В общем, первая часть атаки была станичниками разыграна, как по нотам... Стрелками на вершине баррикады командовал сотник Трофим Горелик. После расправы с вражескими бомбардирами и нейтрализации ногайского орудия, он приказал обрушить свинцовый град на задние ряды сражавшихся на мосту солтан-аульцев.
Всего полтора десятка казаков, стреляющих без промаха каждые десять-пятнадцать секунд, поддерживаемые полусотней заряжающих ружья товарищей, существенно повлияли на начальном этапе боя за виадук. Непрекращающийся смертоносный огонь по головам зажатых в толпе ногайцев заметно проредил их войско... И не спрятаться, не сбежать от казачьих пуль солтан-аульцам, стоявшим без дела позади своих сражавшихся соратников, не было никакой возможности!
Большинству ногайских воинов, оказавшихся в этой теснине на мосту, меж двух парапетов, оставалось лишь беспомощно топтаться на месте… Сотрясая яростными криками воздух.
Однако, и с другого берега к стрелкам на гребне баррикады, прилетали пули. Верховые ногайцы-лучники гарцующие за мостом и брошенной пушкой, осознали всю бесполезностью своих стрел, которые не могли нанести врагу серьёзный урон на большом расстоянии… И тоже взялись за кремниевые ружья.
Правда, стволы имелись далеко не у всех ногайских всадников. Оружие это для солтан-аульцев было ещё в диковинку… И стоило дорого.
Да и стрелял противник из ружей, в отличии от привычных луков, беспорядочно и неточно. Татарские лошади шарахались в испуге от огня и грохота, издаваемого наездниками… И стволы ногайцы перезаряжали намного медленнее, чем казаки.
Но и при такой пальбе у солтан-аульцев случались меткие попадания… Время от времени, кто-то из станичников, стоявших на гребне захваченной баррикады, вдруг ронял оружие. И со стоном валился назад, на руки товарищей.
Впрочем, место выбывшего стрелка тут же занимал новый. Тяжёлый бой не утихал... Исход сражения за переправу всё так же оставался для наблюдателей неясным.
Быстро снарядить ружьё к стрельбе казакам помогали имевшиеся у каждого станичника при себе отмерянные заранее заряды, всегда хранимые под рукой, в газырях черкески. Этот непременный атрибут мужской одежды, перенятой у кавказских народов, включал от 16 до 24 готовых выстрелов.
Заряды, с точно отмерянной порцией пороха и круглой свинцовой пулей, хранились в специальных матерчатых футлярах… Нашитых в ряд на груди.
Сами же газыри («хьызыр» - в переводе с адыгского, буквально, «готовый»), помещаемые в эти чехольчики, представляли собой роговые или металлические трубки, с плотно подогнанными крышками. Порох в них, даже в сильный ливень, или после переправы через реку, всегда оставался сухим.
Но самое главное - казаку во время боя не нужно было тратить драгоценное время на довольно сложную подготовку каждого выстрела… Отмерять нужную порцию пороха, искать пулю и пыж.
А ещё, плотный ряд газырей на груди, служил казаку своеобразным доспехом. Он защищал воина от сабельного удара в ближнем бою... И даже от тяжёлого ранения, в случае попадания вражеской пули!
…Как полуголый и вёрткий Илья Сорока не старался уберечь сражавшегося рядом войскового атамана, прикрывая его от ногайского клинка – увы, сотник за командиром не доглядел. Иван Дмитриевич, поведший станичников за собой и оказавшийся в самом пекле боя, всё-таки, пропустил сокрушительный сабельный удар по голове от изловчившегося солтан-аульского панцирника… Лишь лохматая казацкая папаха спасла атаману жизнь.
Тем не менее, старый боец зашатался, закатил глаза… Шашка выпала у Ивана Дмитриевича из разжавшейся ладони. А ноги у казака ослабели и подкосились.
