В отличие от прочих российских этносов казаки чувствовали себя людьми вольными, независимыми от дворянской аристократии. Станичники всерьёз полагали, что они являются более зажиточными и хозяйственными людьми, нежели остальные селяне империи… А уж храбрее и искуснее казака на войне – нет никого!
Особенно крепкими станичники считали себя в христианской вере.
Они часто подчёркивали эти качества в своих песнях и поговорках. А чувство собственного достоинства и сила духа казака в бою исстари подкреплялась двумя ключевыми вещами…
Во-первых – взаимовыручкой и самим фактом принадлежности к своей сословной общине. Каждый станичник понимал, что в любой беде его не бросят. Казаку на помощь немедленно поспешат соседи, друзья, просто знакомые… Если надо - соберут всем миром деньги на выкуп из плена, организуют опасный рейд в глубокий тыл врага, рискнут собственной жизнью ради товарища.
А, во-вторых, каждый казак отлично владел своим оружием – шашкой, кинжалом, всеми видами огнестрела. К тому же он был ещё и ловким наездником. Эту науку не только мальчики, но даже и девочки осваивали с детства.
Юный станичник к пяти-семи годам уже вполне уверенно держался в седле. Нередко подросшему и окрепшему мальчику дарили, наряду с традиционным оружием, и стригунка - породистого жеребенка. На воспитание и обучение.
…Несмотря на разбросанность своего полка по шести новым левобережным станицам пограничной линии, войсковой атаман Иван Дмитриевич Савельев мог, менее чем за сутки, поднять по тревоге и собрать под стенами Моздокской цитадели более пятисот всадников. Отлично вооружённых, полностью экипированных (в том числе и второй, запасной лошадью!), опытных в ратном деле.
Причём, в каждом опасном предприятии Иван Дмитриевич предпочитал участвовать лично… И всегда следовал во главе казаков.
Войсковой атаман оставался всё ещё грозным противником для врага, несмотря на свой почтенный шестидесятилетний возраст. В столь солидных летах станичники уже задумывались об отставке со службы… И планировали себе тихое, мирное доживание, в окружении детей и внуков.
Но Иван Дмитриевич, по-прежнему, находился в боевом строю. Его крепкая рука, зоркий глаз, способность не терять хладнокровие в самой опасной ситуации и ясный ум не раз позволяли казачьему предводителю побеждать противника… Даже значительно превосходящего числом отряд войскового атамана.
-Макар! – тишину в хате вновь нарушил возмущённый свистящий шепот Насти. – Ну что ты опять замолчал? Небось, снова уснул? А утром отправишься к своему сотнику Сороке упражняться на коне скакать, да шашкой махать… И опять на весь день пропадёшь!
Ты всегда такой голодный возвращаешься вечером… Как будто вас там, на учениях, вообще не кормят!
-Не-е, полевое питание нормальное, - вздохнув тяжко, отозвался в темноте шепотом Макар. И не удержался, с тоской пожаловался жене:
-Сотник наш совсем озверел, зараза… Гоняет казаков, как малолетков зелёных! Летом от него покоя не было… Ни теперь, вот, зимой. Мир ли, война – всё ему, аспиду, едино! Утром велел сотне быть на плацу, при справных, накормленных лошадях. И в полном боевом облачении.
Макар скрипнул зубами:
-Чую, опять заставит нас Илья грязь месить до темна за станицей! Джигитовать, да палить по мишеням… Пикой соломенное чучело колоть и лозу рубить на полном скаку. Он, холера, в этом деле – замучить казаков до полусмерти - большой затейник и выдумщик!
Одна радость – ночевать командиры дозволяют нам в своих тёплых хатах. А я ещё, так и с бабой под боком сплю… Которая мне никакого отдыха не даёт!
Настя хихикнула. Помолчала целую минуту… И не выдержала, затараторила заговорщицким, взволнованным шёпотом:
-А я тебе сейчас такое расскажу… Такое!
Давеча днём, пока ты был на своих учениях, Степанида Гавриловна заходила ко мне... С Тимошкой потютюшкаться, да про наши бабьи дела покалякать.
Болтали мы с ней о многом... И о секретном тоже. Тебе скажу… Только ты пока молчи о том, меня не выдавай. Представляешь, Степанида Гавриловна от Серафима Родионовича понесла! Это ж чудо настоящее… В её-то преклонные лета!
Настя перевела дух на мгновение… И продолжила свою жаркую речь:
-Никто ещё не знает. Да и видно живот будет у Степаниды Гавриловны не скоро! Она решила, что это ей божий дар на склоне лет… И желает непременно его сохранить. Во что бы то ни стало! Собирается, отчаянная, выносить этого ребёночка и родить... На счастье себе и супругу.
