Чеслава Квока. Три недели до смерти

Это молитва польской девочки Чеславы Квоки, попавшей вместе с матерью в Освенцим и так и не встретившей свой пятнадцатый день рождения.

1 сентября 1939 года германские войска вошли в Польшу. Началась Вторая мировая война.

Удивительно, но в первые дни оккупации поляки радовались приходу «культурной нации».

Что ж, радуйтесь.

Гитлер сторицей отомстит вам за резню мирных немцев в Гдыне и Познани. Отомстит так, что поляки будут признаны одной из наций наиболее пострадавших в войне. Польша потеряет 20% своего населения, страна будет расчленена: западные области отойдут Рейху, в восточных будет править рейхсляйтер Ганс Франк. Поляки станут «унтерменшами», людьми второго сорта. А в маленькой стране заработают самые страшные концентрационные лагеря: Майданек, Освенцим, Треблинка.

Но гдыньская резня тема отдельной статьи, речь сейчас о другом.

Фашисты вошли в польскую деревню Вольку-Злоецку поздним зимним вечером. Выгнали из домов людей, погрузили в машины. Среди сельчан была и Катажина Квока с четырнадцатилетней дочерью Чеславой. Длинный-длинный путь до станции, а потом – наглухо закрытые вагоны без окон. Вагоны для скота, для «неарийской расы», для человеческого мусора.

Куда их везут, Катажина не знала, но сердце чувствовало, что впереди не будет ничего хорошего. Всю долгую дорогу она молилась Святой Деве, чтобы та сохранила ее дочку, ее маленькую Чеславу.

Эшелон прибыл в Замосце – специальный лагерь для «перемещенных лиц», для тех, чьи дома займут теперь немцы.

В Замосце было тяжело, очень тяжело, но мать с дочерью были вместе, и Катажина опять молилась, чтобы их не разлучили, чтобы не стало ещё хуже.

Ни Господь, ни Дева Мария ее не услышали.

Однажды немецкий офицер произнес страшное слово «депортация».

Снова товарные вагоны, и на этот раз – конечная станция, последняя остановка.

Колючая проволока, автоматчики, бараки – Auschwitz-Birkenau, Освенцим.

Вначале из отправили в «баню», заставили раздеться догола и на декабрьском морозе погнали мыться. Облили из шланга холодной водой, кинули робу на три размера больше и деревянные башмаки – «гольцшуе».

Но они ещё были вместе – мать и дочь.

Из разделили после «бани»: просто построили в две шеренги, взрослые в одной, дети в другой.

Последнее, что запомнила Чеслава, глаза матери и ее срывающийся от мороза и слез голос: «Молись Святой Деве, она не оставит тебя».

А потом детям стали накалывать на руку пятизначные номера, и тогда Чеслава вдруг поняла: маму она больше не увидит, отсюда не выйдет.

Она потеряла все: свою одежду, волосы, имя, деревню, дом, колодец, около которого так хорошо было встретиться с подружками. Потеряла свой лес, полянку, где раньше всего созревала земляника.

Вместо всего этого она получила номер 26947.

Она пыталась молиться, повторяя затверженные с детства слова, но чувствовала, что Святая Дева не слышит ее, а бог остался там, в деревенском костеле.

И всё-таки она молилась, молилась беспрестанно: «Дева Мария, благодати полная...»

Чеслава не понимала обращённой к ней гавкающей речи, не понимала, что от нее хотят. Однажды не сумела ответить на вопрос надзирательницы.

Из-под пилотки с черепом сверкнули бешенством глаза. Первый удар палкой девочка пропустила, потом кое-как прикрыла голову, но удары сыпались один за другим, в кровь разбивая губы.

Но ведь раньше не никогда не били. За что же бьют сейчас? Зачем их привезли сюда? Зачем увели маму? Чеслава заплакала.

Надзирательница рукой в перчатке ударила по разбитой губе.

– Сотри кровь и не плачь, – суть слышно произнесла соседка.

Чеслава послушно размазала по лицу кровь и слезы.

Надзирательница снова махнула рукой и направилась к выходу из барака.

– Сотри кровь и плачь, – чуть слышно произнесла соседка.

Чеслава послушно размазала по лицу кровь и слезы.

Надзирательница снова махнула рукой и направилась к выходу из барака.

– Или с ней, не бойся, сегодня тебя только сфотографируют.

За фотоаппаратом стоял Вильгельм Брассе, такой же узник.

За время своей «работы» Брассе сделал больше 40 тысяч снимков взрослых и детей. И перед каждым сеансом старался сказать людям хоть несколько добрых слов. Попытается он успокоить и этого несчастного избитого ребенка, зная при этом, что жить ему осталось несколько недель.

В 45-м немцы прикажут Брассе уничтожить фотографии и негативы, он сумеет сохранить их.

Фотографии Чеслава принесут ему мировую известность, но после войны Вильгельм Брассе не сделает ни одного снимка.

12 марта 1943 года Чеславе сделали в сердце укол фенола.

Ее мать умерла двумя месяцами раньше

Чеслава – очень старое имя, означающее «честь» и «слава».

Фашизм удостоил ее славы прожить целых четырнадцать лет, не познав ни романтики первой любви, ни торжественности венчания, ни радости материнства.

Фашизм удостоил ее славы стать героиней известной во всем мире фотографии, стать знаменитой после избиения лагерной садисткой, наверняка имеющей имя, наверняка чьей-то жены или сестры.