Судебная власть в Императорской России: надежды и разочарования

Начиная с Петра I, все монархи так или иначе указывали на значимость справедливого правосудия и выражали озабоченность его состоянием в России (в "Правде воли монаршей" Феофана Прокоповича подчеркивалось, что первейшая из обязанностей монарха, ищущего "всенародной пользы", есть попечение о правосудии - ограждение обиженных от тех, кто творит над ними насилие). Но в России монархи относились к судьям не как к самостоятельным толкователям права, а только как к особого рода чиновникам, задачей которых была исключительно трансляция воли самодержца, а адвокатскую деятельность считали совершенно излишней. Суды, судебные тяжбы и попытки решения своих дел с помощью права вызывали раздражение монархов. Судьи воспринимались как мошенники и коррупционеры, а попытки решать свои дела с помощью суда - занятием недостойным. В целом российские монархи весьма скептично относились к роли судебной ветви власти. Даже Екатерина II относилась к судебному сословию с подозрением и презрением, считала юриста носителем корыстолюбия и чрезмерного мудрствования, придумываемого с целью дискредитации рациональных предписаний законодателя.

Следует отметить, что XVIII - XIX вв. и на Западе не были столь безоблачными для права. Профессия юриста казалась анахронизмом, помехой для монарха, желающего ввести у себя в стране рациональное законодательство (Фридрих Великий стремился упразднить в Пруссии адвокатов, Иеремия Бентам хотел найти формулу рационального законодательства, которая устранила бы темную казуистику юристов, Лейбниц пытался максимально рационализировать законодательство, полагая, что можно предвидеть все возникающие в будущем дела). Но на Западе традиции права были достаточно крепки, а правители не могли обойтись без поддержки юристов.

Петр I был уверен, что для мощи государства военная и судебная службы одинаково важны. Он постарался изменить судебную систему России, изъяв судебные функции из полномочия воевод. Местные суды подчинялись Юстиц-коллегии, верховным судебным органом был Сенат. Но для России выделение судебной власти в отдельную ветвь на тот период было явлением малопонятым и даже экзотическим, поэтому после смерти Петра судебные функции опять перешли в ведение администрации. Только в результате губернской реформы 1775 г. местные власти были освобождены от судебных обязанностей. Тем не менее вплоть до судебных реформ Александра II реальное представление о праве отсутствовало, разделения властей не было, судебная власть оставалась декорацией для власти административной. "Идеалом, к которому в XVIII в. стремилось абсолютистское государство, был суд, приверженный к статутному праву, чьи действия отслеживались органами надзора, неусыпно блюдущими это законодательство. О том, как далеко отстояла от идеала реальность, дают представления о дореформенных судах. Частично это объяснялось неизбежным расхождением жизни с системой, навязываемой ей правителем-реформатором. Но кроме того, это был и результат двойственности в воззрениях монархов на законность в российских учреждениях. Русский царь никогда полностью не разделял ценностей европейского абсолютного монарха. Он заимствовал западные формы, но пренебрегал ими, когда заблагорассудится". Суды парадоксально вызывали недоверие самодержцев и потому, что якобы могли действовать наперекор учреждениям и правилам, установленным для исполнения монаршей воли, и потому, что могли использовать эти же учреждения и правила для ущемления монарших прерогатив. Это было обусловлено тотальным правовым нигилизмом* как в элите, так и в народе, низким статусом профессии судьи . Юридические процедуры были сложными и запутанными, а суд чаще всего принимал сторону сильных и богатых помещиков, творящих произвол и беззаконие по отношению к своим слабым и бедным соседям.

Не только крестьяне и мещане, но и дворяне старались уладить свои дела неформально (вспомним, как хотел разрешить тяжбу между Иваном Ивановичем и Иваном Никифоровичем судья Демьян Демьянович) или с помощью кулачного права, собирая порой целые вооруженные формирования (это описывает и А.С. Пушкин в "Дубровском", и С.Т. Аксаков в "Семейной хронике").