Разрубленная папаха слетела у войскового атамана с седой головы. Соратники едва успели подхватить своего раненного командира, оглушённого и отключившегося от происходящего, с залитым кровью лицом… И вывести его под руки из боя.
Освободившееся место в казачьей шеренге немедленно заняли станичники, застоявшиеся без дела во втором эшелоне... И ожесточённая схватка на мосту закипела с новой силой.
Тем временем, впавшие в ступор от происходящего, позабытые всеми невольники, продолжали безмолвно сидеть на своих камнях. Соединённые общей верёвкой рабы ошеломлённо взирали на этот, внезапно развернувшийся, прямо перед их глазами, апокалипсис...
К оцепеневшим невольникам подскочил, весь ещё охваченный горячкой боя, коренастый казак Семён Дыдымов. Красное, потное лицо его было ужасно…
Вытирая сорванным по дороге пучком травы клинок своей шашки, станичник растянул разбитые губы в жутковатой улыбке. Сплюнув кровавую слюну и подмигнув ободряюще уставившимся на него людям, казак наставительно изрёк, вкладывая клинок с розовыми разводами в ножны на поясе:
-Не суйся в волки, если хвост, как у тёлки...
Потом, окинув внимательным взглядом растерявшихся невольников, не знающих – радоваться им сейчас, или продолжать горевать дальше, Семён Дыдымов поинтересовался:
-Есть тут кто казацкого роду?
Поднялись несколько измождённых рабов... Семён подошёл к ближайшему - босоногому мужчине в рваных портах, лет тридцати на вид, с нечёсаной шапкой волос и с косматой каштановой бородой. Шея и кисти обеих рук невольника были заключены в деревянную колодку. Оковы состояли из двух половин, связанных на концах верёвками.
-Есть, - хрипло проговорил мужчина и представился. - Савелий Борода.
Семён вытащил молча кинжал из ножен на поясе… Острая сталь легко перерезала верёвки на колодке. Деревянные оковы тут же развалились, упав с глухим стуком на камни.
-Откуда ты будешь, братка? – голос у Семён потеплел.
-С Дона-батюшки… Год назад в плен к крымцам попал, - отозвался Савелий, разминая затёкшие кисти. - А уже те продали меня ногаям…
-А я - волгжский, - широко улыбнулся Семён. И тут же скривился от боли, осторожно слизывая языком побежавшую с разбитой губы кровь.
-Теперь, правда, в терском войске состою… В моздокском казачьем полку, третья сотня Игната Смекалина.
И протягивая кинжал Савелию, рукоятью вперёд, добавил:
-Дальше сам действуй… Ослобони себя от татарских верёвок и всех остальных. А я – назад! Дело у нас тут ещё не кончено... Но чую нутром, наша берёт! Чуток осталось поднажать.
Казак тряхнул головой в лохматой папахе:
-Коли Господь даст и жив буду – приду к тебе за своим кинжалом. А если нет – считай это за подарок! Поставишь потом свечку за раба Божьего Семёна Дыдымова, в первой же православной церкви... И смотри - заупокойную молитву не забудь заказать! За грешную душу, которая тебя из неволи спасла. И гляди, Савва, не обмани меня со свечкой и молитвой… Я с того света за тобой следить буду!
***
Премьер-майор князь Ратиев, уже не таясь за кустами и деревьями на вершине холма, выйдя на открытое место и значительно приблизившись к переправе, продолжал наблюдать в подзорную трубу за ходом боя на мосту. Николай Юрьевич заметно нервничал...
Итог драматического сражения за виадук всё ещё оставался непонятен и непредсказуем. Увеличительная оптика позволяла князю рассмотреть происходящее на мосту в мельчайших подробностях.
Бой шёл уже четверть часа… Но казаки теперь стояли на месте и больше не продвигались вперёд. Противники просто перемалывали друг друга, примерно, на середине виадука. Бросая на переднюю линию новых силы и оттаскивая в тыл истекающих кровью раненых.
