Пусть плывут домой..

в ладони сережку ольховую,

начнет ли кукушка

сквозь крик поездов куковать,

задумаюсь вновь,

и, как нанятый, жизнь истолковываю

и вновь прихожу

к невозможности истолковать.

Себя низвести

до пылиночки в звездной туманности,

конечно, старо,

но поддельных величий умней,

и нет униженья

в осознанной собственной малости —

величие жизни

печально осознанно в ней.

Сережка ольховая,

легкая, будто пуховая,

но сдунешь ее —

все окажется в мире не так,

а, видимо, жизнь

не такая уж вещь пустяковая,

когда в ней ничто

не похоже на просто пустяк.

Сережка ольховая

выше любого пророчества.

Тот станет другим,

кто тихонько ее разломил.

Пусть нам не дано

изменить все немедля, как хочется, -

когда изменяемся мы,

изменяется мир.

И мы переходим

в какое-то новое качество

и вдаль отплываем

к неведомой новой земле,

и не замечаем,

что начали странно покачиваться

на новой воде

и совсем на другом корабле.

Когда возникает

беззвездное чувство отчаленности

от тех берегов,

где рассветы с надеждой встречал,

мой милый товарищ,

ей-богу, не надо отчаиваться —

поверь в неизвестный,

пугающе черный причал.

Не страшно вблизи

то, что часто пугает нас издали.

Там тоже глаза, голоса,

огоньки сигарет.

Немножко обвыкнешь,

и скрип этой призрачной пристани

расскажет тебе,

что единственной пристани нет.

Яснеет душа,

переменами неозлобимая.

Друзей, не понявших

и даже предавших, — прости.

Прости и пойми,

если даже разлюбит любимая,

сережкой ольховой

с ладони ее отпусти.

И пристани новой не верь,

если станет прилипчивой.

Призванье твое —

беспричальная дальняя даль.

С шурупов сорвись,

если станешь привычно привинченный,

и снова отчаль

и плыви по другую печаль.

Пускай говорят:

«Ну когда он и впрямь образумится!»

А ты не волнуйся —

всех сразу нельзя ублажить.

Презренный резон:

«Все уляжется, все образуется…»

Когда образуется все —

то и незачем жить.

И необъяснимое —

это совсем не бессмыслица.

Все переоценки

нимало смущать не должны, -

ведь жизни цена

не понизится

и не повысится —

она неизменна тому,

чему нету цены.

С чего это я?

Да с того, что одна бестолковая

кукушка-болтушка

мне долгую жизнь ворожит.

С чего это я?

Да с того, что сережка ольховая

лежит на ладони и,

словно живая,