Российские дворяне считали достойным делом для себя военную, придворную или в крайнем случае административную службу. В их умах не укладывалось, что право как таковое вообще существует и юриспруденция может быть родом деятельности. Судьи чаще всего были отставными военными, не склонными к занятию формальными юридическими процедурами. Они были вынуждены заниматься этим видом деятельности вследствие своего бедственного положения, некоторые из них были просто неграмотны. Канцеляристы, которые подготавливали вопросы в судах, напротив, были недворянского происхождения, порой занимались канцелярской деятельностью в течение нескольких поколений. Особой грамотностью они тоже не отличались, но совершенствовались в каллиграфии, искусстве заполнения форм и выискивании законов. На фоне всеобщей правовой некомпетентности они казались сведущими в юридических вопросах, но в XVIII в. функции юриста стали ассоциироваться с низким социальным статусом, закрепленным за теми служками, которые исполняли канцелярские обязанности. Но при всем своем нежелании заниматься проблемами гражданской службы вообще и юридическими проблемами в частности дворяне ревностно следили за тем, чтобы нетабельные чиновники не могли получить высокие должности. Изменение дел к лучшему "зависело от перемены в воззрениях дворянства на эту службу. Российские монархи разными путями старались внушить дворянству хотя бы какую-то озабоченность состоянием правосудия, которая отличала благородное сословие в Европе. В течение целого столетия самодержавие донимало дворян официальными призывами не гнушаться канцелярской службой и утверждало ее достоинство вопреки всякой очевидности. Интеллектуалы и юристы, сторонники западничества, превозносили миссию служителя права". Эти взгляды, далекие от предпочтений и вкусов монарха и дворянства, порождали противоречия в сознании тех дворян, кто принимал их всерьез.

Уже Елизавета приглашала иностранных правоведов для преподавания в университете (Бельгиец Фридрих Штраубе де Пьермонт составил краткую программу, где не только доказывал равную пользу военной и судебной науки, но и утверждал, что правовая наука важнее, ибо значимость военного дела почетна и самоочевидна, а установление полезных законов "не столь казисто, но только умом одним постигается"). Дабы защитить свою сомнительную легитимность, Екатерина II использовала для самовозвеличения облик мудрой и прозорливой законодательницы, дарующей справедливое законодательство всей империи и устанавливающей право в качестве основы жизни всей страны. Императрица старалась привить право как норму жизни российского общества: насаждала европейские модели местных дворянских корпораций, задачей которых было обеспечивать собственные права, ввела судебные учреждения, дворянские по своему составу, учредила уездные суды, избираемые дворянством, наделила, согласно Жалованной грамоте 1785 г., дворянство правом защищать свои права, но самое главное - впервые дала полные права собственности. И хотя выборная деятельность еще долгое время рассматривалась не как отправление своего гражданского долга, а как замаскированная разновидность обязательной службы, Екатерина II на протяжении всего своего правления старалась перебороть эту тенденцию, при ней знание права стало преподноситься как неотъемлемый элемент дворянской культуры и как навык, необходимый для служения государству. Дворян буквально заманивали в Московский университет, при котором специально для дворян был учрежден Благородный пансион.

Нельзя сказать, что Екатерина чрезвычайно преуспела на этом поприще - проблема заключалась именно в неразрешимом противоречии, заложенном в самой самодержавной системе. Российские монархи полагали, что общее благо может исходить исключительно от них самих. Делиться властью, даже распорядительной, даже с высшими сановниками не предусматривалось. Тем более зазорно было делиться хотя бы частью власти с какими-то юристами: судьями, прокурорами и тем более - адвокатами. Право рассматривалось как инструмент властных полномочий государя, но не как социальный механизм регулирования общественных отношений. Поэтому реальное бытие права, независимая судебная система для царской России - это нонсенс. Учреждение правовой администрации, каким-либо реальным образом отдельной от реальных властных структур, считалось нецелесообразным и не свойственным для России, ведь вопрос мог встать о судебном контроле над властью.

