Брат Клестин 1 (Балканские рассказы)

Высоко в Апеннинах возвышался мрачный монастырь. Он черно возвышался на краю крутой, запретной, лишенной деревьев пропасти, и солнце безжалостно било в его голые серые стены. В этой обители было что-то странное: здесь бок о бок обитали Бог и Сатана. Бог скрывался за большим алтарем в церкви; Сатана обитал в келье настоятеля, над его столом, а на самом деле прямо за картиной. Бог знает, к какой школе относится эта картина! На ней было изображено Искушение святого Антония. Это был излюбленный сюжет для изображения у целой школы живописцев. Теньер и Тассерт изображали этот сюжет с юмором, Босх - с большим воображением; Калло передал его современному миру через перо Гофмана, этого несправедливо забытого поэта, мечтателя о золотых сосудах и волшебных шашках.

На одной из этих картин среди множества бесформенных и безымянных чудовищ, окружавших бедного и святого отшельника, двигавшихся в жутко веселом танце, в одном из углов холста стояла огромная зеленая лягушка с птичьим клювом и огромным раздувшимся белым зобом. За этой лягушкой обитал Сатана, и незаметно, глазами лягушки он наблюдал не за коленопреклоненным святым Антонием, а за живым телом приора и его товарищей-священников.

Должен признаться, что в течение некоторого времени Сатане было ужасно скучно в своем тихом уголке. Приор был благочестивым человеком, и монахи сонно читали свои молитвы. Дразнить их чувственными сновидениями было слишком банально, сам Сатана постыдился бы это делать, и в то же время ему хотелось развлечься. Иногда он десять раз закрывал молитвенник приора прямо перед его носом, но приор со стоическим спокойствием открывал книгу в одиннадцатый раз, находил место Писания, которое он читал, и клал закладку. На этой закладке были вышиты два пылающих сердца и крест из жемчуга; очевидно, это был сувенир "от мира сего". Сатана пытался убедить себя, что закрывать книгу в одиннадцатый раз - это ребячество. Но дело в том, что ему было стыдно признаться, что он недостаточно раскрепощен в душевном плане, чтобы не бояться креста. Сам бы он в этом не признался, но я признаюсь за него строго "sub rosa".

В этой обители жил молодой монах. Шелли, этот поэтический толкователь человеческого сердца, назвал бы его Аластором, но здесь его называли братом Клестином. Это была нежная, вдохновенная душа мечтателя, безусловно, достойная лучшей участи, чем увядание между серыми, пустынными стенами. В монастыре его не особенно любили, и все же он был таким тихим, таким преданным. Он не кокетничал в поисках лестного взгляда настоятеля, а когда встречал братьев в длинных мрачных коридорах, то смиренно возглашал им свое "Мементо" - в духе Писания, а не в духе лицемерия, о котором он ничего не знал.

Почему Клестин поступил в монастырь, сказать нелегко. Возможно, это было нечто, что должно было произойти. Есть люди, в жизни которых фатализм прошлого утверждает свои права, тот фатализм, который средние века тщетно пытались вытеснить верой в Провидение, а современный мир пытался ослепить светом науки, но преуспел лишь в его затемнении. Легко было заметить, что Клестин не был доволен монастырем. Что ему была мила дивная, волшебная красота природы, хотя он мог смотреть на нее только через узкое окно своей кельи, закрытое железными решетками! Остальные монахи тоже были старыми. Они были недружелюбны и неразговорчивы. Возможно, мечты, с которыми они переступили порог монастыря, оказались ложными, как и его собственные.

Келья брата Клестина была небольшой; она выглядела голой и нуждающейся. Однако у нее было одно преимущество: она находилась в старой башне, остатке древнего укрепления. Эта башня с одним маленьким окошком с железной решеткой была гнездом всех его мечтаний. Несколько досок служили ему постелью, Библия и бревиарий - библиотекой. Комната казалась ему странной и голой. Но вид на горные вершины действовал на него магически, вдыхал в его душу такое тепло и сладость, как когда-то давно лицо его матери.

Долгими, долгими часами брат Клестин стоял у окна, с величайшим наслаждением любуясь, когда над горами разливалось великолепие заката, когда их суровые, темные очертания светились фиолетовым сиянием, а вечерний туман, стекая по террасам склонов, сладко переливался, как нежный дождь из бледных, румяных роз.

Ночью брат Клестин долгими часами стоял у окна, когда над мрачными, черными вершинами гор вспыхивало желтое сияние, напоминающее северную Аврору Бореалис. Затем далекие звезды начинали трепетать, как маленькие белые цветы. Какой мир, какая тишина, какое благоухание плыло в ночи! Вон там, в том уголке между гор - так думал брат Клестин - там, где облака и туманы, и звезды, и птицы рождаются, сидит неведомое божество и грезит каким-то могучим сном, который люди называют природой, миром, человеческой жизнью.