-Ух ты! – невольно присвистнул поражённый Макар. Вся дрёма слетела с него в один миг... С нескрываемым, весёлым удивлением в голосе казак протянул:
-Ну, старый солдат… Во даёт! Даром что на одной ноге прыгает. Орёл!
А Степанида Гавриловна - женщина крайне смелая… Волевая баба! Нашего, казацкого роду, сразу видно… Дай ей Бог теперь разрешиться благополучно здоровым дитём! Уж представляю, как Серафим-то рад...
В голосе Макара послышались грустные нотки:
-Начавшаяся война, чую, много жизней казацких заберёт. Может, Господь потому и дозволил двум старикам зачать ребятёнка именно сейчас, что знает уже точно, какие великие потери ждут луковских станичников? Да и не только нашу общину…
В хате воцарилась тягостная тишина, нарушаемая лишь сопением младенца в колыбельке, да тревожным ёрзанием Насти на ложе. Но размаявшийся Макар, вновь заговорив шёпотом, через небольшую паузу, уже был мыслями в новой теме:
-Я слышал от Серафима недавно, что они со Степанидой задумали своё аптекарское дело расширять… Хотят в следующем годе прямо в крепости травами исцеляющими и снадобьями лекарскими торговать за деньгу. Правда ли то? Или разговоры одни?
-Да нет вроде, - зевнула протяжно Настя. – Намедни Степанида Гавриловна вдвоём с Серафимом Родионовичем ездили место высматривать и согласовывать в цитадели… Удобное для будущей своей лавки. Хлопочут усердно, добиваясь у коменданта дозволения на скорейшее начало стройки. Уже с наёмными мастеровыми переговоры ведут, по ценам договариваются… По весне, наверное, и начнут лавку ставить!
Она задумчиво произнесла:
-Степанида Гавриловна уговаривает меня пойти к ней в постоянные помощницы… Травы целебные собирать по лесам и лугам в сезон, а в остальное время торговать в крепости лечебными взварами, растениями сушёными, да мазями всякими. Половину дохода обещает нам от аптекарской лавки! Даже не знаю, как быть… Может и правда, согласиться, а? Когда Тимошка чуток подрастёт. Ты как на это смотришь?
***
После полуночи и до самого рассвета над урочищем шёл снег. Густой, беспрерывный... Колючие снежинки уже не таяли на мёрзлой земле, как обычно. Это был первый настоящий снегопад в ту тревожную военную зиму.
И к утру ослепительно белоснежное одеяло укрыло стены крепости и всю мрачную, серую округу – холмы, рвы с рогатками, крыши домов в предместье, голые деревья... Обильный снегопад прекратился так же внезапно, как и начался. У людей, выбравшихся с рассветом из своих жилищ, от преобразившейся природной картины, от всей этой чистоты и праздничной нарядности окружающего мира, души наполняла беспричинная радость и торжество.
-Любезный Иван Дмитриевич, - степенно шагая в сопровождении офицерской свиты добродушным тоном говорил полковник Гак, обращаясь к войсковому казачьему атаману Савельеву и выпуская из-под пышных усов облако морозного пара. – Отчего вы, любезный, так редко жалуете нас своим вниманием? К коменданту крепости на вечерние посиделки носа почти не кажите… А у него иногда бывает очень даже нескучно! Где ещё в этих диких местах найдётся приличное общество для благородных лиц, жаждущих короткого забвения от трудов праведных?
Пётр Иванович Гак, мягко похрустывая свежевыпавшим снежком под тупоносыми башмаками с начищенными до блеска бронзовыми пряжками, грел замёрзшие щёки в собольем воротнике тёплой и тяжёлой шубы. Она опускалась ниже полковничьих колен и едва колыхалась при ходьбе. Главный зодчий Моздокской цитадели, получивший совсем недавно своё очередное воинское звание за усердие в исполнении указа государыни по скорейшему возведению крепости в урочище, с явным сожалением вздохнул:
-А о благородных дамах, в чьих силах скрасить наше пребывание здесь, я вообще речи не веду! Когда ещё обстановка позволит доставить на границу к мужьям офицерских жён и чад… О том многие командиры младшего и среднего звена мне уже не стесняются говорить!
Да и самому надоело третий год сидеть здесь одному, без семьи. С супругой своей разлюбезной лишь посланиями чернильными обмениваемся... Пишет мне, что младшие наши детки уж больно по батюшке истосковались. Да и я по ним тоже!