Еще Петр I с недоумением обращал внимание на судебную систему в Англии, предусматривавшую подсудность администрации независимым судам. Естественно, что для России считалась более органичной континентальная система трибуналов, выполнявшая судебные функции внутри самой администрации, причем в наиболее жесткой, прусской форме.

Александр I начал свое царствование с масштабного реформирования всей административной системы. Большие полномочия получили министр внутренних дел и министр юстиции. Министр внутренних дел отвечал за деятельность полицейских органов и обеспечивал благополучие населения - т.е. в его обязанности входил контроль над функционированием всей административной системы. Министр юстиции надзирал за судебной системой, он "унаследовал" звание генерал-прокурора и роль председательствующего в Сенате. Естественно, что и при Александре действительного разделения властей не получилось, собственно, никто и не ставил вопрос таким образом. Более того, по-прежнему не удавалось как привлечь дворян на гражданскую правовую службу, получать юридическое образование, так и организовать это образование в большинстве российских университетов. Только в Московском университете пытались дать реальное юридическое образование, причем оно в основном носило практический характер. В то же время первая попытка организовать систематическое преподавание юриспруденции для студентов из бедных дворян в особом училище в начале XIX в. провалилась.

Александр I так и не сумел доказать дворянству значимость гражданской службы и важность получения юридического образования. Собственно, такие же процессы происходили и в Западной Европе, но в эпоху Возрождения. Тогда роль бюрократии, значимость гражданской службы и важность получения юридического образования очень быстро поняли представители третьего сословия. Дети состоятельных горожан учились в университетах и получали юридическое образование - это было для них "социальным лифтом", возможностью стать "дворянами мантии", войти в привилегированное сословие юристов. Для России воспользоваться "социальным лифтом" было крайне затруднительно, юридическому образованию предпочитали военное, а бюрократов из семинаристов (типичным представителем которых был М.М. Сперанский) считали угрозой государственности и подрывом авторитета монарха. Назначение на важные должности чиновников недворянского происхождения из малообеспеченных семей, получивших образование в университетах с их немецкими профессорами и неотесанными семинаристами, по мнению важных российских сановников (Н.М. Карамзина, В.П. Кочубея), не соответствовало российским традициям.

Но тот же Кочубей полагал, что система лицеев более приемлема для России. В 1811 г. по проекту М.М. Сперанского был открыт Царскосельский лицей с целью подготовить одаренную группу дворянских детей для гражданской и военной службы. Реальность превзошла ожидания: лицей действительно подготовил цвет русской дворянской интеллигенции. Из 78 лицеистов первых трех выпусков 46 избрали гражданскую службу. Но лицей был редким исключением - в целом умонастроения большинства дворян относительно значимости гражданской службы и юридического образования оставались прежними.

