Весть о происшествии на терской границе, едва не закончившимся большим кровопролитием, молниеносно облетела весь Северный Кавказ. Однако, надо честно сказать, что такой итог противостояния двух враждебных войск, завершившийся безнаказанной выдачей арестованных узденей в свои семьи, сильно подорвал престиж империи в глазах горцев. По мнению местных жителей, русские командиры дрогнули перед стихийно поднявшейся силой… И показали всем непозволительную слабину.
Глава двенадцатая. Эпидемия
Середина лета - конец осени 1773 года. Станица Луковская.
-Тятя, а мне деда Серафим говорил, что его мамку злой боярин продал ещё девкой, помещику на хутор, за пять рублей серебром и породистого жеребца! - огорошил отца босоногий, загорелый мальчуган. – Про мурзу, бея, калгу от бабки Степаниды слышал… А вот про злого боярина она мне не сказывала. Это кто такой у басурман по чину будет? Он ровня татарскому хану? Тоже служит турецкому султану?
Макар Мирошников со своим старшим сыном, солнечным летним утром, занимался во дворе привычным для станичника делом. Отец и конопатый Тимофей, которому шёл уже шестой годок, со всем старанием и без спешки осматривали и чистили мускулистого, поджарого Буяна - боевого казацкого коня.
Десятник и его вихрастое чадо сосредоточенно массировали и мяли руками блестящую шкуру животного, проходились по ней деревянными скребками, натирали пучками сочной, свежей травы… Попутно замазывая каждую обнаруженную царапину и ссадину на сильном теле зверя набранным на кончик пальца лекарственным варом из оловянной плошки. Монотонную работу скрашивала серьёзная мужская беседа.
Рассёдланный конь караковой, тёмно-коричневой масти, стоял посреди казацкого подворья на короткой привязи смирно. Буян давно уже привык к этой традиционной оздоровительной процедуре. Он лишь изредка лениво помахивал длинным чёрным хвостом, отгоняя назойливых мух.
Умелый массаж и всё, что с ним делали люди, зверю явно нравилось... Буян, время от времени подёргивал рельефными мышцами под лоснящейся ворсистой кожей. На тёмно-коричневом бархате конской шкуры отчётливо проглядывала паутина вен. Подкожные кровеносные сосуды обвивали верёвками и толстыми нитями умную лошадиную морду, мощную шею и крепкие, сухие ноги ручного животного.
Конь послушно склонял голову перед хозяином и его сыном, позволяя обоим себя везде хлопать, почёсывать и растирать... Чёрные глаза зверя внимательно следили за людьми.
Тимошка, окончив замазывать царапины Буяну и оглядев его придирчиво ещё раз со всех сторон, вытер руки об штаны и взялся за деревянный гребешок… Этим инструментом мальчишка принялся тщательно вычёсывать гриву и хвост коня.
Макар, наблюдая такое усердие сынишки, улыбался тайком в усы… Стараясь при этом поддерживать разговор с чадом и сохранять самый невозмутимый вид. Добрый, работящий казак из Тимошки растёт!
Однако неожиданный вопрос ребёнка заставил десятника нахмуриться… Казак вздохнул и сплюнул себе под ноги:
-Боярин, это, сынок, не басурманин… Наш он человек, православный.
Подойдя к коню сбоку вплотную и согнув в колене левую заднюю ногу покорного Буяна, Макар принялся задумчиво рассматривать и ощупывать железную подкову на копыте – не вышли ли гвозди из неё, не сточились ли на металлической набойке шипы? А любопытный малец с недоумением вскинул голову на такой ответ отца:
-Разве православные торгуют христианами?
-Казаки – нет, - твёрдо заверил Тимошку Макар. – Мы сами – люди свободные. Казак в неволе, что рыба без воды. И других православных мы в рабов не обращаем! Да и нехристями не торгуем на базарах… Подобно татарам али туркам. Недостойное это занятие для станичника.
А вот дедушка Серафим раньше не был казаком... Не повезло ему родиться вольным, как тебе! Зато теперь он наш, луковский станичник… Навсегда. И похороним мы его, когда Бог приберёт старика, как свободного моздокского линейца. По нашему, казачьему обычаю!
…Ещё один боевой конь десятника Макара Мирошникова, запасной, стоял в тени под дальним навесом, у деревянного корыта. И терпеливо ждал своей очереди, жуя меланхолично свежую сочную траву с нарубленными яблоками.
Как и всякий опытный линеец, прослуживший на границе уже не один год, Макар держал в своей конюшне и вторую, выученную для войны лошадь. Подготовленный запасной скакун входил в полноценную экипировку всякого серьёзного казака. В боевом походе сменная лошадь обычно трусила за своим верховым хозяином на среднем поводу… Иногда гружённая нетяжёлой поклажей. А чаще - вообще налегке.