Днем, под прямыми лучами солнца, Клестин не смотрел на горы; тогда они были печальны, казались менее возвышенными, смиренными и угнетенными.

Я должен напомнить читателю, который сопровождал меня в этом сне брата Клестина, что сатане стало страшно скучно в келье настоятеля.

Кроме того, я должен сообщить ему, что монастырь был очень беден. Монахи полностью зависели от благосклонности деревенских жителей, обитавших в этой местности. Однако этого было достаточно для удовлетворения их потребностей. Тогда времена были иными, чем сейчас, и священник, а особенно монах, был для людей столь же священен, как и дружелюбные коричневые ласточки, которые ежегодно гнездились под карнизами.

Время от времени настоятель отправлял одного из монахов в горы. Он давал ему двух спутников: монаха Андрея, который знал горные тропы не хуже разбойника, и старого серого осла, который, нагруженный множеством пустых корзин, приносил провизию. Обязанностью монаха Андрея было вести осла. Возможно, именно поэтому монахи называли седого спутника братом Андреем. И когда они говорили: "Андрей возвращается с гор", никто не знал, кого имеют в виду - монаха или осла, или обоих. Монах Андрей был старым, ворчливым человеком, который никогда ничем не был доволен. Когда он шел по дороге, то жаловался, что солнце жарит. Если солнце опускалось за горы и садилось, он жаловался на неровную галечную дорогу. Когда он бывал в крестьянских домах, то жаловался на монастырь, а когда бывал в монастыре, то жаловался на крестьян. Проницательный настоятель, не желая вызывать недовольство людей из-за этого неприязненного нрава, всегда посылал с ним другого монаха. И поскольку он желал заслужить благодарность Ордена, этот брат обычно носил с собой картинки, четки и крестики для подарка крестьянским детям, которые он, однако, старался распределить среди старших, ad captandam benevolentiam отцов и матерей.

Так брат Андрей возвращался в монастырь с корзинами, наполненными маслом, копченым мясом и разными продуктами. И в вечер его возвращения псалмы хора звучали с более торжественным достоинством, а свечи горели дольше в большой, бесплодной, с мраморным полом комнате, которая была трапезной.

Однажды брат Андрей стоял с пустыми корзинами перед дверью, ожидая проводника.

Монах Андрей отправился к настоятелю за последними указаниями. Брат Клестин печально смотрел вдаль, на горы. Его сердце наполнилось неописуемой тоской. Затем он поднял глаза и увидел осла с корзиной. Им овладело дикое желание научиться разбираться в тонкостях гор, глубоко вдыхать свежий, свободный воздух, радоваться взлетающему жаворонку и снова смотреть на лица живых людей, а не этих высохших мумий, погибающих в аскетизме. Он не стал раздумывать. Он направился прямо к настоятелю, вошел без объявления и без приветствия.

-Отец, у меня есть просьба. Это первая с тех пор, как я здесь. Выслушайте меня, во имя Господа!

Приор выглядел удивленным, но ответил мягко, хотя в его тоне слышался упрек.

-Ты грешишь, сын мой, против правил Ордена. У тебя не может быть просьб. Выразить просьбу - значит выразить желание, а подавление индивидуальной воли - первый шаг на пути к совершенству священника.

Клестин замолчал. Он покраснел, и слезы навернулись ему на глаза.

Приор продолжал.

-Я сочувствую твоей молодости. Скажи мне, чего ты хочешь. Возможно, я исполню желание, но в будущем избавь меня от повторения и не покидай свою келью, пока тебя не призовет Тот, Чьими недостойными слугами мы являемся.

Поколебавшись, Клестин изложил свое желание. Он попросил сопровождать Андрея в горы.

Приор задумался, затем серьезно сказал:

-Очень хорошо! Не потому, что ты меня попросил, а потому, что теперь действительно твоя очередь идти. Иди, и да пребудет с тобой Бог.

Клестин опустился на колени у ног настоятеля и, целуя его руку, омочил ее слезами. Приор не мог понять этих слез.

Путешествие началось. Никогда еще монах Андрей не был таким раздраженным и неприятным. Он считал, что у него достаточно поводов. Он предчувствовал, что их путешествие окажется безрезультатным, и планировал, как свалить вину на Клестина. Клестин впервые в жизни был безмерно счастлив. Любой человек, оправившийся от тяжелой болезни, или преступник, после долгих лет вышедший из тюрьмы, может понять чувства Клестина. Ему казалось, что мир только что был создан для него; повсюду он видел свою собственную душу; в цветах цикламена, в бесстрашных крыльях орла, которые высоко вверху исчезали в голубой глубине воздуха. Если бы ему не мешали корзины и черное платье, он бы последовал за дикими козами по крутым склонам, где они прыгали, чтобы полакомиться ягодными кустами. Его глаза блестели. Его руки дрожали. Брат Андрей, то есть монах, предсказал все правильно. Словно судьба закрыла двери и руки крестьян, и брат Андрей - то есть осел - обрушил на его спину результаты дня. Старый монах оказался прав. Клестин не взял с собой ни картинок, ни четок, не знал, как похвалить кур и скотину крестьянок, как развлечь их детей. Его сердце было переполнено видением прекрасного мира, а глаза говорили красноречиво, но эту речь мир не понимал. Короче говоря, им пришлось возвращаться с пустыми корзинами. В одном крестьянском доме все ушли в город, кроме детей, и те жадно смотрели сквозь заклеенные окна на злосчастную парочку и с укоризной отказывали им. Бедный Клестин! Это все его вина. Брат Андрей был в самом дурном расположении духа. А вот его седой тезка втайне радовался, что ему не нужно ничего нести. Они медленно двигались по каменистому, безлесному пути. Андрей рычал и ворчал, а Клестин тщетно искал в голове безопасное объяснение.