Прогресс бюрократизации жестко зависел от позиции дворянства. Непосредственное воздействие новой структуры на губернскую бюрократию выразилось в бурном численном росте судей недворянского звания. Если дворянство не отвечало на призыв монарха, оставалось лишь два возможных выхода: создание недворянского по составу управленческого аппарата, потенциально враждебного социальным ценностям монархии, или отказ от абсолютистских воззрений, при помощи которых самодержавная власть легитимизировала свое господство. Николай I никак не мог ни изменить характера империи, ни отказаться от своих абсолютистских воззрений. Но он более чем кто-либо другой сумел сделать право орудием самодержавия. "Николай смотрел на закон как на сакральное выражение собственной власти, а на его исполнение - как столько же нравственный, сколько и гражданский долг... Он считал правосудие коренной потребностью каждого государства и твердо хотел сделать что-либо в этой сфере. Николай I решал проблемы управления, вводя сколь можно более жесткий надзор за чиновниками". При нем получили развитие самые консервативные направления правовой мысли, отстаиваемые Н.М. Карамзиным, сторонником концепций Ф. Савиньи и немецкой исторической школы права. Подобного рода историцистские и национальные воззрения в значительной мере упрощали задачу жесткого Николая I и по формированию корпуса чиновников, и по кодификации как воплощению монаршей воли. Тем не менее именно при Николае I началось последовательное, планомерное формирование как бюрократической системы вообще, так и юридического корпуса в частности. Он сумел заинтересовать правоведов идеей необходимости привития права на российской почве, установления целесообразного законодательства, необходимости кодификации. При Николае I ни у кого уже не возникало сомнений: следует изучать юриспруденцию или нет. Именно при Николае I победила и стала ведущей на долгие годы позитивистская установка в изучении и преподавании юриспруденции, юридическое образование получило утилитарный характер. Консервативный и жесткий император сумел переломить негативное отношение дворянского общества к получению юридического образования; оно было признано как наиболее подходящее для будущего бюрократа.

В 1835 г. М.М. Сперанский и принц Петр Ольденбургский предложили создать элитное училище для дворян - будущих юристов. Училище правоведения способствовало созданию слоя образованных дворян, увеличило приток дворян в судебные учреждения, открыло возможности для малоимущих дворян к юридической карьере, т.е. стало основой "социального лифта", столь необходимого для обновления российской элиты. Для улучшения отправления правосудия в том смысле, как его понимал Николай I, он практически уничтожил позиции знати на бюрократической вершине и стимулировал выдвижение образованных и опытных карьеристов из других слоев дворянства, которые искали применение своим способностям на гражданской службе.

Медленно, но верно менялся сам тип чиновника, занятого судебной или юридической деятельностью, происходило изменение самого чиновничьего этноса. Чиновника конца XVIII в., отождествлявшего любую службу с военной, не имевшего юридического образования и рассматривавшего свой гражданский долг как неуклонное исполнение действующих законов и борьбу с внутренними врагами, но не всегда понимавшего всего комплекса проблем, связанных с нарушением законов и уклонением от них, сменил в начале XIX в. тип "чиновника-сентименталиста". Они старались не вмешиваться в неприятные и сложные обстоятельства службы; относились к праву как к форме проявления власти, принадлежащей публичной сфере, на которую нельзя повлиять.

При Николае I появился совершенно иной тип бюрократов-дворян. Точка зрения на право как второстепенный и вспомогательный инструмент вытеснялась убеждением в том, что отправление правосудия есть достойный и самостоятельный вид службы.

Тем не менее в николаевские времена жалование судейских чиновников было ниже, чем у представителей других ведомств, а обещания императора ликвидировать эту несправедливость так и оставались невыполненными.

В целом, несмотря на существенный вклад в формирование российского права, самодержавие не выходило за рамки доктрины официальной народности. Согласно этой доктрине русский народ был покорен и боготворил монархов, либеральные и революционные идеи народу были чужды. Этим российское самодержавие отличалось не только от западных монархий, но и от японской, сумевшей приспособиться к западным юридическим и конституционным воззрениям с целью модернизации.

Именно в царствование Николая I были заложены основы правовой реформы, которая была осуществлена его сыном Александром II. При Николае I власть, по сути дела, экспериментировала с правом, безуспешно пытаясь приспособить его к самодержавию (но неудачный опыт - это тоже опыт); именно при нем были заложены основы юридического образования в России. Николаю I удалось переломить настроения дворянства, сделать гражданскую службу и юридическую профессию достойным поприщем практически для всех страт дворянского класса и, более того, создать хотя бы робкую возможность разночинцам сделать карьеру, получив юридическое образование.