Запасной конь десятника имел вороной окрас с отливом… И узкое белое пятно на морде, протянувшееся ото лба к самым ноздрям. Звали зверя Султаном.
Оба боевых коня Макара представляли собой донскую породу – сильную, хоть и невысокую лошадь, полутораметрового роста в холке. На носу у этих животных была непременная отличительная горбинка.
Тренированных специально на войну лошадей в станицах никогда не использовали на хозяйственных работах. И вообще - у казаков издавна существовал целый культ боевого коня. Он фактически являлся полноправным членом семьи.
Перед отъездом станичника на войну, когда животное уже стояло под походным вьюком, жена вначале кланялась в ноги именно коню… Прося его, чтобы умный зверь уберег в бою всадника. И обязательно благодарила четвероногого соратника мужа, встречая обоих с войны.
Порой этот культ боевого коня приобретал в казачьих общинах какой-то сверхъестественный, магический оттенок... Так, многие станичники свято верили в способность умного животного самостоятельно добираться домой из самых дальних земель. Пересекая в одиночку глухие леса, бурные реки и топкие болота. Об этом ходило по вольным общинам множество легенд.
Боевые казацкие лошади донской породы отличались специальной дрессурой и собачьей преданностью своему хозяину. Зверь приучен был не бояться выстрелов, открытого огня и порохового дыма, мог кусаться во время сражения… И даже наносить противнику и вражескому коню тяжёлые увечья ударами подкованных копыт.
Эффективная выучка являлась бы невозможной без особой близости между человеком и лошадью. Она вырабатывалась и крепла годами.
Воспитанные с раннего детства в уважении к коню – боевому соратнику, казаки умудрялись добиваться всего, чего хотели от четвероногого товарища лаской, безо всякого насилия. Они не использовали мундштук, часто травмирующий губы животному, не признавали кавалерийских шпор и часто могли ездить верхом вообще без седла и стремян – охлюпком.
Станичные дети – не только мальчики, но и девочки - с самых ранних лет приучались особо ухаживать за боевыми лошадьми. Чаще купали, лучше кормили, постоянно следили за физической формой животных. А мальчику нередко, как будущему воину, дарили жеребенка на воспитание.
Собственного стригунка у Тимофея пока не было… Но он уже вполне уверенно держался верхом, в седле и без, на крепких спинах обоих отцовских боевых коней. И обращался с грозными и могучими, но терпеливо-снисходительными к детёнышу хозяина животными запросто. Со знанием дела.
Макар не учил ещё шестилетнего Тимошку правильно рубить шашкой, отрабатывая технику резкого удара с оттягом на водной струе… Слишком тяжёл и велик был пока деревянный клинок для слабой детской руки, с помощью которого осваивали воинскую науку подростки в станице.
И не спешил десятник заставлять мальца запоминать демонстрируемые иногда в шутливой возне с сынишкой приёмы рукопашного боя... Всему своё время! Однако шустрый мальчишка, наблюдая за тренировками взрослых казаков на станичном плацу, уже и так успел немало нахвататься.
Шестилетний Тимошка, например, мог вполне умело зарядить тятин кремниевый пистолет. А несколько раз малец даже сам палил из него в старый, глиняный горшок, торчащий на плетне. С разрешения и под присмотром отца, разумеется.
Увы, поразить мальчугану мишень, с противоположного конца двора, так ни разу и не удалось… Как тщательно Тимошка ни целился из тяжёлой пистоли!
Но отец сказал со смехом, глядя на огорчённую физиономию ребёнка, чтобы сынок не сильно расстраивался. С меткостью, поначалу, у всех молодых казаков оно так! Вот подрастёт Тимошка ещё годков на пять-шесть… Укрепит руку, навострит глаз. Тогда уж точно - старому горшку не уцелеть!
Разного оружия в хате у Мирошниковых, для обучения юного казака военному ремеслу, имелось достаточно... И огнестрельного, и холодного.
Основную часть арсенала представляли боевые трофеи, снятые с убитых врагов, подобранные на бранном поле и привезённые Макаром домой из походов и рейдов. Кое-что из этого оружия десятник активно использовал потом… А большинство клинков и стволов пылилась в виде украшений на турецких и татарских коврах, набитых на стенах хаты.
У казака, сверх обычного боевого снаряжения, хранилось в доме качественное кабардинское ружьё искусной отделки, французский мушкет, три иностранных пистолета различных фасонов, две дорогие сабли… В том числе – чеченская, со знаменитым атагинским клинком. Солидный арсенал удачливого в боях станичника!
Висели на настенных коврах в хате Мирошниковых, знаком воинской доблести хозяина дома, ещё татарское копьё с бунчуком, несколько кривых кинжалов с арабской вязью… В том числе, и один - из настоящей дамасской стали!