Как раз в этот момент на холсте в келье настоятеля набухшая лягушка с клювом канарейки начала мотать белой головой, как это делают живые лягушки на берегу прудов, когда идет теплый весенний дождь. Приор, однако, ничего не заметил, так как был глубоко погружен в свой бревиарий.

Наконец наши паломники достигли вершины гор. Там росли бродячие деревья и ягодные кусты. Они решили немного отдохнуть здесь, так как подъем и жара утомили их. Но что они увидели! В тени дерева, прижавшись лицом к земле, лежал человек, одежда которого была в лохмотьях. Он спал или был мертв. Рядом с ним лежала флейта.

Брат Андрей начал ворчать о бродягах и ворах и хотел идти дальше, но добрый Клестин настоял на том, что они обязаны помочь ему. Возникла ссора, в которой преимущество оказалось на стороне Андрея - осла. Он прилег отдохнуть в прохладе и стал есть траву и листья. Брат Андрей решительно сопротивлялся. Нужно было быть осторожным, ведь как они могли понять, кому помогают. К его большому удивлению, Клестин так же решительно воспротивился тому, чтобы бросить беднягу и не отвезти в монастырь. Было видно, что он борется между жизнью и смертью. Клестин наклонился и рассмотрел лицо - обычное лицо без выражения!

-Музыкант! Пустой, никчемный странник в горах! - ворчал Андрей.

Но, несмотря на упорное сопротивление с одной стороны и щедрые библейские примеры братской любви с другой, они взвалили незнакомца на спину осла и отправились в монастырь, который выглядывал из-за горной вершины напротив, словно желая увидеть, какие богатые сокровища привезет Клестин.

-Прекрасный подарок, - провозгласил брат Андрей.

Клестин взял в руки флейту. Он никогда раньше не видел такой вещи; он засмеялся, потому что тонкая черная трубка понравилась ему. Он спрятал ее на груди, но брат Андрей набросился на него, как дикий зверь, и заявил, что она должна быть отдана либо настоятелю, либо монастырю в качестве вознаграждения за уход или, возможно, за погребение незнакомца. Чтобы положить конец ссоре, Клестин отдал флейту больному, который время от времени открывал глаза и стонал.

На террасе монастыря собрались монахи, с настоятелем во главе, чтобы с нетерпением ожидать возвращения двух Андреев. Еды было мало, и теперь, как обычно, им захотелось посидеть вместе в освещенной трапезной, перед наполненными бокалами и тарелками. Но какое разочарование! Через ворота вошел Андрей номер один, ворча, Андрей номер два нес на спине пьяного черноногого - таково было всеобщее мнение, - а последним шел Клестин, склонив голову и сложив руки, робко, как преступник, который предстает перед судьей.

Удивление, гнев, жалобы! Никакой еды. Ни копченого мяса, которое так нравилось брату Клеофасу, ни артишоков, от которых был в восторге брат Зенон, ни одной дыни, которую так жадно ел брат Сульпиций. Вместо обещанной еды - нищий, изгой в лохмотьях. О Клестин, что ты наделал!

Приор властным взглядом усмирил гнев братьев и с еще более властным видом обратился к брату Клестину.

-Кого ты привел сюда, сын мой?

-Иисуса, Христа! - ответил он и поднял свои голубые глаза на приора.

Со всех сторон раздался смех.

-Он сошел с ума! Он смеется над нами!

Так звучали мнения.

-Не богохульствуй, сын мой, - ответил раздраженный приор.

-Я не богохульствую, отец, и повторяю: я привел Иисуса Христа. Разве он сам не сказал: "Что вы делаете наименьшему из людей, то делаете Мне"? Подумайте, отец! Бедняга лежал на дороге, страдая от боли, под солнцем. Разве сам Бог не послал нас из своей жалости, чтобы уменьшить его страдания? Именно поэтому все двери были закрыты перед нами, чтобы мы могли помочь этому умирающему и привести его сюда. Если бы наши корзины были полны еды, мы не смогли бы ему помочь, так что все было мудро устроено Провидением".