Полковник тряхнул белыми перьями чёрной бархатной треуголки, прогоняя нахлынувшие сентиментальные мысли… И, помолчав, порекомендовал войсковому атаману:
-А вы, Иван Дмитриевич, непременно приходите сегодня к вечеру отужинать в наше благородное собрание! Бала с дамами обещать не буду, конечно… Зато посидим по-дружески, скоротаем время за беседой, перебросимся в картишки. В вист, или в пикет, по маленькой ставке, потешим азартную страсть! Ну, и табачком добрым побалуемся из личных запасов нашего коменданта…
Полковник Гак заговорщицки понизил голос:
-Я слышал краем уха, что его кухмейстер затеялся приготовить на сегодняшний вечер для господ офицеров какое-то особенное угощение! В честь рождения дочери у князя Николая Кончокина.
Вроде бы повар обещал терского заливного осетра с хреном, суп из молочного ягнёнка, кулебяку, фаршированную мелко рубленной зайчатиной с овощами... И другое. А ещё грозился, мерзавец, выставить благородному собранию бочонок отличного красного вина из комендантского погреба! Из последнего завоза армянских торговцев.
Теперь-то, с этой войной, купеческие обозы на моздокской таможне когда ещё объявятся! Поостерегутся многие торговцы караваны свои водить по нашим местам в столь неспокойные времена...
-Вкусно рассказываете, Пётр Иванович! - улыбнулся в ответ на речь полковника седоусый атаман. – Аж слюна потекла, право слово… Обязательно постараюсь навестить сегодня благородное собрание у коменданта! Вы не подумайте худого про меня. Я, ведь, офицерского общества не чураюсь. А редко бываю в моздокском благородном собрании исключительно по причине частого отсутствия в цитадели.
Сами знаете – подвластные мне казачьи силы разбросаны по многим станицам! Ближним и дальним…
Иван Дмитриевич виновато развёл руками:
-Вот и приходится постоянно время в разъездах проводить. В крепости я, считай, и не сижу почти!
А теперь, из-за войны, у меня особенно дел невпроворот. Целыми неделями приходится жить по разным станицам… Инспектирую сотни, проверяю их должную экипировку и боеготовность, во исполнение приказа командующего нашей кавказской армией и начальника моздокской пограничной линии графа фон Медема.
Генерал-майор, пожелавший разместить свою ставку в Щедринской станице, поручил моим заботам теперь все казачьи отряды сборного войска, как вам известно. А это гораздо больше привычного мне полка!
Пётр Иванович кивнул понимающе головой… Группа офицеров, числом не менее десяти человек, неспешно двигалась, по расчищенной солдатами от снега дорожке, вдоль крепостной стены.
С внутренней и внешней стороны, это мощное ограждение цитадели выглядело сплошь каменным, сложенным из тщательно подогнанных друг к другу, сглаженных терским потоком, речных валунов средней величины. Однако стена имела ещё и песчано-глиняную прослойку, утрамбованную и широкую… Разрушить такое ограждения даже пушечными ядрами большого калибра представлялось непростой задачей.
Стена уже была в два человеческих роста... И всё ещё продолжала достраиваться и укрепляться. Толщину она имела в верхней части почти двухметровую.
Командиры добрались, наконец, до ступенек лестницы… И поднялись гуськом на гребень стены.
Отсюда, с высоты ограждения крепости и с макушки господствовавшего над местностью холма, открывался далёкий обзор. Просматривалась сверху и часть внутренней территории цитадели. Занесённые ночным снегопадом крыши и уже наметившиеся узкие улочки...
А за глубоким и широким первым рвом, сразу за стенами крепости, копошились в своих дворах жители предместья. За минувшие с начала освоения урочища пять лет поселенцы уже успели застроить приземистыми домишками и сараями всю северную сторону холма с цитаделью.
Даже сейчас, несмотря на зиму и объявленную, идущую где-то войну, в урочище продолжался бум всеобщего зодчества. Люди, используя каждый подходящий день, обустраивались и в поднявшейся крепости, и вокруг неё. Выпавший ночью снег и утренний морозец никого не испугали.
Несмотря на ранний час, уже гулко стучали топоры в ближнем лесу. До слуха беседующих на гребне стены военных, осуществлявших свой ежедневный обход важной стройки, долетали бодрые голоса работающих внизу людей. Зима для поселенцев была основным временем лесозаготовок.