В огромной степени перелом в настроениях дворянства произошел благодаря выпускникам училища правоведения. Они сумели привнести в российскую юстицию идею чести. В России рождалось "дворянство мантии"; начинал складываться образ высоконравственного служителя правосудия. Юридические факультеты университетов выпускали все больше молодых дворян и разночинцев, желающих служить на юридическом поприще в разных министерствах и ведомствах. Благодаря выпускникам университетов в правосудии появился новый феномен - вера в интеллектуальное достоинство закона, а имидж юристов, получавших блестящее образование у российских "властителей дум", был как никогда высок. Результатом этого образования могло бы стать достижение высшей стадии развития права - "права юристов". Оно составляет ту ступень развития положительного права, с которой последнее восходит к философскому и вместе с ним становится предметом полного сознания в науке и полного осуществления этого осознания в жизни. Чтобы ускорить такое развитие, П.Г. Редкин основал первый в России юридический журнал "Юридические записки", который способствовал распространению юридических познаний и формировал профессиональную сознательность юристов. Новые служители правосудия еще не имели возможности истолковывать закон и определять область его распространения. Тем не менее в этой среде сложилось определенное представление о моральной ответственности "юридического сословия", значимости юридического знания, повышении роли судебных учреждений и недопустимости безраздельного господства исполнительной власти в российском самодержавии, недопущении к правовой работе непрофессионалов, ищущих прибыльных должностей. Новое поколение юристов старалось внедрять новое представление о месте юриста в российском обществе.

Либеральные умонастроения нового царствования дали импульс к широкомасштабным реформам. Приступая к ним, император Александр II вряд ли осознавал их значимость и сложность осуществления. Эти реформы далеко не всеми поддерживались и далеко не всеми понимались правильно. В огромной степени это относилось к судебной реформе. Судебная власть по-прежнему рассматривалась как послушный инструмент власти административной, ее независимость, а тем более возможность контроля над чиновниками первоначально с трудом понималась не только многими сановниками, но и самим императором. Тем не менее сама жизнь заставляла модернизировать право. Было невозможно регулировать все гражданско-правовые отношения исключительно администрированием, приходилось вводить хотя бы элементы состязательности в гражданском процессе, возникла необходимость в правовом регулировании новых сфер социальной жизни, объективно возникающих в связи с развитием экономических, товарно-денежных, финансово-кредитных отношений.

Постепенно правовой нигилизм* изгонялся из сознания просвещенной части населения, столицы буквально были захвачены законоведческим энтузиазмом молодежи, обсуждавшей судебные дела и юридические проблемы. В молодежных кружках разыгрывали судебные процессы, практиковались в произнесении судебных речей, готовясь к участию в действительно состязательном процессе. Бывшие крепостники были вынуждены резко изменить характер своих хозяйственных связей и отношений. Из феодальных владетелей, живущих за счет своих крестьян, они превратились в граждан, которые должны были самостоятельно обеспечивать защиту своих собственных интересов. Вчерашние хозяева человеческих жизней, после того как были поставлены лицом к лицу с товарно-денежными отношениями и бюрократическим произволом, увидели в суде свою единственную защиту. Это в значительной мере изменило взгляды дворянства и на судебную власть, которую они уже не хотели видеть как придаток административных органов, и на право вообще.