Вот эти трофеи постепенно и вытесняли привычные детские игрушки быстро подрастающему Тимофею…
-Тятя, а когда у меня уже будет свой собственный боевой конь? – перескочил на новую тему мальчишка, усердно вычёсывающий Буяну непокорный чёрный хвост.
-Думаю, годков через пять справим, - усмехнулся понимающе Макар. – Подрастай скорее… Выберем тебе вместе на моздокском базаре резвого стригунка! Без своего доброго коня казаку никак нельзя, это правда…
Десятник вздохнул с мечтательной грустью, вспоминая собственное беззаботное детство, проведённое на Дону. И, чувствуя, как теплеет на сердце от душещипательных образов далёкой родни и малолетних друзей по озорным забавам, тут же воскресших перед мысленным взором, доверительно сообщил Тимошке:
-А мне подарили жеребёнка на воспитание лишь в тринадцать годков… Знаешь, как я его любил! И он меня тоже. Бегал за мной по станице, как собачонка! Ел и пил только с моих рук. Вместе мы росли… И воевать учились вместе на казачьих сборах.
Светлая улыбка медленно растаяла на губах Макара.
-На нём я и служить отправился сюда, на границу, когда срок подошёл, - голос десятника поскучнел и прибавил хрипотцы. - Добрый был конь, умный… Татарская пуля попала ему прямо в голову. Аккурат промеж глаз.
Басурманин, знамо дело, меня выцеливал в казачьей лаве, пригнувшегося к лошадиной гриве… Если б не верный конь, попала та пуля точно в твоего батьку, сынок! Выходит, он меня тогда собою прикрыл, дружок мой четвероногий.
Конский век – он, вообще-то недолог… А на войне лошадиная жизнь и подавно коротка!
Тимофей понимающе, по-взрослому, кивнул головой, соглашаясь со словами отца… И вдруг встрепенулся, вспомнив:
-А когда мы с бабкой Степанидой на моздокский базар давеча ездили, там торговец лошадьми, старый армян Араик, жалился нам, что с подросшими донцами ему связываться накладно! Выгоды нет совсем. Этих одноруких лошадей люди у него плохо берут... Разве только жеребят малых раскупают быстро и охотно. А отчего он донцов так обзывает – «однорукие»?
-Оттого, сынок, - охотно пояснил Макар, - что эта порода коней особенная, с сильным характером… Для боевой лошади казаку – самое то! При выучке с малых лет, животина очень привязывается к одному хозяину. Настолько крепко прикипает, что трудно ей потом привыкать к новому наезднику… Если прежний, допустим, погиб на войне.
Другому человеку взрослый донец уже не покорится до конца, как первому хозяину. И плохо будет слушаться команд нового своего наездника… Особенно, если ещё и сам человек зверю не приглянется.
Десятник поучительно поднял палец:
-А вот если у казака с конём всё сладилось с жеребячьей поры, то лучше и верней друга нашему брату-станичнику среди лошадиного племени не найти! Ну, а коли новый хозяин зверю не люб – тут уж ничего не поделаешь... Лучше бери тогда себе на войну другого коня.
И обижать донца казаку плёткой или колючими шпорами не след! Даже злым криком, или недобрым, ругательным словом… Конь в ответ может запросто убить своего всадника! Этот зверь – настоящий воин… Сильный, выносливый, хитрый и беспощадный. Он всё помнит… И ничего не прощает.
-Что, может даже загрызть нелюбого ему казака? – с опаской покосился на крупные, желтоватые зубы Буяна Тимошка.
-Донец – зверь умный, - усмехнулся Макар. – Чай не дурак… И так открыто подставляться нам не станет. Он же понимает своими лошадиными мозгами, что за убийство ненавистного всадника его самого люди тут же порешат… Конь всё подстроит так, будто бы казак погиб по собственной оплошности.
Вот, допустим, - задумался на мгновение Макар, - чуть расслабится всадник на полном скаку… А затаивший обиду на хозяина зверь возьмёт, да и встанет вдруг, как вкопанный, перед крепостной стеной или глубоким оврагом! Человек и полетит кубарем из седла, через голову коня… Ломая себе все косточки.
…Так, незаметно, в работе и в разговорах на разные жизненные темы летело время у Макара с Тимошкой. Припекающее летнее солнце поднималось над Луковской всё выше и выше. Из распахнутой настежь двери хаты уже доносились до казаков, с дуновением лёгкого ветерка, аппетитные запахи готовящейся мясной похлёбки. Долетал до их слуха иногда и приглушённый женский голос... Перебиваемый, время от времени, писклявым плачем младенца.
Второй ребёнок, совсем недавно появившийся на свет в семье Мирошниковых, тоже был мальчик... Настя разрешилась им в конце мая.
