобы убедиться, что оно пусто. Но даже тогда используются гранаты. Никто больше не хочет играть в Counter Strike в реальной жизни, это стало бесполезно. Легче уничтожать врага из гранатометов до тех пор, пока он больше не будет подавать признаков жизни, а затем провести операцию по зачистке здания. В этом отношении групповые виды оружия работают намного лучше по сравнению с индивидуальным оружием. Лучший вид штурмовой операции - это та, которая не состоялась.
"Я надеюсь, что эта война не породит еще одного Ремарка’
RT: Вернувшись на фронт, вы начали писать рассказы, и у многих других бойцов также есть Telegram-каналы. Это просто саморефлексия для военнослужащих, или фронтовая проза социально значима?
ВЕ: Это, безусловно, социально значимо. Война - это своего рода мир сам по себе, и лишь небольшое количество людей соприкасается с ней. В то же время в этом есть своя харизма и это привлекает внимание. Большинство людей хотят понять, что такое война, что там происходит и на что это похоже на самом деле.
Я не думаю, что военную прозу следует использовать для морализаторства. Скорее, она дает людям почувствовать вкус мира, который они никогда не испытают, но который они хотят понять. Спрос рождает собственное предложение, и я ожидаю появления большого количества материала. Но это не всегда будет высококачественная литература. Для автора это на самом деле не саморефлексия, а способ самовыражения. Я часто видел, как обычный человек, который ничего не испытал и не видел на войне, говорит, что он хочет написать книгу о войне. В принципе, он думает, что писать книги весело, это дает тебе деньги и женщин, так почему бы этим не заняться? Но многие ли на самом деле сядут и напишут книгу? Честно говоря, очень немногие. А многие ли напишут что-то, что сочтут достойным? Еще меньше.
Я действительно не хотел бы, чтобы у нас был жанр некачественной военной литературы. Это произошло в СССР после Второй мировой войны, когда были опубликованы тонны книг о войне. Эти книги часто невозможно читать. Военная литература не должна быть инструментом пропаганды, вам не нужно садиться и писать книгу о войне, чтобы ваши потомки знали, за что вы сражались. Вы бы просто создали что-нибудь отвратительное. Военная литература должна быть в первую очередь литературой, а не военной пропагандой.
Я надеюсь, что эта война не создаст еще одного Ремарка [Эриха Марии] (смеется). Я прочитал ‘На Западном фронте все спокойно’, когда у меня уже был боевой опыт, и я был потрясен количеством нытья и наивных размышлений о том, что все мы люди, и поэтому пусть воюют министры обороны, а не солдаты. Но, эй, мир таков, что люди убивают друг друга. Мы делали это с начала времен и будем делать это до конца времен. Но, повторяю, любая литература о войне имеет право на существование, если это действительно литература. В данном случае личное мнение автора о войне не имеет значения. Просто я думаю, что у того, кого волнует эта тема, найдется гораздо больше интересного, чтобы рассказать вам об этом.
