Интервью с Юрием Староверовым — координатором движения «Интербригады».
– Здравствуйте, Юрий. Расскажите, пожалуйста, о себе.
– Мне 41 год, я – сторонник народного политика и мыслителя Эдуарда Лимонова уже с начала-середины нулевых, участвовал в акциях ныне запрещённой партии, потом отбывал наказание. С роспуском партии стал активистом нового движения сторонников Лимонова. Сейчас — являюсь одним из координаторов «Другой России Эдуарда Лимонова». Ну и занимаюсь военно-гуманитарным направлением работы. Образование у меня высшее техническое, закончил нижегородский Политех по специальности «Радиотехника». Я инженер, освоил ряд специальностей: в IT кое-что – программистом, немножко дизайнерское дело, журналистику, по стройке… Чего только не было. Сейчас приходится осваивать новое.
– Движение «Интербригады» было создано ещё в 2014 году. Расскажите, пожалуйста, чем занималось движение до Минских соглашений и так называемого перемирия?
– В 2014 году было основано движение «Интербригады», я был одним из организаторов в тыловой части. У нас там был организатор – Сергей Фомченков, член Исполкома партии. Я занимался организацией сборов, закупок, отправок – могу тоже называть себя организатором. Сергей занимался боевой работой – впоследствии он стал офицером армии ополчения ДНР на тот момент, и затем мы расстались. Он пошёл своей дорогой, из партии его исключили. Я остался. Занимались многим — собирали пожертвования прямо на улицах, в палатках, пока это не стали запрещать уже ближе к Минским соглашениям – «зачищать», так сказать, патриотическую поляну. Закупали много разного снаряжения, которое тогда требовалось. Всё это было ново. У нас постоянно в Москве был центральный штаб, и в регионах также ребята занимались – в общем, с миру по нитке собирали гуманитарку, пытались как-то наладить снабжение наших ребят и подразделений, в которых они на тот момент воевали.
– А во время «перемирия» Интербригады работали?
– Когда уже начались Минские соглашения, вторые Минские, государство начало замалчивать тему Донбасса. Потом наших и добровольцев, и волонтёров из Луганска, Донецка выдавили. На улице тоже ужесточили правила гуманитарной помощи, работать не давали, поэтому такое именно массовое движение было свёрнуто. И добровольцы перестали ехать, соответственно, их перестали набирать. Тем не менее, некоторые из наших добровольцев остались в составе Народной милиции и всё время Минских соглашений, вплоть до начала СВО, были в рядах республиканских силовиков. Например, у нас есть известный поэт Олег Миронов, позывной «Макаревич». В своё время он сорвал концерт Андрея Макаревича, залил его газом из баллончика – Олега посадили, а после своей отсидки за этот поступок он поехал воевать. Собственно, до сих пор воюет.
– Расскажите, пожалуйста, о том, как изменилась Ваша деятельность после начала СВО.
– СВО – это, конечно, совсем другой масштаб войны, другой уровень войны, другие проблемы – гораздо более масштабные. В общем, деятельность серьёзно изменилась, стала более чёткой, более структурированной. И под это всё мы перестраивали организацию, учились работать в новых условиях. В принципе, как мне кажется, у нас получается.
– У Вас, как я понимаю, три направления: помощь военным, помощь гражданским и ещё восстановление школы. Расскажите об этих направлениях поподробнее.
– На самом деле, направления работы у нас два – это кадры и снабжение. Кадры – это наши добровольцы. Мы добровольческое движение, наше основное направление – добровольцы, которые продолжают ехать. Мы их устраиваем по профилю, и в то же время помогаем подразделениям, с которыми работаем, найти нужных специалистов. Вот сейчас, например, идёт набор специалистов по РЭБ, РЭР, связистов, БЛАшников. А вот как раз помощь мирным жителям, восстановление школ – это, скорее, побочные проекты, потому что люди хотят помогать, а мирные жители тоже в помощи нуждаются. И мы не можем просто спокойно проходить мимо некоторых ситуаций. В общем так получается, что мы берёмся и дополнительно тянем какие-то направления. Восстановление одной из школ — это как раз такой проект, на который мы тратим довольно много сил, но который мы обязательно доведем до конца.
– По Вашему опыту, на что люди охотнее переводят средства, в чем охотнее участвуют?
– Во-первых, люди должны понимать, на что их дают. Потому что часто волонтёры и подразделения не могут даже сформулировать, на что они собирают деньги, что им конкретно нужно. Когда работа строится прозрачно, чётко, понятно, цели досягаемы, осуществимые – то люди скидывают деньги. И на мирные проекты, и на военные. Это зависит от соответствующей аудитории — каналы, группы… Каких людей собирают администраторы канала, на то они и жертвуют. И задача организаторов волонтёрского движения – именно обеспечить эту прозрачность, понятность, чёткость в работе, отчётность – всё строится на этом. Это работа на доверии. Если люди тебе доверяют – они жертвуют деньги. Если к тебе есть вопросы – то они не жертвуют. Всё очень просто.