Воины бились в жуткой тесноте... Даже невысокий каменный парапет по обоим сторонам виадука не всегда мог защитить людей от падения с моста. И, время от времени, кто-то из них, не удержавшись, срывался с края и летел с воплями в бурлящий поток.
У ногайцев на переправе имелся значительный численный перевес над атакующими. И перспектива для казаков, в этой связи, вырисовывалась самая печальная…
Когда же князь Ратиев узрел в свою оптику, как двое станичников выводят из боя раненого войскового атамана – с непокрытой головой и окровавленным лицом - только зубами скрипнул от досады. Быстрой и победоносной атаки у Ивана Дмитриевича, похоже, не получилось...
-Ваше сиятельство! – отвлёк внимание премьер-майора от картины сражения бодрый голос молодого офицера-порученца. – Господин капитан Фромгольд прибыл… С эскадроном гусар и артиллерией. Говорит, что следом за ним движется и сам генерал-майор фон Медем собственной персоной. Уже к вечеру его превосходительство с оставшимися силами нашей армии будут здесь!
Не успел порученец доложиться, как к князю подскакал на разгорячённом коне и сам капитан Фромгольд, оставивший неподалёку свой отряд гусар и артиллерию, с сопутствовавшим её тележным обозом. Вновь прибывший офицер спешился, шагнул к премьер-майору, приготовившись отрапортовать по всей форме… Но Николай Юрьевич махнул нетерпеливо рукой:
-Некогда, капитан! Вы весьма кстати подоспели с пушками. Видите, что тут у нас творится… Давайте, выдвигайте срочно свои орудия на огневую позицию!
Князь указал рукой на склон впереди:
-Вот здесь, по-моему, неплохое место для батареи… И ударьте мне немедленно по противнику, скопившемуся на подходе к виадуку! Враг постоянно подпитывают обороняющих мост свежими силами... Казакам сейчас туго приходится. Надо им помочь!
-Выручим, - кивнул капитан Фромгольд, окидывая сверху цепким, хладнокровным взглядом всю переправу и предложенное князем место на склоне для размещения орудий. – Разрешите выполнять?
-Действуйте! Только, ради Бога, виадук мне сохраните в целости.
…Когда солтан-аульцы увидели десять русских пушек, спешно устанавливаемых на господствующей высоте, прямо напротив моста, боевой дух защитников переправы зашатался. И это стало переломным моментом в сражении.
Не дожидаясь картечного расстрела своих воинов из русских орудий, ногайцы начали медленно пятиться к левому берегу, увеличивая дистанцию между собой и пушечной батареей… Яростно отбиваясь, при этом, от воодушевившихся казаков. И пытаясь всеми силами сохранять строй.
Постепенно, напирающие станичники заполонили собою весь виадук. Они ступили уже на насыпную дорогу на левом берегу, тесня врага всё дальше и дальше… А когда грохнул первый пушечный залп, и картечные ядра русских канониров, перелетев через головы казаков, врезались в толпу солтан-аульцев, противник сломался. Ногайцыи пустились в беспорядочное бегство, бросая своих убитых и раненых…
Станичники, захватив, наконец, переправу, не стали дальше преследовать и добивать отступающего врага. Свою тактическую задачу казаки выполнили. А затевать теперь погоню за побеждённым, но, по-прежнему, многочисленным противником, на чужой земле силами одного полка, - это было самонадеянно и опасно.
И станичники, с чувством исполненного долга, под командованием своих сотников, принялись дружно разбирать татарскую баррикаду, открывая русскому войску дорогу на мост. Победители относили в сторону трупы, возились с ранеными товарищами, собирали трофеи…
Итоги сражения за переправу оказались неутешительными. Полк под командованием войскового атамана Савельева потерял убитыми четырнадцать человек. И ещё двадцать шесть станичников получили ранения разной степени тяжести… Включая и самого казачьего предводителя, выбывшего из строя до конца похода.
