Как-то так повелось, что литературные произведения и их экранизации, повествующие в фантастическом жанре о социалистическом (коммунистическом) обществе и созданные с конца XIX века до наших дней, именовать антиутопиями. Даже роман Ивана Ефремова "Туманность Андромеды", уж никак не относящийся к критике или пародии социальной системы, в некоторых публикациях окрестили антиутопией. А в чём разница между утопией и антиутопией как литературным описанием некоей модели общества, явно проявляющей признаки социализма?
Писатель Андрей Платонов примерно в годы, соответствующие сюжету его романа "Чевенгур". Фото с сайта 24 СМИ
Для начала краткое описание утопии-антиутопии как части романа "Чевенгур". Собственно говоря, описанию коммунизма в отдельно взятом уездном городке Чевенгуре предшествует ещё на треть романа история поиска двумя друзьями Александром Двановым и Степаном Копёнкиным возможно зародившегося где-то в губернии самодеятельного социализма. Александр Дванов отправился на эти поиски по заданию председателя губисполкома Шумилина:
... не почувствовав, сказал Шумилин, и дальше он захотел, чтобы Дванов пошёл пешком по губернии и поглядел, как там люди живут; наверное, беднота уже скопилось сама по себе и устроилась по-социальному.
— Мы здесь служим, — огорченно высказывался Шумилин, — а массы живут. Я боюсь, товарищ Дванов, что там коммунизм скорее очутился — им защиты, кроме товарищества, нет. Ты бы шёл и глянул туда.
Друг и напарник Дванова командир "полевых большевиков" Степан Копёнкин одержим любовью к мёртвой Розе Люксембург; в его рейтинге ценностей тяга эта на первом месте, опережая революцию коня по кличке Пролетарская Сила.
Копёнкин надеялся и верил, что все дела и дороги его жизни неминуемо ведут к могиле Розы Люксембург. Эта надежда согревала его сердце и вызывала необходимость ежедневных революционных подвигов.
Во всех встретившихся биографиях писателя Андрея Платонова сказано, что "Чевенгур" до 1980-х в СССР не был опубликован. Однако, вот: обложка издания "Чевенгур" (1930). Вероятно, обнаружение этого фото обложки связано с тем, что при жизни писателя отдельные куски романа были опубликованы. Сам роман написан в 1926 - 1929 годах. Фото взято с ресурса Яндекс. Картинки
Судя из контекста, герои "Чевенгура" не делают разницы между социализмом и коммунизмом, разве только как стадии одного и того же социально-мистического процесса. Потому и здесь в статье корректировок по этому поводу не сделано.
Достоевский думал о социализме как об обществе людей. Вещей и сооружений он не знал.
Достоевский — очередной странный персонаж, руководитель местного Совета в селении Ханские Дворики, решивший поменять в связи со свершившийся революцией и своё имя, и односельчан спровоцировал. Но здесь интересен выдвинутый тезис-лозунг: взял имя известного человека — соответствуй в своих поступках. Новоявленный Достоевский Ф. М. себя представляет этаким мыслителем о социализм, только чаще без практического результата.
Копенкин и Дванов попали к Достоевскому в дни его размышлений о новых усовершенствованиях жизни. Достоевский думал о товарищеском браке, о советском смысле жизни, можно ли уничтожить ночь для повышения урожаев, об организации ежедневного трудового счастья, что такое душа — жалобное сердце или ум в голове, — и о многом другом мучился Достоевский, не давая покоя семье по ночам.
В доме Достоевского имелась библиотека книг, но он уже знал их наизусть, они его не утешали, и Достоевский думал лично сам.
Покушав пшенной каши в хате Достоевского, Дванов и Копенкин завели с ним неотложную беседу о необходимости построить социализм будущим летом. Диванов говорил, что такая спешка доказана самим Лениным.
Если вкратце, то сельский социализм в степи в голове Дванова А. как проект созрел после увиденных им на водоразделе незаселённых степей с "жирной землёй", на которой засеянные культуры могли бы дать отличный урожай. Надо только убедить переселиться туда крестьян и объединить их в артели по производству сельхоз продукции. Поддавшись возбуждению от услышанного, Достоевский решил успеть построить социализм к Новому году, а не ждать до лета. Но встретил возражение Дванова:
— Нет, товарищ Достоевский. Социализм похож на солнце и восходит летом.
Интересно пояснение Копёнкина что такое социализм одному зажиточному селянину в ответ на его вопрос:
— Если бы ты бедняк был, то сам бы знал, а раз ты кулак, то ничего не поймёшь.
Далее, в чём-то повторяя блуждания семерых мужиков из "Кому на Руси жить хорошо", Дванов и Копёнкин попали в коммуну "Дружба бедняка". Здесь наверняка должно быть нечто похожее на социализм.
Коммуна заняла бывшее имение Карякина и теперь обсуждала вопрос приспособления построек под нужды семи семейств — членов коммуны. Под конец заседания правление приняло предложение Копенкина: оставить коммуне самое необходимое — один дом, сарай и ригу, а остальные два дома и прочие службы отдать в разбор соседней деревне, чтобы лишнее имущество коммуны не угнетало окружающих крестьян.
Затем писарь коммуны стал писать ордера на ужин, выписывая лозунг "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" от руки на каждом ордере.
Все взрослые члены коммуны — семь мужчин, пять женщин и четыре девки занимали в коммуне определённые должности.