– В далёких 2014-2015 годах Вы переправляли добровольцев через границу, в Донбасс, для участия в защите мирного населения. Как Вам это удавалось?
– С нашей стороны, после того, как попытки ВСУ и нацбатов отрезать ДНР и ЛНР от границ Российской Федерации провалилась, проблем с переходом границы не было. Был просто некий паспортный и таможенный контроль. Погранцы спрашивали: «Куда едете?», и добровольцы говорили: «А, на рыбалку едем!», «На охоту собрались» — и все понимающе улыбались и пропускали. И обратно также.
– Куда в основном шли добровольцы, которые ехали через Ваше движение, в какие подразделения? Расскажите немного о боевом пути этих подразделений.
– Я был занят больше именно в тыловой части. О боевом пути много могли бы рассказать люди, которые действительно здесь находились, в ЛНР и ДНР. Это уже в ходе СВО всё поменялось. Я здесь нахожусь, в Донецке, постоянно и больше занимаюсь непосредственно кадровой работой. А за тот период могу сказать, что наши ребята были и в ДНР, и в ЛНР. В ЛНР начинали с батальона «Заря», потом была рота «Мангуста», 2-я бригада ополчения ЛНР, а параллельно наши добровольцы воевали в составе батальона «Призрак» Мозгового и еще в некоторых подразделениях.
В ДНР, в «Пятнашке», были наши ребята, и вообще — добровольческое всё движение началось ещё с Крыма, с подготовки референдума. Перед «Интербригадами» у нас все началось с «Клуба путешественников на Юг и на Восток». Не помню точно название. Смысл был в том, что мы помогали подготавливать референдум в Крыму и обеспечивать его безопасность. И туда как раз многие активисты поехали, и наши, и сочувствующие – первая, так сказать, вспышка. После того, как референдум был проведён, некоторые из этих же людей оказались со «Стрелком» в Славянске, к ним потом тоже присоединялись ещё люди. И некоторые всю эту эпопею славянскую прошли вместе с Игорем Ивановичем. По-разному складывалось. А параллельно уже в Луганске участвовали в формировании вооруженного ополчения. Двигались с разных сторон, можно сказать, в разные подразделения попадали.
Когда изначально был большой поток желающих — сложно было его контролировать, с людьми ведь нужно работать. С начала «Русской Весны» был такой романтический порыв. То есть, срывались сотни людей — без обеспечения, без снаряжения, без денег, без всего. Многие просто потерялись в итоге, потому что кто-то пошёл, оставил телефон, со связи пропал – и всё. В этом плане так работать уже нельзя. Уже где-то через полгода это поняли, и стали подходить более избирательно. Фильтровать людей. Уже был запрос, что нам не нужны все подряд, нам нужны специалисты – и тогда мы начали отбирать людей, адресно с ними работать. В артиллерии 2-й бригады в ЛНР – мы туда много отправляли людей, специалистов, например. Подразделения возникали, что-то не ладилось, они распадались, переформировывались. Достаточно хаотичный процесс был и с организацией Народной Милиции – она и возникла только в 2016 году.
– А сейчас Вы помогаете добровольцам с устройством в подразделения? Какие это подразделения? Какие требования к добровольцам?
– В плане требований к добровольцам – сейчас они существенно ужесточились. В первую очередь, это связано с тем, что это – армия. Действующая, организованная армия со своими правилами отбора. Поэтому минимальные требования – это те, что в МО РФ (если это – подразделение МО РФ). В ЧВК, добровольческих формированиях, которые продолжают сейчас там работать – требования немного попроще, но примерно те же самые – там есть ограничения по здоровью, по возрасту. А вообще — надо смотреть на человека, что он из себя представляет, на его мотивацию. Нам не интересно и вредно работать с людьми, которые едут, чтобы своё финансовое положение устроить, чтобы решить какие-то свои личные проблемы. Мы работаем с добровольцами, с людьми, которые едут воевать за Россию, которые готовы к тому, что они получат ранение, увечья и так далее. А с нашей стороны необходимо сделать всё, чтобы помочь им попасть в нормальное подразделение, где их будут ценить в соответствии с тем, что они из себя представляют. К сожалению, часто так случается, что человек обладает какими-то способностями, навыками — например, БПЛА владеет или имеет хороший опыт по разведке или по связи, а его используют просто как пехоту. И очень печально, когда такие люди получают ранения, погибают, потому что они могли бы гораздо большую пользу принести на другом месте. И этот момент очень важен, потому что мы стараемся именно работать по конкретным специальностям. Если человек — связист, мы стараемся найти подразделение, где ценят связистов, и где они нужны, где понятно, что человека не отправят с автоматом штурмовать «посадку», а будет работать связистом. Именно потому, что связь – это важно. И так далее.
Продолжение интервью
Интересно. Спасибо за публикацию
Прочла с интересом, спасибо за публикацию