…К вечеру, к виадуку подошли основные силы русской армии во главе с генерал-майором фон Медемом. Всё многотысячное войско, с большим тележным обозом организованно, без особых проблем, перебралось через Кубань… И за пять последующих дней завершило эту экспедицию, окончательно разгромив последние очаги сопротивления солтан-аульцев.
Глава восьмая. Радость и беда
Июль, 1769 года. Казачья община на терской луке.
В верховьях Северного Кавказа началось сезонное таяние снегов. Разлившиеся реки и даже малые ручейки в предгорьях Теберды быстро, прямо на глазах, превращались в бурные потоки, сносящие всё на своём пути.
Для армии на марше, обременённой тележным обозом, это оборачивалось непредсказуемыми сложностями. Чтобы не застрять надолго в верховьях Кубани, генерал-майор фон Медем поспешил с войском в обратный путь... На моздокскую границу.
Возвращалась в урочище русская армия не только с победой, весть о которой быстро распространилась по всему Северному Кавказу, заставив многих союзников османов задуматься – а не дороже ли себе в этой разгорающейся войне двух империй враждовать с гяурами? По крайней мере – столь явно.
Победители отходили к Моздокской крепости с богатыми трофеями. Сотни повозок, как собственных, армейских, так и отобранных у врага, везли за войском всё захваченное у солтан-аульцев, мало-мальски ценное, для участников боевого похода, имущество. А ещё следом за нагруженными арбами и телегами брели тридцать тысяч голов разного конфискованного скота – бараны, лошади, волы...
Но самое главное, что из плена и рабства армия фон Медема в это военное лето освободила множество татарских невольников. Среди сбросивших с себя тяжкое ярмо раба были и казаки, и грузины, и армяне, и осетины, и ингуши…
Забегая вперёд скажем, что вскоре после разгрома, остатки вооружённых сил солтан-аульцев в очередной раз покаялись перед русской государыней в своих политических ошибках. И, вернувшись в разорённые селения, поспешили присягнуть на вечную верность Санкт-Петербургу.
Однако военный поход с вразумлением солтан-аульцев не закончился. На обратном пути к Тереку генерал-майор фон Медем сформировал и отделил от своих основных сил летучий ударный отряд. В подразделение вошли, главным образом, казаки и часть калмыцкой кавалерии.
Поставив во главе этого сборного отряда хорошо показавшего себя в недавних боевых делах князя Ратиева, командующий армией отправил Николая Юрьевича, в первой половине июля, вперёд основного войска, к верховьям Кумы… В земли Большой Кабарды.
Здесь, объединённым силам под началом премьер-майора предстояло выполнить особую задачу. Для чего командующий армией придал отряду князя ещё и небольшую конную группу кабардинских воинов, верных России и хорошо знающих местность, куда направлялось малое летучее войско.
Именно на берегах Кумы, по сведениям разведчиков, поселился с единомышленниками, после поражения на реке Эшкакон, сбежавший Мисост Баматов. Этот молодой кабардинский князь, окруживший себя преданными людьми, отнюдь не успокоился.
По донесениям, поступавшим к генерал-майору фон Медему от верных горцев, Мисост Баматов, едва оправившись после разгрома, вновь начал подбивать соплеменников на всеобщее вооружённое восстание. Причём, не только против русских оккупантов исконных кабардинских земель, но и против ведущих себя хозяевами в адыгских селениях пришлых турок и крымских татар... Неугомонный возмутитель спокойствия, по-прежнему, ратовал за полную и абсолютную независимость черкесов от всех.
…Отряд премьер-майора Ратиева, встретившись в верховьях Кумы с вооружёнными силами адыгов, спешно собранных Мисостом Баматовым, разгромил войско молодого кабардинского владельца. Кроме многочисленных убитых в сражении, победителями было взято в плен 270 человек.
Всех этих кабардинских воинов русская императрица позже простила… И велела командующему армией генерал-майору фон Медему отпустить пленённых с Богом. По указу Екатерины Второй помилованные и их семьи были переселены на реку Баксан, правый приток Малки.