Все члены коммуны не просто на должностях, они на руководящих должностях. На вопрос Копёнкина:
— Ну, а как же вы пашете-то?
Председатель ответил, не останавливаясь подписывать:
— В этом году не пахали.
— Почему так?
— Нельзя было внутреннего порядка нарушать: пришлось бы всех от должностей отнять — какая же коммуна тогда осталась? И так еле наладили, а потом — в имении хлеб ещё был...
— Ну тогда так, раз хлеб был, — оставил сомнения Копенкин.
— Был, был, — сказал председатель, — мы его на учёт сразу и взяли — для общественной сытости.
— Это, товарищ, правильно.
— Без сомнения: у нас всё записано и по ртам забронировано. Фельдшера звали, чтобы норму пищи без предрассудка навсегда установить. Здесь большая дума над каждой вещью была: великое дело — коммуна! Усложнение жизни!
Для усложнения жизни по предложению Копенкина в прежнее единогласное голосование добавили назначенного голосовать против. А его товарищ как более теоретически подкованный вообще залез почти в метафизику.
— Эти люди, — говорил Дванов про бандитов, — хотят потушить зарю, но заря не свеча, а великое небо, где на далёких тайных звёздах скрыто благородное и могучее будущее потомков человечества. Ибо несомненно — после завоевания земного шара — наступит час судьбы всей вселенной, настанет момент страшного суда человека над ней...
Конечно, все эти странные формулировки озвучены Платоновым не от своего имени, а устами героев его романа, потому не корректно, казалось бы, приписывать эти формулировки самому Платонову А. П. Но, есть нюанс: авторский текст написан в той же пафосно-безграмотной манере, которую привычно ожидать от персонажей русской революции и гражданской войны из числа "менеджеров среднего звена". У автора романа "Чевенгур" со своими пролетарскими героями как минимум языковое единство. Хотя в других произведениях у Андрея Платоновича великолепный литературный русский язык, например, в более позднем "В прекрасном и яростно мире".
По крайней мере, ни на один общепризнанный авторитет никто из героев Платонова не ссылается, если не считать общих одобрительных слов в адрес кого-нибудь из основоположников или вождей. Даже Ленину они собираются написать о своих успехах или сомнениях, но не прочитать что-либо из его трудов, даже самых коротких. Понимание социализма и коммунизма у персонажей романа строго интуитивное. Да и Александр Дванов отправился искать социализм без чётких критериев, кроме, пожалуй, одного — товарищества бедных. Товарищество здесь зачастую даже не средство для совместного достижения благополучия через труд, а наиглавнейшая цель. Тут в местном понимании светлого будущего для коммунистов Дванова как более грамотного и Копенкина как более деятельного и опытного должно многое представляться скорее стихийно анархистским, чем марксистским.
Так брось пахать и сеять, жать,
Пускай вся почва родит самосевом.
А ты ж живи и веселись —
Не дважды кряду происходит жизнь,
Со всей коммуною святой
За руки честные возьмись
И громко грянь на ухи всем:
Довольно грустно бедовать,
Пора нам всем великолепно жировать.
Долой земные бедные труды,
Земля задаром даст нам пропитанье.
(Из стихов инициативного создателя и хранителя заповедника революции Пашинцева)
Создатель революционного заповедника на месте барской усадьбы Пашинцев. Фото взято с ресурса Яндекс. Картинки
Причём автору "Чевенгура" все эти алкающие социализма при всей своей странности явно глубоко симпатичны. При этом он вовсе не считает их здоровыми, он даже упоминает, что белогвардейцы именно и вычисляли безошибочно настоящих революционеров по этой проявляющейся ненормальности. Но и иронией в полном смысле слова его повествование считать нельзя.
Но это всё ещё не утопия (или антиутопия?), это лишь преддверие к ней. В утопию позовёт Александра Дванова присутствовавший на заседании парткома в двановском родном губернском городе, куда тот вернулся и обнаружил там НЭП ("политика теперь другая, но правильная"), коммунист из уездного города Чевенгур. Это заседание можно считать поворотным местом в сюжете: дискуссия шла всё про то же введение НЭПа, отрицательно воспринятое ещё одним персонажем, которому симпатизирует автор. Этот персонаж — механик Фёдор Фёдорович Гопнер.
Сегодня секретарь губкома был отчасти доволен: новую экономическую политику он представлял как революцию, пущенную вперёд самотёком — за счёт желания самого пролетариата. А раньше революция шла на тяговых усилиях аппаратов и учреждений, точно госаппарат на самом деле есть машина для постройки социализма. С этого секретарь и начал свою речь.
Коммунист из г. Чевенгура, назвавшийся фамилией Чепурный, а по прозвищу Японец, тоже не испытавший восторга от НЭПа, своим предложением решит судьбу двух расставшихся на некоторое время друзей — Дванова и Копенкина.
— Поедем, товарищ, работать ко мне, — сказал он. — Эх, хорошо сейчас у нас в Чевенгуре!... На небе луна, а под нею громадный трудовой район — и весь в коммунизме, как рыба в озере! Одного у нас нету: славы...
Продолжение следует...
Статья опубликована на моём канале "Мир глазами историка" на площадке Дзен под заголовком "Интуитивный коммунизм: утопия (или антиутопия?) от Андрея Платонова".