Необхватные дубы, стройные буки, вязы, под тридцать метров в высоту, успевшие так вымахать здесь за долгие века, теперь с треском валились на мёрзлую землю, взметая снежную пыль... А солдаты и гражданские муравьиными отрядами окружали упавшие стволы, дружно рубили ветки, распиливали деревья на брёвна и доски.
Работали неутомимо, как и в первый год начала грандиозной стройки. Отодвигая постепенно границы векового дикого леса всё дальше от цитадели.
Возницы десятка телег и подвод тут же грузили вязанки хвороста для растопки очагов, обтёсанные брёвна, готовые доски на свои повозки… И волы с осликами упрямо тащили по снегу поклажу к человеческому жилью.
Работа кипела. Ещё не менее десяти подвод свозили в это утро к крепости и форштадту речной камень, крупнозернистый песок в объёмных кожаных мешках, жирную глину в плетённых корзинах… Горы всевозможного строительного материала в цитадели и предместье росли.
Ещё и зима-то не успела заявить о себе в полную силу, а поселенцы в урочище уже с нетерпением ждали весны… Чтобы поскорее пустить свои запасы в дело.
Неизвестно ещё, докатится ли начавшаяся война до берегов Терека… А работы по строительству Моздокской цитадели требовали непрерывных и напряжённых усилий сотен людей.
По внешнему краю крепостной стены, на которой стояли теперь тесной группой офицеры во главе с полковником Гаком, военных ещё надёжно прикрывал бревенчатый частокол с бойницами. Он плотно примыкал к каменному ограждению цитадели и возвышался над ним почти в человеческий рост.
Для защиты от огненных стрел и зажигательных пушечных ядер толстые, заострённые вверху ошкуренные брёвна солдаты тщательно промазали несколькими слоями жидкой глины... Впрочем, разрушить мощную многослойную крепостную стену артиллерией крупного калибра было бы для противника, решившегося на штурм, только первым шагом.
Цитадель возводилась по всем правилам оборонительной воинской тактики 18 века. И чтобы добежать потом до образовавшейся бреши в стене и сойтись с защитниками крепости в рукопашной схватке, атакующим ещё требовалось немало постараться.
Противнику не только предстояло преодолеть более ста метров открытого пространства под шквальным артиллерийским, ружейным и пистолетным огнём обороняющихся... На пути врага находились два глубоких рва, с рогатками и ловушками. Трудно преодолимые препятствия опоясывали двойной линией крепость и форштадт.
Жилое предместье, значительно разросшееся к концу 1768 года, находилось, в основном, с северной стороны… Как раз между рвами. И было полностью обозримо и простреливаемо со стен цитадели.
Моздокский посад населяли преимущественно представители осетинской диаспоры. Он состоял в ту зиму из нескольких десятков приземистых саманных домиков, поднявшихся на месте бывших землянок. При каждом дворе имелся свой огород, хозяйственные постройки… И даже угадывались заложенные гражданскими переселенцами сады с молодыми фруктовыми деревцами.
С вершины крепостной стены офицеры могли наблюдать, как в огороженных плетнями дворах осетинской слободки безмятежно играли в снежки дети, радуясь приходу настоящей зимы. Из печных труб на белых крышах, тянулись к небу тонкими змейками полупрозрачные дымы... С холма картина внизу выглядела идиллической.
Из-за глубокого рва, подступающего к самой крепостной стене, ограждение цитадели человеку, оказавшемуся на дне этой ямы, с незамерзающим ручейком, представлялось ещё выше и неприступнее… Взобраться гипотетическому врагу наверх под непрерывным обстрелом и добраться, наконец, до обороняющихся, было крайне тяжёлой задачей.
Через этот ров крепость с предместьем соединялась тремя узкими, подъёмными мостами. По числу въездных ворот в цитадель.
В случае нападения, эти мосты поднимались на железных цепях, отрезая обороняющимся сообщение с внешним миром. В спокойное же время три переправы в крепость с разных сторон работали в обычном режиме. И круглосуточно охранялись.
А караульную службу на воротах в цитадель несли джигиты горской команды. У каждого охранника на ответственном посту имелось при себе кремниевое ружьё, сабля и непременный кинжал.
С северо-запада от крепости, примерно в полутора верстах, её прикрывала от вражеского набега Луковская казачья община. А с противоположной, южной стороны, разместились за стенами цитадели тёплые казармы и конюшни гусарского полка...
Здесь же располагался и большой тренировочный плац этого ударного, лёгкого на подъём, боевого подразделения. Состояло оно преимущественно из грузин-христиан. А командовал ими в описываемое время немец - майор Вильгельм Фромгольт.
Конец 25 части...
Интересно. Спасибо за публикацию
Всё для вас)