А князь Мисост Баматов вновь уцелел в кровопролитном бою с отрядом премьер-майора Ратиева. И даже не был ранен!
Кабардинский предводитель, сопровождаемый несколькими верными слугами, опять сбежал в горы… Когда понял, что сражение с русскими проиграно.
Впрочем, вскоре молодой князь сам явился к месту, определённому ему чиновниками Сената в Санкт-Петербурге для постоянного проживания с подвластными людьми. Мисост Баматов сдался губернским властям и чистосердечно раскаялся в совершённых им ошибках… Пообещав больше никогда не воевать с Российской империей.
Екатерина Вторая так же великодушно простила и молодого князя… Весь кабардинский народ в то лето, как и солтан-аульцы, был приведён к присяге на подданство России. Знать этих двух северокавказских племён осознала, что дальнейшая неравная война с Санкт-Петербургом для них просто самоубийственна. Невосполнимые потери в людях и территориях грозили власть имущим представителям национальных меньшинств постепенным угасанием их знатных родов… И исчезновением с политической карты.
Простые же кабардинцы, порядком уставшие от бесперспективной и бессмысленной вражды своей честолюбивой элиты с русскими, выдвинули командующему кавказской армией фон Медему своё коллективное, выстраданное предложение… Оно было сформулировано и принято на всеобщем национальном сходе черкесского народа.
Большинство кабардинцев тогда изъявили желание иметь над своими землями опекуна… В лице уполномоченного от Российской империи старшего офицера. И пусть он следит и пресекает любые попытки местных владельцев, нынешних и будущих, или странствующих проповедников, возмущать народ на вооружённую борьбу с северным соседом!
Командующий кавказской армией генерал-майор фон Медем с пониманием отнёсся к просьбе участников национального схода. И назначил кабардинцам такого постоянного пристава – в лице секунд-майора Таганова.
Сей старший офицер русской армии, знатного татарского происхождения, свободно владел сразу несколькими кавказскими языками. В том числе и родным для просителей адыгским наречием.
На подобное решение генерал-майор фон Медем согласился ещё и потому, что древний род Тагановых пользовался у кабардинцев большим уважением... Секунд-майор являлся внуком известного ногайского феодала Мусы Мирзы – предводителя и духовного лидера всех солтан-аульских татар.
В пору союзных отношений малого народа с Российской империей, ещё будучи ребёнком, Таганов был отдан знатными родителями губернским властям в аманаты (заложники)... Как порука всех ногайцев в их верности клятве, принесённой торжественно на вечную дружбу и взаимопомощь с Санкт-Петербургом.
Эта практика заложничества тогда была широко распространена у северокавказских народов. И мальчик жил себе спокойно в Кизлярской крепости, под наблюдением русского опекуна и приставленного к ребёнку татарского слуги-воспитателя. Рос и обучался чтению, письму, арифметике и прочим наукам, положенным знатному аманату по статусу...
Ровно до тех пор, пока Муса Мирза не бежал за Кубань, к старым своим союзникам - туркам и крымским татарам. Объявив во всеуслышание России войну и разорвав, тем самым, союзный договор.
Дед мальчика совершил тяжкое и вероломное преступление против империи... И юный заложник был тут же отправлен из Кизляра в Санкт-Петербург. Мальчика поместили в закрытый кадетский корпус.
Здесь знатный татарчонок сразу же принял святое крещение… А по окончании дворянского учебного заведения выпустился поручиком в калмыцкое войско русской армии. И честно дослужился до звания секунд-майора, храбро сражаясь за интересы империи. В описываемое же время бывшему заложнику исполнилось ровно сорок лет.
…Екатерина Вторая придавала большое значение событиям первого военного лета 1769 года. В том числе - и случившимся победам армии генерал-майора фон Медема на Северном Кавказе.
Как известно, российская императрица очень старалась предстать в глазах европейского цивилизационного сообщества просвещённой и образованной государыней. Радеющей денно и нощно за свой многонациональный народ.
Конец 30 части...
Благодарю Вас за публикацию