Главная из всех реформ - освобождение крестьянства - определяла и облик всех других реформ. Судебная, финансовая, земская, городская, военная, образовательная реформы привели общественно-политическое устройство России в соответствие с потребностями второй половины XIX в., мобилизовали всех представителей общества на решение общенациональных задач. Был сделан первый шаг к формированию правового государства и гражданского общества. Россия вышла на капиталистический путь своего развития. Реально в реформировании российского общества принимали участие даже консервативные силы (Представители народа оправдывали убийц и террористов, а невинные жертвы обстоятельств и следственных ошибок получали реальные сроки наказания). Очень быстро в обществе утвердилось убеждение в том, что эффективное осуществление реформ невозможно без соответствующей юридической поддержки. Поэтому если крестьянская реформа - экономическая и цивилизационная основа всех преобразований, то правовая реформа - их интеллектуальная основа. Юридическая профессия вообще, занятие судебной, прокурорской деятельностью, адвокатская профессия стали в России не только престижными, не только обрели властные полномочия, но и наконец-то приобрели функцию "социального лифта", позволив малоимущим дворянам и даже разночинцам влиться в элиту. Собственно, в известной мере, изменилось и само понимание элиты. После реформы высокообразованный, щепетильный, уважаемый юрист, став судьей, прокурором или адвокатом, приобретал реальный вес в обществе вне зависимости как от своего происхождения, так и от близости ко двору. Судопроизводство по реформе 1864 г. стало независимым от административной власти и приобрело реальные полномочия. Обретение власти и авторитета было обусловлено высокой квалификацией и безупречной репутацией неподкупного, непредвзятого и неподверженного внешнему воздействию судьи. Кардинальному изменению в правосознании всех слоев населения способствовало введение в России суда присяжных. Разумеется, суд присяжных в России и полтора века тому назад обладал тем же комплексом несовершенств, что и сегодня.

Чиновники совершенно разного уровня, включая губернаторов и полицмейстеров, были крайне недовольны тем, что они не только не могли вмешиваться в судебные дела, но их власть была ограничена судебными прерогативами. Но когда верховная монархическая власть попыталась использовать возможности права для ответа на вызов революционного движения, результат получился весьма далекий от ожидаемого. Надежды императора и его окружения на то, что новое пореформенное правопонимание укрепит уважение к праву подданных Российской империи и скоординирует интересы разных слоев населения с интересами монархии, не оправдалась. Не оправдались и надежды на то, что судебная власть безоговорочно откажется от дарованных было привилегий, что во всех гласных политических судебных процессах над революционерами суды займут однозначно проправительственную позицию. "Юридическое пространство", в котором намеревалось действовать даже правительство реформатора Александра II, было слишком широким для традиционного русского понимания значимости судебной власти вообще и права в частности. Западный стандарт права, как и во времена Петра I, не заходил дальше Пруссии, где чиновники уже давно научились манипулировать правом и умели приладиться к действиям независимых судов так, что суды уже не казались властям чуждым явлением в социальной жизни страны. Постепенно именно полицейское государство, апробированное западноевропейскими странами в XVII - XVIII вв., стало наиболее удобной формой властвования. Проблема состояла только в том, что полицейские методы министра внутренних дел М.Т. Лорис-Меликова существенно отличались от методов его преемников. Последние российские монархи видели в западном правопонимании и реформированной Александром II системе правосудия угрозу самодержавию.

"Независимые суды отстаивали те стандарты законности, которые самодержец, находясь в центре ожесточенной политической борьбы, не мог соблюдать. В конце XIX - начале XX вв. царское правительство прибегало ко все более суровым и все менее легальным методам борьбы с революционным движением. В этих обстоятельствах самодержцу было нелегко сохранять свой прежний имидж поборника правосудия. Выйдя из абсолютистского образа защитника и стража благоденствия и прав подданных, два последних императора попытались принять на себя патриархальную и религиозную роль вождя народа, народного царя. Они взывали к национальному чувству и старались опроститься, казаться близкими простонародью. Однако, будучи порождениями космополитической культуры монархии, Александр III и Николай II были плохими кандидатами в народные или харизматические лидеры. Их реакция на возникающие опасности сводилась к уходу в оборону и репрессиям. Готовое к бою российское самодержавие решительно и бесповоротно отступилось от системы правосудия, сделав фатальную ставку на применение силы. Возвысив себя над законностью, оно ниспровергло то свое право на покорность подданных, на котором в конечном счете и зиждилась его власть". Александр III свернул все реформы, при нем административная власть вновь получила широчайшие полномочия. Конституционные преобразования в царствование Николая II сопровождались беспрецедентными социальными потрясениями, приведшими в конечном счете к революции и изменению социального строя.