Вся беременность и сами роды проходили уже привычным порядком - под внимательным приглядом и опекой Степаниды. Травнице помогали советом и делом две её верные подруги – посадские повитухи Патимат и Каринэ. А когда Насте подошёл срок рожать, обе примчались незамедлительно в Луковскую, посодействовать лекарке принять младенца.
И опять Настя разрешилась ребёночком в то время, когда Макар находился в своём очередном боевом походе. Десятник с казачьим полком атамана Савельева, в составе армии генерал-майора фон Медема, как раз готовился противостоять объединённым силам орды, пришедшей освобождать из застенков арестованных узденей.
Пока Макар с товарищами ждали сигнала к бою в весенней степи, здесь, в станице, царили всеобщая суматоха и паника... К рождению Настиного младенца никакого отношения не имеющая.
Все оставшиеся в Луковской люди жили тогда в ожидании скорого вражеского вторжения и погрома. Женщины с подростками собирали по хатам мало-мальски ценное имущество, набивали съестными припасами мешки и вязали тюки... А потом, перевозили всё это добро на скрипучих телегах за стены Моздокской крепости. Где и надеялись отсидеться, с Божьей помощью, от набега супостата.
Люди перегоняли своим ходом в цитадель скот и даже домашнюю птицу. Несколько суток над станицей, ни днём, ни ночью, не смолкал яростный собачий лай, гусиный гогот, мычание волов и испуганное блеяние овец. А поверх всего этого бедлама разносились взволнованные женские крики, плачь детей, хриплые мужские голоса...
И надо же было такому случиться, что именно в сию, крайне тревожную пору, у беременной Насти и начались схватки! Так она и рожала, под громкие вопли и ругань за малыми оконцами своей хаты, пугающую какофонию человеческих и звериных голосов… В окружении своих хлопочущих, нервничающих от столь тягостной всеобщей обстановки, акушерок.
Настя кусая губы и удерживая по казачьему обычаю громкие стоны, с ужасом думала между схватками, о том, что ей ещё самой, как-то надо побыстрее перебираться в Моздокскую крепость… Уже с двумя малыми детьми на руках! А она ещё и половину вещей с этой беременностью не собрала...
Но всё обошлось, слава Богу! И набег басурман не случился, и роды у женщины прошли без проблем. Даже не очень-то и болезненно.
А мальчик появился на свет необычный - с длинной и кучерявой шевелюрой до плеч… Чёрной, как у отца с матерью.
-Ух ты! - обрадованно заметила Степанида, обтирая старой Макаровой рубахой пищащего младенца. – Какой волосатик народился… Добрая примета! Вырастит казак из этого малыша состоятельный, хозяйственный... Всем на зависть.
Сутки спустя после родов у Насти, по уже оставленной многими жителями станице, проехал с малой свитой атаман Павел Татаринцев. Луковский голова посетил каждое подворье, побеседовал по душам с теми, кто собирался, но не успел ещё покинуть казачью общину… И радостно провозгласил отбой тревоге.
-Господь нас не оставил, православные! – осеняя себя крёстным знамением повторял снова и снова седой казак людям, с явным облегчением. – Защитил от беды… Многотысячный враг остановлен нашей армией на подходе к Моздоку. И вроде бы, даже, бают в крепости командиры, после непродолжительного противостояния, ушёл восвояси! Безо всякого боя и потерь с нашей стороны...
***
Второго своего мальчика Мирошниковы назвали Григорием. Насте теперь, с двумя детьми и при муже, обременённом своими каждодневными воинскими обязанностями, приходилось в это лето крутиться белкой в колесе.
Молодая женщина, только-только успевшая оправиться от майских родов, хлопотала сейчас у печи, постоянно отвлекаясь на орущего младенца. Бегая между колыбелькой с неугомонным Гришаней и чугунками с готовящейся пищей, Настя укоризненно выговаривала капризному чаду, призывая его к терпению. Молодая хозяйка в это утро готовила обед сразу на две семьи.
За проснувшимся некстати младенцем в колыбельке, в меру своих сил, присматривала четырёхлетняя Алёнка – дочка Степаниды и Серафима. Босоногая шустрая девчонка в широком сарафане до пят бегала вокруг люльки, путаясь в подоле. Малышка то раскачивала подвешенную к потолку колыбель с плачущим ребёнком, то старательно отгоняла веточкой с листьями назойливых мух и комаров от деревянной зыбки...
А по соседству с хатой Мирошниковых, во доре которой Макар со старшим сыном занимались боевыми лошадьми, своим ответственным делом был всецело поглощён старый Серафим. Одноногий ветеран, опираясь на деревянный протез и суковатую палку, ковылял между хозяйственными пристройками собственного домовладения, с самым озабоченным выражением лица.
Конец 43 части...
